Стрипарва (санскр. स्त्रीपर्व, «Книга о жёнах») — одиннадцатая книга «Махабхараты», состоит из 730 двустиший (27 глав по критическому изданию в Пуне). «Стрипарва» повествует о событиях, произошедших после того, как Ашваттхаман вероломно уничтожил спавшее войско Пандавов, отомстив таким образом за гибель Кауравов в битве на Курукшетре. В «Стрипарве» описывается скорбь жён погибших воинов и содержится один из древнейших индоевропейских архетипов: поле битвы, на котором звери и птицы пожирают тела павших.
janamejaya uvāca ।
hate duryodhane caiva hate sainye ca sarvaśaḥ । dhṛtarāṣṭro mahārājaḥ śrutvā kimakaronmune ॥1॥ tathaiva kauravo rājā dharmaputro mahāmanāḥ । kṛpaprabhṛtayaścaiva kimakurvata te trayaḥ ॥2॥ aśvatthāmnaḥ śrutaṃ karma śāpaścānyonyakāritaḥ । vṛttāntamuttaraṃ brūhi yadabhāṣata sañjayaḥ ॥3॥
Джанамеджая сказал:
Когда пал Дурьодхана и все войско было перебито, что предпринял, прослышав (об этом), великий царь Дхритараштра, о подвижник?1 Также Сын Дхармы, благородный царь из рода Куру2, и те трое, во главе с Крипой3, — что они предприняли? (Мы уже) знаем о деянии Ашваттхамана4, о взаимно наложенных проклятьях5; расскажи о том, что случилось после! О чем (еще) рассказывал Санджая?6
1.
Царь Джанамеджая, живущий спустя много лет после событий, описанных в эпосе, обращается к рассказчику «Махабхараты», брахману-подвижнику Вайшампаяне.
2.
Юдхиштхира, старший из Пандавов, чьим «небесным отцом» является бог благочестия и справедливости, Дхарма.
3.
Крипа, Ашваттхаман и Критаварман — три великих воина, единственно уцелевших из всего войска кауравов после его поражения и отомстивших, напав ночью на лагерь спящих Пандавов (см. книгу «Об избиении спящих»).
4.
Ашваттхаман выступил инициатором и основным исполнителем ночного нападения на спящих Пандавов.
5.
Имеется в виду, по-видимому, заклятье, посредством которого Ашваттхаман поразил еще не родившихся детей Пандавов в материнской утробе, а также ответное проклятие, которым Кришна обрек Ашваттхамана на три тысячи лет одиноких скитаний по земле.
6.
Санджая — сута (возничий и бард-панегирист) при слепом царе Дхритараштре. Находясь в столице кауравов, вдали от места великой битвы, Санджая «божественным оком» видел все происходившее там и тут же описывал это Дхритараштре в эпических стихах (см.: [Belvalkar 1946]). В образе Санджаи ощутимо изумление и преклонение древних индийцев перед искусством устного эпического поэта-импровизатора, способность которого «видеть» и живо описывать события далекого прошлого представлялась сверхъестественной.
Вайшампаяна сказал:
Потеряв сотню сыновей, Дхритараштра, сжигаемый тоской по ним, был подобен древу с обрубленными ветвями. Приблизившись к поглощенному горестной думой, отрешенному и безмолвному великому духом владыке, многомудрый Санджая сказал такое слово: «Что ты печалишься, о великий царь! Нет пользы в печали! Восемнадцать акшаухини7 истреблено, о владыка народа! Обезлюдела земля, вся нынче опустела! Владыки людей, собравшиеся со всех концов света, из разных стран, — вместе с сыном твоим8 пошли на смерть. Для отцов, сыновей, внуков, родичей, друзей, наставников — исполни в должном порядке заупокойные обряды!»
7.
Акшаухини — мифическая войсковая единица, включающая в себя: 21 870 колесниц, столько же боевых слонов, 65 610 всадников и 109 350 пеших воинов. Имеются и другие расчеты численности акшаухини.
8.
Имеется в виду старший сын Дхритараштры Дурьодхана, к этому времени уже убитый Пандавами.
Вайшампаяна сказал:
Те горькие слова услышав, скорбя о гибели сыновей и внуков, непреклонный (царь вдруг) пал на землю, словно дерево, сломленное ветром.
10-20
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
hataputro hatāmātyo hatasarvasuhṛjjanaḥ । duḥkhaṃ nūnaṃ bhaviṣyāmi vicaranpṛthivīmimām ॥10॥ kiṃ nu bandhuvihīnasya jīvitena mamādya vai । lūnapakṣasya iva me jarājīrṇasya pakṣiṇaḥ ॥11॥ hṛtarājyo hatasuhṛddhatacakṣuśca vai tathā । na bhrājiṣye mahāprājña kṣīṇaraśmirivāṃśumān ॥12॥ na kṛtaṃ suhṛdāṃ vākyaṃ jāmadagnyasya jalpataḥ । nāradasya ca devarṣeḥ kṛṣṇadvaipāyanasya ca ॥13॥ sabhāmadhye tu kṛṣṇena yacchreyo'bhihitaṃ mama । alaṃ vaireṇa te rājanputraḥ saṅgṛhyatāmiti ॥14॥ tacca vākyamakṛtvāhaṃ bhṛśaṃ tapyāmi durmatiḥ । na hi śrotāsmi bhīṣmasya dharmayuktaṃ prabhāṣitam ॥15॥ duryodhanasya ca tathā vṛṣabhasyeva nardataḥ । duḥśāsanavadhaṃ śrutvā karṇasya ca viparyayam । droṇasūryoparāgaṃ ca hṛdayaṃ me vidīryate ॥16॥ na smarāmyātmanaḥ kiñcitpurā sañjaya duṣkṛtam । yasyedaṃ phalamadyeha mayā mūḍhena bhujyate ॥17॥ nūnaṃ hyapakṛtaṃ kiñcinmayā pūrveṣu janmasu । yena māṃ duḥkhabhāgeṣu dhātā karmasu yuktavān ॥18॥ pariṇāmaśca vayasaḥ sarvabandhukṣayaśca me । suhṛnmitravināśaśca daivayogādupāgataḥ । ko'nyo'sti duḥkhitataro mayā loke pumāniha ॥19॥ tanmāmadyaiva paśyantu pāṇḍavāḥ saṃśitavratam । vivṛtaṃ brahmalokasya dīrghamadhvānamāsthitam ॥20॥
Дхритараштра сказал:
Потеряв сыновей, советников, всех близких, — буду я ныне, горемычный, скитаться по этой земле! На что теперь жизнь мне — потерявшему родичей, подобному старой птице, которой подсекли крылья! Лишенный царства, друзей, так же как и зренья, — я не (смогу более) сиять (величием), как солнце не станет сиять, если лишить его лучей! Не послушал я дружеских советов ни сына Джамадагни9, ни Нарады — божественного мудреца10, ни Кришны Двайпаяны11. Ведь Кришна посреди собрания указывал мне, в чем мое благо: «Хватит вражды, о царь! Усмири сына!» Не послушал я, глупый, того совета, и теперь жестоко страдаю; не внял я12 и праведному речению Бхишмы!13 Когда слышу о гибели Дурьодханы и ревевшего, как бык, Духшасаны14, о злосчастии Карны15, о закате солнца-Дроны16 — сердце мое разрывается! Не припомню, о Санджая, что я прежде совершил столь скверного, за что ныне приходится мне, глупцу, пожинать такой плод! Должно быть, чем-то погрешил я в прежних рождениях, за что Установитель17 и связал меня с делами столь злосчастными! (Преждевременный) закат моих дней, а также гибель всех родных, друзей и близких — это пришло ко мне по вмешательству судьбы: есть ли на земле человек несчастнее меня? Так пусть увидят ныне Пандавы, как я, приняв твердое решенье, открыто вступаю на долгий путь, ведущий к миру Брахмы!18
9.
Сын Джамадагни — по-видимому, Парашурама, брахман-воитель, некогда истребивший всех кшатриев на земле и удостоенный богами необычайного долголетия. В «Удьогапарве» рассказывается о том, как он, вместе с другими святыми мудрецами, явился в Хастинапуру, ко двору Дхритараштры, и пытался предотвратить войну между кауравами и Пандавами (Мбх V. 92.37 — 53; 94).
10.
Нарада — божественный мудрец (devarṣi) — посредник между людьми и богами, вечно странствующий между небесными мирами и землей. В «Удьогапарве» он возглавляет святых мудрецов, явившихся в Хастинапуру, чтобы отговорить Дхритараштру и Дурьодхану от войны с Пандавами (Мбх V. 92.37 — 53; V.104 — 121).
11.
Кришна (Черный) Двайпаяна (Островной) — Вьяса, чье основное имя означает «разделитель», «составитель» или «оформитель» Вед. Ему также приписывается «авторство» Мбх. Был рожден Сатьявати до брака и оставлен на острове (откуда «Двайпаяна»). Фактический отец Дхритараштры, Панду и Видуры, породивший их, по обычаю нийога, от жен бездетного царя Вичитравирьи (см. I книгу Мбх — «Адипарву»). Многократно пытался склонить к миру с Пандавами Дхритараштру и Дурьодхану.
12.
Не внял я… — В подлиннике форма śrotā ‘smi, совпадающая с формой описательного будущего времени, но в примечании к Критическому изданию оговаривается, что это лишь совпадение: śrotā (śrotṛ) в данном случае — tṛjanta, что в грамматической системе Панини обозначает просто имя деятеля на -tṛ. Буквально śrotā ‘smi означает в таком случае «Я не есмь слушатель», причем действие имени śrotā (śrotṛ) может относиться как к настоящему, так и к прошедшему времени («я не есмь тот, кто слушал»). Издатель Критического текста указывает несколько случаев сходного употребления имен деятеля в «Стрипарве» (7.3; 15.3; 19.10).
13.
Бхишма — сын Шантану и Богини Ганги, дед кауравов и Пандавов.
14.
Духшасана — второй по известности (после Дурьодханы) сын Дхритараштры, подвергший Драупади тяжким оскорблениям, когда Юдхиштхирой была проиграна игра в кости с кауравами. Характеризуется буйным, неукротимым нравом. Убит Бхимой, который, во исполнение прежде данной клятвы, напился его крови на поле битвы.
15.
Карна — сын Кунти, рожденный ею от бога Сурьи (Солнца) до брака с Панду и усыновленный сутой Адхиратхой; частичное воплощение Сурьи; брат Юдхиштхиры, Бхимасены и Арджуны, он, не зная об этом родстве, в результате обиды на Пандавов, оказывается во враждебном им лагере. Убит Арджуной (см. VIII книгу Мбх — «Карнапарву»).
16.
Дрона — брахман-воитель, сын Бхарадваджи, наставник кауравов и Пандавов в военной науке. Убит Дхриштадьюмной (см. VII книгу Мбх — «Дронапарву»).
17.
Установитель — Дхатри (Dhātṛ), древний бог личной судьбы, «устанавливавший» плод во чреве матери и тем самым предопределявший будущую судьбу («долю») человека. В некоторых поздних контекстах «Махабхараты» образ Дхатри сливается по общности функций с Брахмой.
18.
Иначе говоря, Дхритараштра намерен путем подвижничества и йоги уйти из этого мира в Brahmaloka — что может быть понято, в зависимости от уровня интерпретации, либо как запредельный «мир Брахмана», Абсолюта, откуда нет возврата в мир перерождений, либо как мир бога Брахмы — высший из райских миров, блаженство в котором временно и кончается новым рождением.
21-36
vaiśampāyana uvāca ।
tasya lālapyamānasya bahuśokaṃ vicinvataḥ । śokāpahaṃ narendrasya sañjayo vākyamabravīt ॥21॥ śokaṃ rājanvyapanuda śrutāste vedaniścayāḥ । śāstrāgamāśca vividhā vṛddhebhyo nṛpasattama । sṛñjaye putraśokārte yadūcurmunayaḥ purā ॥22॥ tathā yauvanajaṃ darpamāsthite te sute nṛpa । na tvayā suhṛdāṃ vākyaṃ bruvatāmavadhāritam । svārthaśca na kṛtaḥ kaścillubdhena phalagṛddhinā ॥23॥ tava duḥśāsano mantrī rādheyaśca durātmavān । śakuniścaiva duṣṭātmā citrasenaśca durmatiḥ । śalyaśca yena vai sarvaṃ śalyabhūtaṃ kṛtaṃ jagat ॥24॥ kuruvṛddhasya bhīṣmasya gāndhāryā vidurasya ca । na kṛtaṃ vacanaṃ tena tava putreṇa bhārata ॥25॥ na dharmaḥ satkṛtaḥ kaścinnityaṃ yuddhamiti bruvan । kṣapitāḥ kṣatriyāḥ sarve śatrūṇāṃ vardhitaṃ yaśaḥ ॥26॥ madhyastho hi tvamapyāsīrna kṣamaṃ kiñciduktavān । dhūrdhareṇa tvayā bhārastulayā na samaṃ dhṛtaḥ ॥27॥ ādāveva manuṣyeṇa vartitavyaṃ yathā kṣamam । yathā nātītamarthaṃ vai paścāttāpena yujyate ॥28॥ putragṛddhyā tvayā rājanpriyaṃ tasya cikīrṣatā । paścāttāpamidaṃ prāptaṃ na tvaṃ śocitumarhasi ॥29॥ madhu yaḥ kevalaṃ dṛṣṭvā prapātaṃ nānupaśyati । sa bhraṣṭo madhulobhena śocatyeva yathā bhavān ॥30॥ arthānna śocanprāpnoti na śocanvindate sukham । na śocañśriyamāpnoti na śocanvindate param ॥31॥ svayamutpādayitvāgniṃ vastreṇa pariveṣṭayet । dahyamāno manastāpaṃ bhajate na sa paṇḍitaḥ ॥32॥ tvayaiva sasutenāyaṃ vākyavāyusamīritaḥ । lobhājyena ca saṃsikto jvalitaḥ pārthapāvakaḥ ॥33॥ tasminsamiddhe patitāḥ śalabhā iva te sutāḥ । tānkeśavārcirnirdagdhānna tvaṃ śocitumarhasi ॥34॥ yaccāśrupātakalilaṃ vadanaṃ vahase nṛpa । aśāstradṛṣṭametaddhi na praśaṃsanti paṇḍitāḥ ॥35॥ visphuliṅgā iva hyetāndahanti kila mānavān । jahīhi manyuṃ buddhyā vai dhārayātmānamātmanā ॥36॥
Вайшампаяна сказал:
В ответ на эти причитания Индры людей, поглощенного великой скорбью, Санджая молвил ему, чтобы прогнать тоску, такое слово: «О царь, гони прочь печаль! Ведь ты слышал установления Вед19, (слышал) шастры20 и агамы21 из уст старцев (и знаешь), что сказали некогда подвижники Сринджае, терзавшемуся скорбью о сыне!22 Когда сын твой впал в гордыню, его младостью рожденную, ты не принял, о царь, совета, данного друзьями; из-за алчности ты, жаждущий (поскорее обрести) плод, не сделал (того, в чем было истинное) твое благо. Советниками при тебе были Духшасана да злобный Радхея23, порочный Шакуни24, дурномыслящий Читрасена25 да Шалья, который весь мир превратил в острое копье (против кауравов)26. Этот сын твой не внял словам старшего в роде Куру — Бхишмы, а также Гандхари и Видуры. Дхарму нисколько не почитал, а на устах всегда одно: „Война!" — и вот все кшатрии истреблены, а слава врагов твоих лишь возросла. Выступив в роли посредника, ты не изрек нужного слова; взвалив на себя бремя, не сумел нести его ровно27. С самого начала следует поступать достойно, чтобы потом не раскаиваться в сделанном ранее. Из-за привязанности к сыну ты стремился (прежде всего) ему угодить; теперь, когда пришла расплата, не скорби и не жалуйся. Тот, кто, лишь мед видя, не замечает бездны (под собой), потом, когда из-за алчности своей к меду сорвется (в бездну)28, так же точно скорбит, как и ты, господин! Не обретает скорбящий житейских благ, не находит счастья; не знает скорбящий удачи, не достигает высшего (удела). Можно ли назвать мудрым того, кто сперва раздувает огонь, прикрывая его (от ветра краем своей) одежды, а потом, обжегшись, сокрушается! Ты же и сыновья твои ветром своих речей раздували и маслом алчности поливали жаркое пламя (гнева) сынов Притхи. В этот костер и попадали твои сыновья, словно мотыльки. О них, сожженных пламенем Кешавы, ты не должен скорбеть! То, что ты, царь, ходишь с лицом, залитым слезами, — не допускается шастрами, не одобряют этого мудрые. Ведь, словно искры, (слезы) сжигают этих сыновей Ману29: обуздай же гнев разумом, возьми себя в руки!»
19.
Веды — древнейшие памятники индийской литературы, представленные тремя сборниками исполняемых при жертвоприношениях гимнов: «Риг-», «Яджур-» и «Сама- веда», к которым несколько позднее был добавлен четвертый — сборник магических заговоров «Атхарваведа».
20.
Шастры — древнеиндийские трактаты по всем отраслям знания (включая философию).
21.
Агамы — в широком смысле: традиционные тексты вообще (иногда включая упоминаемые здесь же веды и шастры).
22.
Ни К. М. Гангули (который вообще принимает чтение ряда рукописей: «Санджая» вместо «Сринджая»), ни Б. Л. Смирнов в своих переводах никак не комментируют упоминаемый легендарный эпизод, который, кстати сказать, излагается лишь в некоторых версиях «Махабхараты». Эпизод, в котором святые мудрецы утешают царя Сринджаю, потерявшего сына, не вошел в Критическое издание (см., однако, VII, Арр. I, №8 = Бомб, изд., VII 55 — 70: ср. Бомб, изд., XII. 29. 12 — 141). В этом эпизоде риши Нарада утешает царя Сринджаю (имя которого свидетельствует, что это царь ведийского племени сринджаев). Сын Сринджаи был убит разбойниками. Нарада рассказывает Сринджае истории о 16-ти царях древних времен, каждый из которых превосходил его сына благочестием и доблестью; тем не менее все они стали добычей смерти.
23.
Радхея — «(приемный) сын Радхи», Карна.
24.
Шакуни — брат Гандхари, супруги царя Дхритараштры, дядя по матери братьев-кауравов, умелый игрок в кости, обыгравший Юдхиштхиру, что привело к изгнанию Пандавов и последующей войне Пандавов с кауравами.
25.
Читрасена — сын Дхритараштры и брат Дурьодханы, один из наиболее известных кауравов.
26.
Шалья… острое копье… — Обыгрывается прямое значение имени Шалья — «Копье». Царь племени мадров в Пенджабе, брат Мадри, дядя Пандавов Накулы и Сахадевы, Шалья в силу опрометчиво данного обещания оказался в лагере кауравов, но симпатии его на стороне Пандавов (см., напр.: V. 8; Удьогапарва 1976: 17 — 18). Назначенный возничим на колеснице главного воителя партии кауравов — Карны, он постоянно язвительными речами («словами-копьями») стремился подорвать его боевой дух, чтобы помочь Пандавам и погубить кауравов.
27.
Не сумел нести его ровно — т.е. не склоняясь на ту или иную сторону.
28.
Не исключено, конечно, что в основе образа этого стиха лежит какая-нибудь практика разорения ульев диких пчел, лепящихся на отвесных скалах; но гораздо более вероятно, что здесь предвосхищается один из центральных образов «Стрипарвы»: образ человека, висящего над колодцем или пропастью на ветке дерева и окруженного со всех сторон грозящими ему гибелью гадами и хищниками, но забывающем об этом ради капель меда, капающих из улья с вершины дерева. Аллегория раскрывается обычно как иносказательное описание отчаянного положения человека в сансаре, в мире страданий и бесконечных перерождений, о котором он, впрочем, забывает, обращая свой взор к мирским радостям. Сама аллегория (притча) содержится далее в «Стрипарве», в главах 5 — 7. В комментируемой шлоке можно видеть свидетельство того, что сюжеты, которые предстоит излагать далее, присутствуют в памяти сказителя эпоса, хотя механизм ассоциации работает в данном случае скорее всего бессознательно. Тот же образ использован и в «Араньякапарве»: «Убогие разумом Дурьодхана, Шакуни, Сын суты и Духшасана… ждали для себя только меда, а не падения в пропасть…» (Мбх III. 225. 21).
29.
Сыновья Ману — люди как потомство первочеловека Ману (единственного, кто пережил всемирный потоп). К. М. Гангули и Б. Л. Смирнов (с которыми мы согласны в том, что объектом сравнения здесь являются неназванные «слезы») понимают эту фразу иначе: «(твои слезы) сжигают тех людей, (о которых ты плачешь)». Но выражение «сыновья Ману» имеет здесь скорее всего более общее значение: слезы «сжигают» (или, как мы сказали бы по-русски, «иссушают») людей вообще — т.е. самого плачущего.
Вайшампаяна сказал:
Вот слушай, что сказал Видура сыну Вичитравирьи30 словами, подобными амрите31, облегчая его страдания.
30.
Сын Вичитравирьи — т.е. Дхритараштра (см. выше, примеч. 11).
31.
Амрита (amṛta) — в индийской мифологии и фольклоре: «живая вода», напиток, возвращающий или обновляющий жизнь; согласно известному мифу, был добыт богами при пахтании молочного океана.
2-11
vidura uvāca ।
uttiṣṭha rājankiṃ śeṣe dhārayātmānamātmanā । sthirajaṅgamamartyānāṃ sarveṣāmeṣa nirṇayaḥ ॥2॥ sarve kṣayāntā nicayāḥ patanāntāḥ samucchrayāḥ । saṃyogā viprayogāntā maraṇāntaṃ hi jīvitam ॥3॥ yadā śūraṃ ca bhīruṃ ca yamaḥ karṣati bhārata । tatkiṃ na yotsyanti hi te kṣatriyāḥ kṣatriyarṣabha ॥4॥ ayudhyamāno mriyate yudhyamānaśca jīvati । kālaṃ prāpya mahārāja na kaścidativartate ॥5॥ na cāpyetānhatānyuddhe rājañśocitumarhasi । pramāṇaṃ yadi śāstrāṇi gatāste paramāṃ gatim ॥6॥ sarve svādhyāyavanto hi sarve ca caritavratāḥ । sarve cābhimukhāḥ kṣīṇāstatra kā paridevanā ॥7॥ adarśanādāpatitāḥ punaścādarśanaṃ gatāḥ । na te tava na teṣāṃ tvaṃ tatra kā paridevanā ॥8॥ hato'pi labhate svargaṃ hatvā ca labhate yaśaḥ । ubhayaṃ no bahuguṇaṃ nāsti niṣphalatā raṇe ॥9॥ teṣāṃ kāmadughāṁllokānindraḥ saṅkalpayiṣyati । indrasyātithayo hyete bhavanti puruṣarṣabha ॥10॥ na yajñairdakṣiṇāvadbhirna tapobhirna vidyayā । svargaṃ yānti tathā martyā yathā śūrā raṇe hatāḥ ॥11॥
Видура сказал:
Восстань, о царь! Что возлежишь? Возьми себя в руки! Ведь таков приговор всем смертным, (всему) движущемуся и недвижному. Конец всему, что составилось из частей — распад, конец всех возвышений — падение, конец всякой связи — разлука, а конец всякой жизни — смерть32. Раз и героя и труса все равно уведет с собой Яма33, то с чего бы тогда — о бхарата, бык среди кшатриев — тем кшатриям уклоняться от битвы? Этот не сражается — однако умирает, а тот сражается — и остается жив; но кому пришло (назначенное) Время34 — тому уж не спастись, о великий царь! И об этих, погибших в битве, ты не должен печалиться: ведь если шастры есть в самом деле средство достоверного познания35 — то они ушли высшим путем!36 Ведь они все прилежно учили Веды, все следовали благим обетам, все приняли смерть, сражаясь лицом к (врагу): что же здесь оплакивать! Из незримого они явились, в незримое вновь ушли; они — не твои, и ты — не их; так что же здесь оплакивать! Ведь убитый обретает небо, а убивший — славу; и то и другое для нас многоценно; в бою никто не остается без плода. Индра направит их в такие миры, где исполняются все желания; они будут гостями Индры, о муж-бык! Ни жертвоприношения с обильными раздачами даров, ни аскетизм, ни путь познания не приводят смертных так (верно) в небесный мир, как геройская гибель в битве.
32.
Конец… смерть. — Этот афористический стих используется также в других книгах Мбх (XII.27.29; Бомб. изд., XII.330.20; XIV.44.19) и в других памятниках древнеиндийской литературы (напр., Рам. II.105.16; VII.52.11; Гобхиласмрити 3.43; Катхасаритсагара 51. 26 — 27).
33.
Уведет с собой Яма… — метафора смерти. Яма — бог смерти, царь усопших.
34.
Время (kāla) — божество всеразрушающего времени, в отдельных контекстах эпоса по функции совпадающее с Ямой (см. предыдущее примечание) и Смертью (Мритью).
35.
…средство достоверного познания… — Использован термин традиционной индийской логики: pramāṇa.
36.
Т.е. в уготованные благочестивым, исполнившим свой долг воинам блаженные миры, о существовании которых свидетельствуют брахманистские трактаты — шастры.
12-21
mātāpitṛsahasrāṇi putradāraśatāni ca । saṃsāreṣvanubhūtāni kasya te kasya vā vayam ॥12॥ śokasthānasahasrāṇi bhayasthānaśatāni ca । divase divase mūḍhamāviśanti na paṇḍitam ॥13॥ na kālasya priyaḥ kaścinna dveṣyaḥ kurusattama । na madhyasthaḥ kvacitkālaḥ sarvaṃ kālaḥ prakarṣati ॥14॥ anityaṃ jīvitaṃ rūpaṃ yauvanaṃ dravyasañcayaḥ । ārogyaṃ priyasaṃvāso gṛdhyedeṣu na paṇḍitaḥ ॥15॥ na jānapadikaṃ duḥkhamekaḥ śocitumarhasi । apyabhāvena yujyeta taccāsya na nivartate ॥16॥ aśocanpratikurvīta yadi paśyetparākramam । bhaiṣajyametadduḥkhasya yadetannānucintayet । cintyamānaṃ hi na vyeti bhūyaścāpi vivardhate ॥17॥ aniṣṭasamprayogācca viprayogātpriyasya ca । manuṣyā mānasairduḥkhairyujyante ye'lpabuddhayaḥ ॥18॥ nārtho na dharmo na sukhaṃ yadetadanuśocasi । na ca nāpaiti kāryārthāttrivargāccaiva bhraśyate ॥19॥ anyāmanyāṃ dhanāvasthāṃ prāpya vaiśeṣikīṃ narāḥ । asantuṣṭāḥ pramuhyanti santoṣaṃ yānti paṇḍitāḥ ॥20॥ prajñayā mānasaṃ duḥkhaṃ hanyācchārīramauṣadhaiḥ । etajjñānasya sāmarthyaṃ na bālaiḥ samatāmiyāt ॥21॥
Тысячи отцов и матерей, сотни сынов и супруг явлены в этой сансаре, (но) — чьи они? Чьи мы?37 Тысячи поводов для скорби, сотни поводов для печали изо дня в день обуревают глупца — но не ученого38. Для Времени, о достойнейший из куру, нет ни милого, ни ненавистного; и безразличным оно ни к кому не бывает — всех равно уносит Время. Не вечны жизнь, красота, (не вечны) обладание богатством, здоровье, союз любящих — ученый человек да не прельстится никогда ничем из этого!39 Одному человеку не следует скорбеть и о бедствии всей страны, хотя бы оно даже грозило гибелью; ибо скорбью этого все равно не отвратить!40 Если кто видит (грозящую) напасть, пусть противодействует ей, но не скорбит. От беды (одно) лекарство — не думать о ней; ведь если сосредоточиться помыслами на беде, она не то что не приуменьшится, а еще возрастет. При соединении с неприятным, при разлучении с приятным — предаются сердечной скорби лишь люди скудоумные. У того, кто скорбит, нет ни прибыли, ни духовной пользы, ни чувственной радости; теряет он смысл деятельности, отпадает от трех целей жизни41. Деля всех окружающих по степени их богатства, томясь неудовлетворенностью, люди помрачаются в сознании; удовлетворенности достигают лишь мудрые. Болезнь сознания врачевать надо знанием, как болезнь телесную — целебными травами; но это по силам только знанию, простакам же никогда не достичь отрешенности.
37.
Этот афористический стих, выражающий характерную для раннего индуизма мысль об иллюзорности всех родственных связей, используется и в других книгах Мбх: XII. 28.38; варианты — Бомб. изд., XII. 321. 85; XVIII.5.60. Сансара — «поток» — мир явлений, круговорот смертей и рождений, сфера действия закона кармы, обитель страдания. Противоположностью сансаре в индийских религиях выступает мир трансцендентной реальности (nirvāṇa, ātman, brahman).
38.
Еще один популярный в древнеиндийской фольклорной дидактике афоризм, которыми так богата эта глава; ср.: Мбх III.2.5; Бомб. изд., XVIII. 5.61; см. также: Böhtlingk 1870 —1873: III, 391, № 6525, с указанием на ряд мест Калькуттского издания Мбх и на «Хитопадешу».
39.
Ср. III.2.45; Бомб. изд., XII.330.14; см. также: Böhtlingk 1870 — 1873: I, 54, № 290, с указанием на различные издания «Хитопадеши».
40.
Ср. вариант в стихе: Бомб. изд., XII.330.15. Ни К. М. Гангули, ни Б. Л. Смирнов не могли, по-видимому, принять истинного смысла этой шлоки, поэтому их переводы с разной степенью неточны. У Гангули: «А person may, by indulging in grief, himself perish, but grief itself, by being indulged in, never becomes light». Ближе к сути переводит Б. Л. Смирнов: «И о несчастии подданных тебе скорбеть не надо: ведь если даже до смерти скорбеть, ничего не изменишь». Ни индийцу Нового времени, ни европейцу не понять, как можно быть равнодушным к судьбе своей страны, если ей грозит гибель. Ho в Мбх мы встречаем и такие примеры, как предание о Джанаке, философствующем царе Митхилы, который, наблюдая пожар, уничтожавший его столицу, твердил, с позиции «высшего знания»: «В прекрасной Митхиле нет ничего, что я считал бы моим…» — и это вызывает восхищение повествователя. С точки зрения раннего индуизма, характеризующейся резким мироотрицанием, связь с родиной столь же иллюзорна, сколь и связь с родственниками (ср. выше в этой главе, стихи 8, 12). В последующем развитии индуизма это мироотрицание было в значительной мере смягчено или преодолено.
41.
Три цели жизни — trivarga, состоящая из «пользы» — artha, «религии» или «закона» — dharma и «любви», «желания» — kāma]; последнее в комментированном стихе обозначено словом sukha — «счастье», «блаженство».
Спит с человеком спящим, стоит со стоящим, бежит за бегущим прежде им свершенное деяние. В каком состоянии дурное иль доброе содеял человек, в таком состоянии плод того (дела) и вкушает.
Такова в великой «Махабхарате» в «Книге о женах» вторая глава.
Глава 3
1-2
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
subhāṣitairmahāprājña śoko'yaṃ vigato mama । bhuya eva tu vākyāni śrotumicchāmi tattvataḥ ॥1॥ aniṣṭānāṃ ca saṃsargādiṣṭānāṃ ca vivarjanāt । kathaṃ hi mānasairduḥkhaiḥ pramucyante'tra paṇḍitāḥ ॥2॥
Дхритараштра сказал:
Изящные речения42, о многомудрый, прогнали мою печаль! Но я хотел бы еще и еще внимать словам истины. Как именно избавляются люди в этом мире от страданий сознания, кои порождены сочетанием с нежеланным и отлучением от желанного?
42.
Употреблено слово subhāṣita — в классический период: термин, обозначавший краткие дидактические афоризмы или лирические миниатюры. Здесь оно также, по- видимому, употреблено терминологически, относясь к тем, преимущественно формульным, афоризмам «житейской мудрости», из которых составлена речь Видуры.
3-8
vidura uvāca ।
yato yato mano duḥkhātsukhādvāpi pramucyate । tatastataḥ śamaṃ labdhvā sugatiṃ vindate budhaḥ ॥3॥ aśāśvatamidaṃ sarvaṃ cintyamānaṃ nararṣabha । kadalīsannibho lokaḥ sāro hyasya na vidyate ॥4॥ gṛhāṇyeva hi martyānāmāhurdehāni paṇḍitāḥ । kālena viniyujyante sattvamekaṃ tu śobhanam ॥5॥ yathā jīrṇamajīrṇaṃ vā vastraṃ tyaktvā tu vai naraḥ । anyadrocayate vastramevaṃ dehāḥ śarīriṇām ॥6॥ vaicitravīrya vāsaṃ hi duḥkhaṃ vā yadi vā sukham । prāpnuvantīha bhūtāni svakṛtenaiva karmaṇā ॥7॥ karmaṇā prāpyate svargaṃ sukhaṃ duḥkhaṃ ca bhārata । tato vahati taṃ bhāramavaśaḥ svavaśo'pi vā ॥8॥
Видура сказал:
По мере того, как и радость и страдание перестают осознаваться, мудрый, достигнув умиротворенности, обретает благую участь. Весь этот умопостигаемый мир не вечен, о муж-бык: он подобен стволу бананового деревца, лишен твердой основы43. Ученые люди говорят, что тела смертных подобны домам, из которых Время (рано или поздно их) выселяет; один лишь дух вечен!44 Как человек, сбросив с себя одежду — совсем износившуюся или еще прочную, — выбирает другую, так и с телами воплощенных45. Новую обитель, дурную или благую, обретают существа в этом мире только в силу собственных прежних деяний, о сын Вичитравирьи!46 По деяниям своим обретает (человек) небо, (а на земле — ) блаженство или страданье, о бхарата; желая того или не желая, несет он свое бремя.
43.
Банан как растение (kadalī, kadali, kandali — см.: Law 1949: 129; Mehendale 1987:235) служит в древнеиндийской поэзии символом непрочности, нестойкости, отсутствия твердого стержня. Банан может вырасти до значительных размеров и на вид казаться высоким деревом, однако ствол у него — не настоящий, образован наслоенными друг на друга листьями и крайне непрочен; к тому же банановое «дерево» гибнет сразу же после плодоношения.
44.
В подлиннике sattvam ekaṃ tu śobhanam, что можно переводить как «украшает же (эти дома) только саттва» (sattva в индийской философии — один из трех первоэлементов, образующих в сочетании природный мир и человеческую психику; светлый аспект психики, развивая который человек способен достичь освобождения). Если допустить для sattva более широкое значение, то получим смысл: «один лишь дух прекрасен». Мы предпочли в данном случае чтение большого числа рукописей: śaśvatam вместо śobhanam, лучше вписывающееся в контекст.
45.
Воплощенных… — śarīriṇām. Термин śarīrin синонимичен термину dehin (или jīva, jīvātman) и обозначает в религиозно-философских контекстах Мбх человеческое сознание, индивидуальное «Я», заключенное в телесную оболочку и отличное (хотя бы в силу иллюзии, как утверждает философская школа Веданта) от трансцендентного, Высшего «Я» (paramātman).
46.
Вичитравирья — сын царя племени куру Шантану, скончавшийся бездетным; по обычаю нийога его жены были оплодотворены его сводным братом, святым Кришной Двайпаяной Вьясой, и родили Панду и Дхритараштру, которые стали считаться его законными сыновьями и наследниками. Об эпическом Вьясе — праотце основных героев Мбх, как соответствии богу Брахме, праотцу всех богов, см. [Sullivan 1991]. «Сыном Вичитравирьи» (Vaicitravīrya) здесь назван Дхритараштра.
Как из глиняных сосудов один разваливается, будучи лишь помещен на круг гончара, другой — во время формовки, третий — сразу после формовки, или при отделении от круга, или в момент, когда его снимают с круга наземь, или когда уже снят; будучи сырым, или сухим, или во время обжига; будучи опускаем в печь или поднимаем из нее, а другой, наконец, разваливается уже при употреблении - вот так и с телами воплощенных, о бхарата! Одни — еще в утробе, другие — сразу, как родятся на свет, третьи — днем позже; двухнедельные и кому ровно месяц исполнился, годовалые, двухгодовалые, достигшие юности, зрелости, старости — все приходят к гибели. Благодаря своим прежним поступкам существа рождаются или гибнут; так (обстоят дела) в этом природном мире:47 о чем же ты сокрушаешься!
47.
…в этом природном мире… — sāṃsiddhike loke. Возможно, следует предпочесть чтение некоторых рукописей evaṃ sāṃsiddhikaṃ loke «таков естественный (ход вещей) в мире». Заметим, что встречается и чтение sāṃsārike, дающее значение «в этом сансарном мире».
15-17
yathā ca salile rājankrīḍārthamanusañcaran । unmajjecca nimajjecca kiñcitsattvaṃ narādhipa ॥15॥ evaṃ saṃsāragahanādunmajjananimajjanāt । karmabhogena badhyantaḥ kliśyante ye'lpabuddhayaḥ ॥16॥ ye tu prājñāḥ sthitāḥ satye saṃsārāntagaveṣiṇaḥ । samāgamajñā bhūtānāṃ te yānti paramāṃ gatim ॥17॥
Как бывает, что некое существо забавы ради, плавая в воде, то всплывет, то вновь погрузится, о царь, владыка народа, — так скудоумные (люди) то всплывут из глубины сансары48, то вновь погрузятся, скованные воздаянием за свои дела, тяжко страдая. Только те, кто постиг мудрость спасения49, кто пребывает в истине, кто стремится к выходу из сансары, кто знает, как являются в этот мир все существа, — те шествуют высшей стезей.
48.
Глубина сансары — sāṃsāragahana — то же словосочетание, которым далее, в главе 5 (стихи 1 —2), обозначен играющий в «Стрипарве» исключительно важную роль образ «чащобы сансары».
49.
…Кто постиг мудрость спасения… — В подлиннике одно слово: prājñāḥ — «обладающие prājñā» (не просто «мудростью», а интуитивным мистическим знанием трансцендентной реальности и пути к ней, то есть пути спасения).
Такова в великой «Махабхарате» в «Книге о женах» третья глава.
Видура сказал:
Слушай, владыка, про все, что делают (живые) существа от самого их зарождения. Сначала такое существо какое-то время обитает на этом свете внутри «пятнышка»50. Затем, по истечении пятого месяца, у него развивается плоть, и в (следующем) месяце оно превращается в плод, все члены которого сформировались. Среди нечистот он обитает, среди мяса, крови и слизи; потом же сила Ветра (разворачивает его) вверх ногами, вниз головой51. Достигнув врат лона, сопутствуемый прежними деяниями, претерпевает он многие страдания из-за сокращений (стенок) матки52. Избавившись от этого, он видит, однако, как из сансары устремляются к нему другие (напасти): демоны детских болезней53 бросаются на него, как собаки — на кусок мяса. И впоследствии всяческие, уже взрослые, недуги набрасываются на живущего, скованного своими прежними деяниями. К нему, слабому, опутанному узами чувственного восприятия, приверженностью к (мирским) сластям54, приходят всевозможные пороки, о владыка людей, и, ими еще более окованный, ничем он не может насытиться. Но (всего) этого он не сознает до тех пор, пока не окажется в мире Ямы. Влекомый посланцами Ямы, встречает он в должное время свою Смерть. Когда же ему, лишенному речи, в начале (новой жизни) отмеривается (по прежним его делам) желанное и нежеланное, то он вновь перестает сознавать, что сам себя ввергает в оковы. Увы, поврежден этот мир, отдан во власть алчности; обуянный хотеньем, гневом, безумьем, сам себя он не понимает. Один, благородству рождения радуясь, насмехается над худородными; другой, упиваясь богатством своим, издевается над бедными. Третий о других говорит: «Дурачье!», а о себе не задумается; других заставляет учиться, сам же учиться не хочет. И лишь тот в этом бренном мире живых, кто от самого рожденья живет в согласии с дхармой, — обретет высшую участь! Кто, зная все это, следует истине, тот, о владыка потомков Ману, вступает на путь спасения.
50.
«Пятнышко». — В подлиннике: kalala, термин традиционной индийской эмбриологии, обозначающий самую раннюю стадию эмбрионального развития. Этимология спорна (Mayrhofer 1956 — 1976: I, 179), перевод дан условно, в соответствии с этимологией варианта того же термина kalana. В традиционную последовательность эмбриональных состояний, как она представлена в Мбх (см., напр., XII. 308. 116 — 117), входят также стадии 2) arbuda «продолговатая округлая масса», или budbuda «пузырь», 3) peśī «кусок мяса» и 4) ghana «твердая масса». Поскольку фрагмент из паришишты («дополнения») к Нирукте Яски, содержащий вариант данной последовательности, в настоящее время признан очень поздней интерполяцией (Sarup 1982: II, 158 — 159; Suneson 1991: 110), древнейшими случаями ее описания в индуистской литературе следует считать именно некоторые места Мбх, а в буддийской литературе — каноническую «Самьютта-никаю» (Х.1.3). На более позднем этапе учение о стадиях эмбрионального развития фиксировано в буддийской философской литературе (прежде всего — в «Висуддхамагге» Буддхагхоши и в «Абхидхармакоше» Васубандху, см.: Buddhaghosa 1975: 236; Vallée Poussin 1971: III, 58; ср.: Васубандху 1994: 103) и в индуистских пуранах (Ваю-пурана, I. 14, 17; Маркандея-пурана, XI. 2 —3). В разных источниках состояние kalala по-разному соотносится со сроком беременности: приурочивается к первому дню (паришишта Нирукты, 14.6), первой неделе (Suneson 1991: 111), первому месяцу (Вишнудхармоттара-пурана, II. 114). Классические медицинские трактаты («Сушрута-самхита», «Чарака-самхита») резко расходятся почти со всеми немедицинскими текстами в том, что не воспроизводят всю традиционную последовательность стадий, а противопоставляют состояние калала (первый месяц) сразу состоянию гхана, на котором у зародыша происходит формирование частей тела (со второго месяца). Традиционные же термины pīṇḍa («шар», название одной из поздних стадий в некоторых традиционных классификациях), peṣī и arbuda превращаются в медицинских текстах в различные формы развившегося плода, по которым можно судить о поле будущего ребенка (pīṇḍa сулит мальчика, peṣī — девочку и arbuda — бесполое существо). Любопытно, что данное место «Стрипарвы» стоит ближе к медицинским трактатам, чем к эмбриологическим фрагментам в немедицинских текстах (даже в самой Мбх), в том отношении, что здесь также отсутствуют промежуточные стадии, выделены лишь kalala и следующая (безымянная) стадия, наступающая после пятого месяца, когда завершается формирование всех членов тела и зародыш превращается в плод (см. следующий стих).
51.
Ветер (vāyu, vāta), или пневма, рассматривался традиционной индийской медициной как один из трех телесных первоэлементов (говоря языком средневековой европейской медицины — гуморов), взаимодействием и взаимосочетанием которых определяются все состояния человеческого организма (см., напр.: Бонгард-Левин, Герасимов 1975: 293 — 294; о предыстории данного понятия в ведийской традиции см.: Sharma & Keswani 1974; специально о функции ветра-пневмы в человеческом организме см.: Caraka-saṃhitā, Sūtrasthāna, 12; Suśrutasaṃhitā, Nidānasthāna, 1; перевод соответствующих фрагментов дан в книге: Filliozat 1964). Вероятно, еще в общеиндоевропейской и определенно — в индоиранской мифологии Ветер мыслился как первоэлемент и мифологическое существо двойной природы: податель жизни, бог жизненного дыхания — и губитель, бог, пресекающий всякое дыхание и жизнь (Васильков 1991; см. также: Рам. VII.35 и Мбх XII. 315, где бог Ваю и ветер как первоэлемент определенно выступают в связи со смертью). Если в комментируемой шлоке ветер внутри тела является причиной рождения живого существа («Вишну-пурана» в параллельном месте называет его «ветром Праджапати», см.: Hara 1989: 72; Vishnupuranam 1896: 441), то в «Анугите» мы видим, что именно деятельность в организме «свирепого ветра» (tivravāyu) дает толчок к началу процесса умирания, завершающегося исходом души из тела (Мбх XIV. 17. 15, 20 — 21; ср. Long 1983: 53 — 54). В классических медицинских трактатах (прежде всего в «Чарака-самхите») время также возвеличивается как бог и первоэлемент, с одной стороны, дающий всем существам жизнь, но с другой — ответственный за их уход из нее и совпадающий в этой функции со смертью (и богом смерти Ямой; см.: Sharma & Keswani 1974а: 61).
52.
В параллельном месте «Абхидхармакоши» Васубандху (III. 19) говорится о том, что «подобно твердому кому экскрементов, он (плод) оттуда с великим страданием (или: трудом) выталкивается» (sa krūrapurīṣapīṇḍa ivā’ timātraṃ sthānāt pracyuto duḥkhaṃ saṃparivartyate) — то есть речь идет, очевидно, о страданиях роженицы. Но в «Стрипарве», вне всякого сомнения, сказано о причиняемых сокращениями матки (yonisaṃpīḍanāt) страданиях самого рождающегося существа. Более того, пояснено даже, за что терпит эти страдания еще не родившееся существо: оно сопутствуемо «прежними деяниями» (pūrvakarmabhir anvitaḥ). Мы имеем, таким образом, в «Стрипарве» древнейшее описание родовой травмы, которой уделяет огромное внимание новейшая психология (см.: Rank 1924; Fodor 1949; Топоров 1983: 246) и особенно «трансперсональная психология» (см.: Grof 1985; Гроф 1994). Согласно индуистским источникам эта травма рождения (janmaduḥkha) вызывается пребыванием плода среди нечистых субстанций (см. в предыдущей шлоке: «среди нечистот он обитает…»; современная психология также рассматривает контакт плода с такими биологическими материалами, как моча, слизь, кал и т. п. в качестве важного фактора «травмы рождения») и сокращениями стенок матки, сдавливающих плод, что причиняет ему страдания (Viṣṇupurāṇa VI.5: Brahmapurāṇa 233; Viṣṇusmṛti 96.133; Agnipurāṇa 369.27; Padmapurāṇa 2.66.95 и др.; см.: Hara 1989: 71 — 73, 79). Результатом родовой травмы, согласно древнеиндийским текстам, является утрата памяти о предыдущих существованиях.
53.
Демоны детских болезней — grahāḥ.
54.
Мотив «сласти» (svadu), возможно, предваряет тему «меда мирских утех», содержащуюся в притче о «чащобе сансары» (см. следующую главу).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» четвертая глава.
Видура сказал:
Поклонившись Самосущему55, я тебе сейчас поведаю, что рассказывают величайшие из святых мудрецов о чащобе сансары.
55.
Самосущий (svayaṃbhu) — эпитет Брахмы.
3-9
kaścinmahati saṃsāre vartamāno dvijaḥ kila । vanaṃ durgamanuprāpto mahatkravyādasaṅkulam ॥3॥ siṃhavyāghragajākārairatighorairmahāśanaiḥ । samantātsamparikṣiptaṃ mṛtyorapi bhayapradam ॥4॥ tadasya dṛṣṭvā hṛdayamudvegamagamatparam । abhyucchrayaśca romṇāṃ vai vikriyāśca parantapa ॥5॥ sa tadvanaṃ vyanusaranvipradhāvanitastataḥ । vīkṣamāṇo diśaḥ sarvāḥ śaraṇaṃ kva bhavediti ॥6॥ sa teṣāṃ chidramanvicchanpradruto bhayapīḍitaḥ । na ca niryāti vai dūraṃ na ca tairviprayujyate ॥7॥ athāpaśyadvanaṃ ghoraṃ samantādvāgurāvṛtam । bāhubhyāṃ sampariṣvaktaṃ striyā paramaghorayā ॥8॥ pañcaśīrṣadharairnāgaiḥ śailairiva samunnataiḥ । nabhaḥspṛśairmahāvṛkṣaiḥ parikṣiptaṃ mahāvanam ॥9॥
Некий дваждырожденный, блуждая в великой сансаре, попал однажды в огромный непроходимый лес, полный хищных, прожорливых, страшных зверей: львов, тигров, слонов, повсюду в нем кишащих; (вид этого леса) внушил бы ужас (самому) богу Смерти! От этого зрелища волненье (того брахмана обуяло), сердце у него затрепетало, волосы встали дыбом, о притеснитель недругов! Продвигаясь через тот лес, он метался из одного его конца в другой и озирался по всем сторонам света: где бы найти убежище? Терзаемый перед ними56 страхом, бежал он, ища какую-нибудь щель или нору; но не мог ни совсем убежать от них, ни хотя бы отдалиться. Тут он увидел, что этот страшный лес со всех сторон окружен сетью и что женщина преужасного вида (сторожит его), расставив в стороны руки. А еще в том великом лесу вздымались вверх, словно горы, пятиглавые змеи и огромные деревья касались (вершинами) неба.
56.
…перед ними… — т.е. перед лесными чудовищами.
10-22
vanamadhye ca tatrābhūdudapānaḥ samāvṛtaḥ । vallībhistṛṇachannābhirgūḍhābhirabhisaṃvṛtaḥ ॥10॥ papāta sa dvijastatra nigūḍhe salilāśaye । vilagnaścābhavattasmiṁllatāsantānasaṅkaṭe ॥11॥ panasasya yathā jātaṃ vṛntabaddhaṃ mahāphalam । sa tathā lambate tatra ūrdhvapādo hyadhaḥśirāḥ ॥12॥ atha tatrāpi cānyo'sya bhūyo jāta upadravaḥ । kūpavīnāhavelāyāmapaśyata mahāgajam ॥13॥ ṣaḍvaktraṃ kṛṣṇaśabalaṃ dviṣaṭkapadacāriṇam । krameṇa parisarpantaṃ vallīvṛkṣasamāvṛtam ॥14॥ tasya cāpi praśākhāsu vṛkṣaśākhāvalambinaḥ । nānārūpā madhukarā ghorarūpā bhayāvahāḥ । āsate madhu sambhṛtya pūrvameva niketajāḥ ॥15॥ bhūyo bhūyaḥ samīhante madhūni bharatarṣabha । svādanīyāni bhūtānāṃ na yairbālo'pi tṛpyate ॥16॥ teṣāṃ madhūnāṃ bahudhā dhārā prasravate sadā । tāṃ lambamānaḥ sa pumāndhārāṃ pibati sarvadā । na cāsya tṛṣṇā viratā pibamānasya saṅkaṭe ॥17॥ abhīpsati ca tāṃ nityamatṛptaḥ sa punaḥ punaḥ । na cāsya jīvite rājannirvedaḥ samajāyata ॥18॥ tatraiva ca manuṣyasya jīvitāśā pratiṣṭhitā । kṛṣṇāḥ śvetāśca taṃ vṛkṣaṃ kuṭṭayanti sma mūṣakāḥ ॥19॥ vyālaiśca vanadurgānte striyā ca paramograyā । kūpādhastācca nāgena vīnāhe kuñjareṇa ca ॥20॥ vṛkṣaprapātācca bhayaṃ mūṣakebhyaśca pañcamam । madhulobhānmadhukaraiḥ ṣaṣṭhamāhurmahadbhayam ॥21॥ evaṃ sa vasate tatra kṣiptaḥ saṃsārasāgare । na caiva jīvitāśāyāṃ nirvedamupagacchati ॥22॥
Посреди же леса там был заросший колодец, скрытый переплетеньем лиан и травы. Туда, в этот скрытый водоем, и упал дваждырожденный и там повис на плотной сетке лиан. Словно большой плод хлебного дерева, прикрепленный к черенку, висел он там вверх ногами, вниз головой. Внутри колодца он увидел огромного, могучего змея57, а затем появилась еще и другая напасть: он увидел наверху, у края колодца, огромного слона, шестиликого, двенадцатиногого, сквозь чащу лиан и деревьев неуклонно приближающегося. Вокруг того (брахмана), на конце ветки древесной повисшего, летали среди ветвей в дупле рожденные и мед (в нем) прежде собиравшие, престрашного вида, всевозможных форм, трепет внушавшие пчелы. Снова и снова хотелось им, о бык-бхарата, вкусить того меда, дразнящего вкус всем существам, но не дающего насыщения даже ребенку. Многими струйками тот мед стекал вниз, и человек, висящий (на дереве), из тех струй его пил; и у него, пьющего в (момент смертельной) опасности, жажда не проходила. Все время ему хотелось (меда), и все не мог он насытиться; и не возникло у него, о царь, отвращения к жизни! Даже там сохранялась у человека привязанность к жизни — а дерево тем временем подгрызали черные и белые мыши. Человеку тому грозила опасность от хищников, от той престрашной женщины на краю лесной чащи, от змея на дне колодца, от слона у края его, от падения дерева из-за мышей — опасность пятая, от жадности к меду, из-за пчел — опасность шестая, как говорят — самая великая; он же пребывал там, ввергнутый в море сансары, сохраняя привязанность к жизни, не исполнившись к ней отвращения!
57.
Составители Критического издания опустили это упоминание о змее на дне колодца, присутствующее в ряде рукописей и в Бомб. издании. Это тот случай, когда данные текстологии, учтенные редакторами Критического текста, противоречат всем другим показаниям. Есть много оснований полагать, что упоминание о змее на дне колодца в этом месте исконно. Во-первых, во всех других индийских версиях притчи неизменно присутствует опасность, находящаяся внизу (на дне колодца или пропасти). Во-вторых, далее в самом Критическом тексте при перечислении (и даже подсчете) опасностей, грозящих повисшему на дереве человеку (5.20), и при раскрытии их аллегорических значений (6.7) прямо назван «змей на дне колодца». Почему же тогда полустих с упоминанием о змее после шлоки 12 так плохо представлен в рукописной традиции? Здесь можно предположить сознательную редактуру, осуществленную переписчиками тех версий, на которые прежде всего ориентировано Критическое издание. Если в ранних версиях притчи важна не только аллегория, но и исходная картина (тем более что она воспроизводит некоторые космологические представления архаики — см.: Vasil’kov 1995; Vassilkov 1995), то в поздней версии Мбх для «редакторов» и комментаторов более важна стройность аллегорического толкования, а картина могла бы быть и противоречивой. В древних версиях, возможно, еще осознавалось, что «змей на дне колодца» — это космологический «змей глубин». Аллегорически этот змей трактуется как «Время» (kāla). Но версия Мбх впервые вводит в притчу образ слона у края колодца, интерпретируемого как «Год»; поскольку «Год» и «Время» в древнеиндийской традиции — символы взаимозаменяемые, редакторы ряда версий сочли, по-видимому, «змея», интерпретируемого как «Время», элементом избыточным.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» пятая глава.
Глава 6
1-3
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
aho khalu mahadduḥkhaṃ kṛcchravāsaṃ vasatyasau । kathaṃ tasya ratistatra tuṣṭirvā vadatāṃ vara ॥1॥ sa deśaḥ kva nu yatrāsau vasate dharmasaṅkaṭe । kathaṃ vā sa vimucyeta narastasmānmahābhayāt ॥2॥ etanme sarvamācakṣva sādhu ceṣṭāmahe tathā । kṛpā me mahatī jātā tasyābhyuddharaṇena hi ॥3॥
Дхритараштра сказал:
Увы, в великом несчастии влачит он жалкую жизнь! Но как может он там наслаждаться и быть довольным? Где та страна, о красноречивейший, в коей он пребывает, (терпя такое) для праведности (своей) утесненье? И как избавиться тому человеку от столь грозной опасности? Поведай мне все об этом, а после предпримем в добрый час усилия для его спасения, ибо я испытываю великую жалость к нему.
4-12
vidura uvāca ।
upamānamidaṃ rājanmokṣavidbhirudāhṛtam । sugatiṃ vindate yena paralokeṣu mānavaḥ ॥4॥ yattaducyati kāntāraṃ mahatsaṃsāra eva saḥ । vanaṃ durgaṃ hi yattvetatsaṃsāragahanaṃ hi tat ॥5॥ ye ca te kathitā vyālā vyādhayaste prakīrtitāḥ । yā sā nārī bṛhatkāyā adhitiṣṭhati tatra vai । tāmāhustu jarāṃ prājñā varṇarūpavināśinīm ॥6॥ yastatra kūpo nṛpate sa tu dehaḥ śarīriṇām । yastatra vasate'dhastānmahāhiḥ kāla eva saḥ । antakaḥ sarvabhūtānāṃ dehināṃ sarvahāryasau ॥7॥ kūpamadhye ca yā jātā vallī yatra sa mānavaḥ । pratāne lambate sā tu jīvitāśā śarīriṇām ॥8॥ sa yastu kūpavīnāhe taṃ vṛkṣaṃ parisarpati । ṣaḍvaktraḥ kuñjaro rājansa tu saṃvatsaraḥ smṛtaḥ । mukhāni ṛtavo māsāḥ pādā dvādaśa kīrtitāḥ ॥9॥ ye tu vṛkṣaṃ nikṛntanti mūṣakāḥ satatotthitāḥ । rātryahāni tu tānyāhurbhūtānāṃ paricintakāḥ । ye te madhukarāstatra kāmāste parikīrtitāḥ ॥10॥ yāstu tā bahuśo dhārāḥ sravanti madhunisravam । tāṃstu kāmarasānvidyādyatra majjanti mānavāḥ ॥11॥ evaṃ saṃsāracakrasya parivṛttiṃ sma ye viduḥ । te vai saṃsāracakrasya pāśāṃśchindanti vai budhāḥ ॥12॥
Видура сказал:
О царь, это (всего лишь) притча, которую приводят обычно люди, знающие (стезю) спасения, для того чтобы человек мог благодаря ей обрести в посмертных мирах благой удел. То, что названо здесь огромным лесом, это — сансара, а (в нем) непроходимая чаща — это дебри сансары. Те, что описаны как хищные звери, — знакомы (людям) как болезни; а женщину с огромным телом, что там обитает, мудрые именуют Старостью58, губящей юный румянец и красоту. То, что в притче — колодец, это тело воплощенных; великий змей, что живет в нем на дне, — это Время59, губитель всего живого, воплощенных существ всеуничтожитель. Та лиана, что свесилась посреди колодца, на отростке которой висит тот человек, — это привязанность к жизни, присущая воплощенным. А шестиликий слон, что у края колодца к тому дереву подходит, — называется Годом60, о царь! Лики его — (шесть) времен года, двенадцать ног разъясняются как месяцы. Мыши, что, кропотливо трудясь, подгрызают то дерево, — это, по мнению тех, кто истолковывает (значение упоминаемых в притче живых существ), — ночи и дни. А пчелы, что там (роятся), объясняются как чувственные желания. Те же премногие струи, текущие медом, надлежит знать как вкус чувственных удовольствий, в коих люди погрязают и гибнут. Но люди, постигшие, что именно таков круговорот колеса сансары, умудренные, узы того колеса сансары рассекают61.
58.
Старость – Jarā.
59.
…великий змей… - это Время – В основе центрального образа притчи, образа дерева с висящим на нем человеком, лежит древний образ мирового древа, представлявший собой статико-динамическую, пространственно-временную модель мира (о временнóм аспекте древнеиндийского мирового древа см.: Топоров 1974: 57 - 58; о сходном образе славянской мифологии и фольклора как «древе времени» см.: Филатова - Хелльберг 1984). Неудивительно, что многие детали аллегорической картины раскрываются в «Стрипарве» как временны́е символы (змей — Время и далее: шестиглавый, двенадцатиногий слон — Год, черные и белые мыши — ночи и дни). Следует иметь в виду, что древний образ мирового древа, представлявший архаическую концепцию «вечного возвращения», в рассматриваемой притче (варианты которой встречаются в ряде других памятников индуистской и буддийской традиции — см.: Шохин 1988: 131 - 136) подвергнут отрицанию с позиций мировоззрения индуизма и буддизма как «религий спасения», в своих ранних формах отвергавших мир в целом как юдоль зла и в «вечном возвращении» усмотревших кошмар сансары. Поэтому в притче архаические временны́е символы получают негативное мировоззренческое наполнение.
60.
Наиболее ранние изображения Года в виде символической фигуры с шестью звериными головами (соответствующими шести временам года), восходят в Индии, по всей вероятности, к эпохе Хараппской (Индской) цивилизации (Волчок 1972: 309 — 310).
61.
Дерево или столп, отмечающие пространственный центр мироздания, и колесо (Времени, Года, Солнца — т.е. преимущественно временнóй символ) выступают в архаической индийской культуре как два тесно взаимосвязанных аспекта мифологической модели мира, два символа, каждый из которых сам может представлять эту модель (по принципу «части вместо целого»). В космологических гимнах «Атхарваведы» (Рохите — XIII. 1 — 4; Скамбхе — X. 7 — 8; Времени — XIX. 53 — 54; см.: Atharvaveda 1855) эти образы (дополняемые также образом сосуда с амритой на вершине мироздания и мотивом восхождения к нему) часто непосредственно сменяют друг друга в потоке видений, составляющих образность ведийских гимнов. В раннеиндуистских текстах, негативно трактующих архаический образ мира, ассоциативная связь этих двух его символических вариантов сохраняется. Например, в «Анугите» аллегорическое описание Колеса Времени в терминах философии санкхья завершается призывом к человеку, ищущему освобождения, «отринуть и разбить» это колесо (Мбх XIV. 45. 1 — 10); чуть позже аналогичное описание мирового древа («древа Брахмана») завершается призывом к адепту «срубить его острым мечом мудрости» (Мбх. XIV. 47. 12 — 14). Не случайно, по-видимому, и здесь развернутая аллегория «древа мира», интерпретируемого уже как «древо смерти» или «древо сансары», заключается указанием на возможность «рассечь узы колеса сансары».
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» шестая глава.
Глава 7
1
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
aho'bhihitamākhyānaṃ bhavatā tattvadarśinā । bhūya eva tu me harṣaḥ śrotuṃ vāgamṛtaṃ tava ॥1॥
Дхритараштра сказал:
Увы, почтенный, зрящий суть вещей, — вот и закончено твое сказанье. Радостью для меня было бы вновь вкусить амриту твоих речей.
Как человек, пустившийся в дальнюю дорогу, бывает, утомившись, остановится, сделает привал, — так в круговороте сансары глупцы задерживаются на постой в материнской утробе; но мудрые — освобождаются, о царь-бхарата! Потому люди, сведущие в шастрах, называют это «путем»; а дебри сансары мудрые называют «лесом». Таково мирское коловращенье для всех смертных существ, движущихся и неподвижных, — никогда не прельстится им мудрый, о бык-бхарата! Недуги смертных, телесные либо душевные, явные либо незримые, у мудрых людей зовутся «лютыми зверями». Чудовищами собственных (прежних) деяний неустанно терзаемые и разимые глупцы, о бхарата, не преисполняются (все же) отвращением к миру! А если какому человеку от болезней удастся спастись, о царь, — впереди все равно подстерегает его Старость, губительница красоты, тогда как всевозможные запахи, вкусовые ощущения, зримые образы и звуки, со всех сторон (обступив, все глубже) в бездонную трясину его погружают! Годы, сезоны, месяцы, полумесяцы, ночи и дни с сумерками между ними постепенно его красоту и век его похищают. Все это — воплощения (смертоносного) Времени, но глупцы об этом не знают. Всем существам Установитель предначертал (судьбу) посредством деяния62.
62.
При переводе последней фразы отдано предпочтение варианту Бомбейского издания и ряда рукописей: dhātrābhilikhitāni вместо atrābhilikhitāni. Избранный вариант согласуется с теми характерными для эпического мировоззрения контекстами, в которых Установитель (Dhātṛ) упоминается рядом с Временем (kāla), максимально сближаясь с ним по функции (см., напр., Мбх VI. 32. 33; VI. 64. 22; XII. 105. 26. 30), и выступает как распределитель или контролер кармы (напр., Мбх III. 32. 28; 33. 19 — 22; Махабхарата 1987: 78, 80). Вариант Критического издания с буквальным значением: «здесь деяние (karman) надписало на всех существах (их судьбу)» — на наш взгляд, чересчур эллиптичен, да и по идее своей представляет чистый «кармизм», который выбивался бы из данного контекста.
13-20
rathaṃ śarīraṃ bhūtānāṃ sattvamāhustu sārathim । indriyāṇi hayānāhuḥ karma buddhiśca raśmayaḥ ॥13॥ teṣāṃ hayānāṃ yo vegaṃ dhāvatāmanudhāvati । sa tu saṃsāracakre'smiṃścakravatparivartate ॥14॥ yastānyamayate buddhyā sa yantā na nivartate । yāmyamāhū rathaṃ hyenaṃ muhyante yena durbudhāḥ ॥15॥ sa caitatprāpnute rājanyattvaṃ prāpto narādhipa । rājyanāśaṃ suhṛnnāśaṃ sutanāśaṃ ca bhārata ॥16॥ anutarṣulamevaitadduḥkhaṃ bhavati bhārata । sādhuḥ paramaduḥkhānāṃ duḥkhabhaiṣajyamācaret ॥17॥ na vikramo na cāpyartho na mitraṃ na suhṛjjanaḥ । tathonmocayate duḥkhādyathātmā sthirasaṃyamaḥ ॥18॥ tasmānmaitraṃ samāsthāya śīlamāpadya bhārata । damastyāgo'pramādaśca te trayo brahmaṇo hayāḥ ॥19॥ śīlaraśmisamāyukte sthito yo mānase rathe । tyaktvā mṛtyubhayaṃ rājanbrahmalokaṃ sa gacchati ॥20॥
Тело живых существ — колесница, саттву зовут возничим, органы чувств называют конями, разумность в действиях — поводьями63. Человек, увлекаемый этими стремительно несущимися конями, в круге сансары сам вращается подобно колесу. Тот же возница, что сдерживает их разумом, — более в этот мир не возвращается. «Колесницей Ямы» называют эту (колесницу тела), ввергающую в (пучину) заблуждения скудоумных. Такому человеку достается то, что тебе выпало, о царь: гибель царства, гибель друзей, гибель сынов, о бхарата, владыка людей! И эта мука сопряжена с (непрекращающейся) жаждой, о бхарата! Святой же человек в самых страшных бедствиях применяет (особое) лекарство от бедствий. Ни доблесть, ни богатство, ни друзья, ни приятели — никто так не избавит от страданий, как твердое самообладание. Поэтому утвердись в дружелюбии и следуй благонравию, о бхарата! Смирение, мироотречение, трезвение (ума)64 — вот «три коня Брахмана». Кто, стоя на колеснице своей души, правит поводьями благих принципов, тот, избавившись от страха смерти, уходит в мир Брахмана, о царь!
63.
Образ человеческого тела как колесницы, которую влекут кони-индрии (органы чувств), популярен в древнеиндийской литературе (см., напр.: КатУп 1.3.3 — 9; МтУп II.6; Мбх III. 2. 62; XIV.50.3 — 6 = Бомб. изд. XIV.51.3 — 6; Упанишады 1967: 104 - 105, 136, 271, 287; Анугита 1977: 51, 153; Махабхарата 1987: 20). О саттве см. выше, примеч. № 43. Появление здесь саттвы в роли возничего необычно (возничим чаще является «высший ум» — buddhi или «низший ум» — manas) и заставляет вспомнить «Бхагавадгиту» (II.45 = Мбх. VI. 24.45), согласно которой выход за пределы «совокупности трех гун» достигается в результате культивирования одной из них — саттвы (ср.: Feuerstein 1990: 315). Сложное слово karmabuddhi, переведенное нами как «разумность в действиях», также отсылает к соседним контекстам II главы «Гиты», в которых выдвигается как главное условие спасения требование правильной установки ума (buddhi) по отношению к действиям (karman) — установки, при которой действия совершаются без заинтересованности в результатах и превращаются в конечном счете в акты жертвоприношения.
64.
Смирение, мироотречение, трезвение (ума)… — damas tyāgo ‘pramādaṣ ca. Эти слова в том же порядке содержатся в знаменитой надписи Гелиодора на Беснагарской колонне, где dama, cāga (пракритская форма от санскр. tyāga) и apramāda определены как «три шага к бессмертию» (trini amutapadāni). Надпись Гелиодора является, как известно, одним из наиболее ранних документов вишнуизма, отражает воззрения почитателей Бхагавана Васудевы (среди которых встречались индо-греки) и датируется II в. до н. э. (см.: Rapson 1916: plates III, VI, р. 156 — 157; Strīparvan 1956: 117).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» седьмая глава.
Вайшампаяна сказал:
Выслушав эту речь Видуры, достойнейший в роде Куру, терзаясь скорбью о сыновьях, пал без чувств на землю. Увидев, что он, бесчувственный, простерт на земле, родственники, Кришна Двайпаяна и Видура — Сын рабыни65, Санджая и другие друзья царя, привратники и все любящие его, приятнопрохладной водой (окропляя) и опахалами, о бхарата, что было сил овевая, касались (нежно) тела его руками и долгое время так над Дхритараштрой, пребывавшим в столь (бедственном) состоянии, хлопотали. По истечении долгого времени владыка земли, придя в сознание, долго-долго причитал, тяжко скорбя о греховных деяниях своих сыновей:
65.
В подлиннике — Kṣattṛ, прозвище Видуры, отражающее его происхождение от кшатрия и шудрянки; нарицательное kśattṛ обозначает потомство от смешанного брака такого типа. Видура считался сыном кшатрия — царя Вичитравирьи и шудрянки Амбики, хотя физически его отцом был брахман Кришна Двайпаяна Вьяса, заместивший бесплодного царя по обычаю нийога (о таком же «двойном происхождении» сводных братьев Видуры — Дхритараштры и Панду — см. выше, примеч. 45).
«Позор человечеству, позор человеческой природе — ибо снова и снова произрастают из них страдания! От гибели сыновей, родичей и близких, от гибели богатства приключается страдание превеликое, жгучее, словно огонь и яд, о владыка!66 Оно сожигает тело, оно губит мудрость; им измученный, человек почитает смерть за лучшее. И раз меня, из-за превратности моей доли, постигла эта беда, то я сейчас так и поступлю67, о достойнейший из дваждырожденных!»
66.
…владыка! — Из предшествующего и последующего ясно, что Дхритараштра обращается, согласно этикету, к старшему из присутствующих — Кришне Двайпаяне Вьясе, брахману-отшельнику, легендарному создателю Мбх и физическому отцу как самого Дхритараштры, так и его сводных братьев — Панду и Видуры.
67.
Дхритараштра, таким образом, выражает намерение совершить самоубийство.
Сказав своему великому духом отцу68, достойнейшему из познавших Брахман, такие слова, Дхритараштра впал в сильную скорбь и смятение; погрузившись в глубокое раздумье, царь умолк, о владыка земли! А господин Кришна Двайпаяна, выслушав его, к сыну своему, терзаемому скорбью о сыновьях, обратился с такой речью:
68.
Т.е. Кришне Двайпаяне; см. выше, примеч. 46, 65, 66.
12-19
dhṛtarāṣṭra mahābāho yattvāṃ vakṣyāmi tacchṛṇu । śrutavānasi medhāvī dharmārthakuśalastathā ॥12॥ na te'styaviditaṃ kiñcidveditavyaṃ parantapa । anityatāṃ hi martyānāṃ vijānāsi na saṃśayaḥ ॥13॥ adhruve jīvaloke ca sthāne vāśāśvate sati । jīvite maraṇānte ca kasmācchocasi bhārata ॥14॥ pratyakṣaṃ tava rājendra vairasyāsya samudbhavaḥ । putraṃ te kāraṇaṃ kṛtvā kālayogena kāritaḥ ॥15॥ avaśyaṃ bhavitavye ca kurūṇāṃ vaiśase nṛpa । kasmācchocasi tāñśūrāngatānparamikāṃ gatim ॥16॥ jānatā ca mahābāho vidureṇa mahātmanā । yatitaṃ sarvayatnena śamaṃ prati janeśvara ॥17॥ na ca daivakṛto mārgaḥ śakyo bhūtena kenacit । ghaṭatāpi ciraṃ kālaṃ niyantumiti me matiḥ ॥18॥ devatānāṃ hi yatkāryaṃ mayā pratyakṣataḥ śrutam । tatte'haṃ sampravakṣyāmi kathaṃ sthairyaṃ bhavettava ॥19॥
«О могучий Дхритараштра, послушай, что я скажу тебе! Ты многонаслышан69, разумен, искушен в законе и пользе; из того, что следует знать, ничто от тебя не укрылось, о притеснитель недругов; и ты, конечно, знаешь о бренности всех смертных. Если непрочен этот мир живых существ, не вечно само это обиталище, если жизнь (неизбежно) кончается смертью, — о чем ты тогда печалишься, о бхарата? Ведь ты сам свидетель тому, как по воле Времени возникла эта вражда, о Индра царей, сын же твой был избран (к этому) орудием. Грядущая погибель рода Куру неизбежна, о царь: почему же ты скорбишь об этих героях, удостоившихся наивысшей участи? Ведь великий духом, всезнающий Видура не жалел усилий, чтобы (сохранить) мир, о могучий владыка людей! Но стези, что намечена судьбой, никто из живущих изменить не в силах, сколь он долго ни старайся, — я уверен! Ведь я сам слышал, как боги решали, что делать; поведаю тебе об этом, — ведь (иначе) как придать тебе твердость!»
69.
Поскольку образование в Древней Индии было преимущественно устным, тексты воспринимались от учителя на слух и заучивались наизусть, эпитет «многонаслышанный» (śrutavat) имел значение «образованный, эрудированный».
«Как-то раз, поспешая, не зная усталости в пути, прибыл я в небесную сабху70 Индры и увидел собравшихся там небожителей-богов, а также всех божественных святых мудрецов во главе с Нарадой. И там я видел, как Земля, о владыка земли, предстала перед (сонмом) богов, (прося их) об (одном важном) деле. Приблизившись, Кормилица71 молвила собравшимся богам: „То, что вам надлежит сделать, вы сами, наделенные великой долей, прежде, в обители Брахмы, пообещали72. Так скорей же исполните это!"
70.
Сабха — «собрание»; в эпосе: дом царского совета и собрания кшатрийской знати; пережиточно сохраняет некоторые черты центра половозрастного класса молодых (неженатых) воинов, из которого со временем сформировалась царская «дружина» (см.: Васильков 1988: 105 - 108; Vasilkov 1990).
71.
Dhātri — В прошлом веке этот эпитет Земли понимался как ж. род от Dhātṛ «Установитель» (см., напр.: Monier Williams 1899: 514), однако это — омоним, образованный от другого глагола — dhayati, «кормить грудью» (Mayrhofer 1956 — 1976: II.97).
72.
После того как многие тысячи асуров — «титанов» индийской мифологии, вечных противников клана богов, — спасаясь от преследования богами, воплотились в земных царях и наполнили мир людей злом и насилием, Земля явилась к Брахме, старейшине богов, с просьбой избавить ее от демонов, тяжести и буйства которых она была уже не в силах выносить. Боги пообещали воплотиться своими частями в благочестивых героях и святых, которые уничтожат асуров и тем самым «облегчат ношу земли» (Мбх I. 58. 25 - 51; Махабхарата 1950: 172 - 174; Mahābhārata 1973: 137 - 138).
Эти ее слова услышав, чтимый всем миром Вишну улыбнулся и так обратился к Земле в собрании богов: "Из сотни сыновей Дхритараштры старшего зовут Дурьодханой; он и свершит для тебя это дело. Ступай к тому царю — хранителю земли и достигнешь своей цели! Из-за него (цари — ) защитники земли сойдутся на Поле Куру73 и, разя железным оружием, истребят друг друга. В той битве и сгинет твоя тяжкая ноша, о богиня! Ступай же на свое место и (продолжай), о прекрасная, подпирать собой (все) миры!”74
73.
Поле Куру — Курукшетра; названная по имени Куру (царя из Лунной династии) священная земля ведийских индоариев между реками Дришадвати и Сарасвати (подробное описание Поля Куру и его святынь см. в Мбх III. 81; Махабхарата 1987: 177 - 188, 637 - 645).
74.
Допустимо также иное понимание: «и (по-прежнему), о прекрасная, неси на себе род людской!»
27-44
sa eṣa te suto rājaṁllokasaṃhārakāraṇāt । kaleraṃśaḥ samutpanno gāndhāryā jaṭhare nṛpa ॥27॥ amarṣī capalaścāpi krodhano duṣprasādhanaḥ । daivayogātsamutpannā bhrātaraścāsya tādṛśāḥ ॥28॥ śakunirmātulaścaiva karṇaśca paramaḥ sakhā । samutpannā vināśārthaṃ pṛthivyāṃ sahitā nṛpāḥ । etamarthaṃ mahābāho nārado veda tattvataḥ ॥29॥ ātmāparādhātputrāste vinaṣṭāḥ pṛthivīpate । mā tāñśocasva rājendra na hi śoke'sti kāraṇam ॥30॥ na hi te pāṇḍavāḥ svalpamaparādhyanti bhārata । putrāstava durātmāno yairiyaṃ ghātitā mahī ॥31॥ nāradena ca bhadraṃ te pūrvameva na saṃśayaḥ । yudhiṣṭhirasya samitau rājasūye niveditam ॥32॥ pāṇḍavāḥ kauravāścaiva samāsādya parasparam । na bhaviṣyanti kaunteya yatte kṛtyaṃ tadācara ॥33॥ nāradasya vacaḥ śrutvā tadāśocanta pāṇḍavāḥ । etatte sarvamākhyātaṃ devaguhyaṃ sanātanam ॥34॥ kathaṃ te śokanāśaḥ syātprāṇeṣu ca dayā prabho । snehaśca pāṇḍuputreṣu jñātvā daivakṛtaṃ vidhim ॥35॥ eṣa cārtho mahābāho pūrvameva mayā śrutaḥ । kathito dharmarājasya rājasūye kratūttame ॥36॥ yatitaṃ dharmaputreṇa mayā guhye nivedite । avigrahe kauravāṇāṃ daivaṃ tu balavattaram ॥37॥ anatikramaṇīyo hi vidhī rājankathañcana । kṛtāntasya hi bhūtena sthāvareṇa trasena ca ॥38॥ bhavāndharmaparo yatra buddhiśreṣṭhaśca bhārata । muhyate prāṇināṃ jñātvā gatiṃ cāgatimeva ca ॥39॥ tvāṃ tu śokena santaptaṃ muhyamānaṃ muhurmuhuḥ । jñātvā yudhiṣṭhiro rājā prāṇānapi parityajet ॥40॥ kṛpālurnityaśo vīrastiryagyonigateṣvapi । sa kathaṃ tvayi rājendra kṛpāṃ vai na kariṣyati ॥41॥ mama caiva niyogena vidheścāpyanivartanāt । pāṇḍavānāṃ ca kāruṇyātprāṇāndhāraya bhārata ॥42॥ evaṃ te vartamānasya loke kīrtirbhaviṣyati । dharmaśca sumahāṃstāta taptaṃ syācca tapaścirāt ॥43॥ putraśokasamutpannaṃ hutāśaṃ jvalitaṃ yathā । prajñāmbhasā mahārāja nirvāpaya sadā sadā ॥44॥
Этот сын твой, о царь, как частичное воплощение Кали75 зародился, на погибель человечеству, в утробе Гандхари. Он был нетерпим, суетлив, гневен и творил зло. Такими же, по воле судьбы, родились и его братья. Дядя его с материнской стороны — Шакуни и лучший друг — Карна, а также все прочие цари родились на погибель земле; и Нарада был полностью посвящен в эту тайну, о мощнодланный! Сыновья твои погибли из-за собственных грехов, о владыка земли! Не скорби же о них, о Индра царей, здесь нет причины для скорби! Ведь Пандавы ни в чем, даже в самом малом, не провинились, сыновья же твои — злодеи, именно из-за них опустошена земля! А Нарада — благо тебе, царь! — прежде, при (совершении) раджасуи76, возгласил, как достоверно известно, в присутствии Юдхиштхиры: „Пандавы и кауравы, сойдясь друг с другом в битве, погибнут; так исполни свой долг, о сын Кунти!" Услышав те слова Нарады, опечалились Пандавы. Вот и поведано тебе все об извечной тайне богов. Да развеется оттого твоя скорбь, да вернется любовь к жизни, о владыка! Да почувствуешь ты приязнь к Пандавам, после того как узнал об установлении, назначенном судьбой! Обо всем этом я давно уже прослышал, о мощнодланный, и рассказал Царю Справедливости — Юдхиштхире при величайшем из жертвоприношений — раджасуе. Когда я поведал ему тайну, Сын Дхармы (немало) постарался, чтобы предотвратить раздор среди потомков Куру — но судьба сильнее всего! Назначенного Губителем никак не избежать всему сущему, подвижному и неподвижному, о царь! Ты же, достойнейший бхарата, хоть и деятелен, и славишься разумением, хоть и постиг, что есть путь и что не есть путь для всех живых существ, — а здесь все же заблуждаешься! Если царь Юдхиштхира узнает, что ты, терзаясь скорбью, то и дело помрачаешься умом, — (боюсь,) он расстанется с жизнью! Всегда сострадателен он даже к тем, кто рождается в звериных лонах; может ли быть так, о царь царей, что он к тебе не проявит сострадания! По моему настоянию, по причине неотвратимости судьбы и из сочувствия к Пандавам — оставайся в живых, о бхарата! Продолжая жить, ты обретешь в мире славу, (достигнешь) величайшей праведности и сможешь еще долгое время предаваться подвижничеству. А эту скорбь о сыновьях, которая, подобно пылающему Пожирателю жертв77, то и дело вспыхивает (у тебя в сердце), надо угашать водой мудрости, о великий царь!»
75.
Имеется в виду Kali, демон игральных костей, дух раздора и соперничества (а не Kālī — одна из форм Богини в мифологии позднего индуизма). О Дурьодхане как частичном воплощении Кали см.: Мбх I. 61. 80 (Махабхарата 1950; 187; Mahābhārata 1973: 153 — 154).
76.
Раджасуя — rājasūya (букв.: «порождение царя») — обряд царского посвящения (см. о нем.: Heesterman 1957; Sen 1982: 102 — 103). Когда Пандавы и кауравы поделили между собой территорию племени куру, в столице Пандавов Индрапрастхе (на месте современного Дели) над старшим из них, Юдхиштхирой, был совершен обряд раджасуя, описанный во II книге «Махабхараты» (Мбх II. 30 — 32; см.: Махабхарата 1962: 66 — 70; Mahābhārata 1975: 86 — 91).
77.
Пожиратель жертв — hutāśa — эпитет бога огня, Агни.
45-47
etacchrutvā tu vacanaṃ vyāsasyāmitatejasaḥ । muhūrtaṃ samanudhyāya dhṛtarāṣṭro'bhyabhāṣata ॥45॥ mahatā śokajālena praṇunno'smi dvijottama । nātmānamavabudhyāmi muhyamāno muhurmuhuḥ ॥46॥ idaṃ tu vacanaṃ śrutvā tava daivaniyogajam । dhārayiṣyāmyahaṃ prāṇānyatiṣye ca naśocitum ॥47॥
Выслушав эту речь наделенного непомерным духовным пылом Вьясы и немного поразмыслив, ответил Дхритараштра: «Великою сетью скорби я (опутан и) увлекаем78, о достойнейший из дваждырожденных! Сам себя не сознаю, то и дело умом помрачаюсь. Вняв этим твоим словам, подсказанным самой судьбою, я удержу в себе жизнь и постараюсь обуздать скорбь!»
78.
В подтексте, возможно, присутствует мотив иллюзорности скорби и поводов к ней, ибо jāla означает не только «сеть», но также «иллюзию», «обман». Ранее, кстати, такое же аллегорическое значение (раскрытое в последующем истолковании аллегории) имела, по-видимому, «сеть», окружавшая со всех сторон «чащобу сансары» в 5.8 (там, правда, vāgurā — ловчая сеть птицелова или охотника, но аллегорическое значение — то же, что и у jāla: это майя, иллюзия сансарного бытия).
48
etacchrutvā tu vacanaṃ vyāsaḥ satyavatīsutaḥ । dhṛtarāṣṭrasya rājendra tatraivāntaradhīyata ॥48॥
Услышав эти слова Дхритараштры, Вьяса, сын Сатьявати79, тут же, (не сходя с места,) исчез, о Индра царей!
79.
…сын Сатьявати… — Вьяса рожден от союза брахмана-подвижника Парашары с дочерью рыбака Сатьявати.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» восьмая глава. КОНЕЦ «СКАЗАНИЯ О СКОРБИ»
Вайшампаяна сказал:
Выслушав эту (речь Вьясы, Дхритараштра,) о достойнейший из людей, надолго задумался и перестал воспринимать окружающее, а потом приказал Санджае: «Запрягай!» — и обратился к Видуре: «Поскорее приведи сюда Гандхари с прочими женами бхаратов! Захвати и невестку мою, Кунти, а с нею и других женщин». И, сказав это лучшему из знатоков дхармы — Видуре, всецело преданный дхарме (царь), чей разум был поражен скорбью, направился к (своей) колеснице.
А Гандхари, мучимая горем, повинуясь велению супруга, вместе с Кунти и другими женщинами поспешила туда, где (был) царь. Приближаясь к нему, они, терзаемые горем, одна к другой (жалобно) взывали, отчего поднялся превеликий шум. Видура, сам еще более их страдая, утешал их и, возведя их (на колесницы), выехал (с ними) из города. И куру во всех своих домах подняли громкий крик; весь город, включая детей, был объят скорбью. Те женщины, кого прежде не могли видеть даже сонмы богов, теперь, когда пали (в битве) их мужья, явились взорам простонародья. Распустив прекрасные волосы и сняв с себя все украшения, оставив лишь половину одежды1 (в знак траура), женщины метались (в панике), лишившиеся (мужей-)защитников. Они выбегали из своих домов, подобных белым скалам, словно пятнистые лани, (выбегающие) из горных пещер, когда вожак их стада погиб. Неисчислимыми толпами те жены, томимые горем, метались (взад и вперед), словно молодые кобылицы в загоне, о царь! Заламывая руки, громко вопили они, оплакивая сыновей, братьев, отцов, и являли собой (зрелище,) подобное гибели мира при конце юги. Причитая, рыдая, туда и сюда метались; скорбь помрачила их разум, и не знали они, что делать. Юные жены, кои прежде даже подружек своих стеснялись, ныне, забывши стыд, перед своими свекровями лишь в половине одежды представали! Те, что раньше в самых малых печалях друг друга утешали, ныне так поглощены скорбью, что и не глядят друг на друга, о царь!
1.
Ekavastradharā — букв.: «носящие (только) одну из (двух) одежд». В исторический период, преимущественно отражаемый эпосом (т.е. в период до первых веков н. э., когда, с приходом центральноазиатских завоевателей, мода несколько изменилась), одежду индийцев обоих полов составляли две полосы ткани, одна из которых обматывалась вокруг бедер, а другой обвивали плечи (Walker 1968: I, 305). Отказ от верхней части одежды служил знаком отречения от мира (см.: Мбх III. 13.13; Махабхарата 1987: 39), воздержания, траура.
В окружении тысяч рыдающих женщин царь поспешно выступил из города, направляясь к месту битвы. А вслед за царем вышли из города ремесленники, торговцы, вайшьи — люди всех занятий2. Терзаясь из-за гибели кауравов, плача и причитая, они подняли шум, который сотрясал миры — словно (вопль) живых существ, гибнущих в пламени, когда наступает срок конца юги и все живое понимает: «Вот, пришла гибель!» Тяжко страдая в душе из-за гибели потомков Куру, горожане, глубоко им преданные, жалобно стенали, о великий царь!
2.
śilpino vaṇijo vaiśyāḥ sarvakarmopajīvinaḥ. Термином вайшья обозначались представители низшего из трех арийских сословий древнеиндийского общества, считавшихся «дваждырожденными», так как в отличие от шудр все они подвергались обряду посвящения. Комментируемая фраза не позволяет, к сожалению, сказать с уверенностью, включает ли здесь в себя понятие вайшьи упомянутых «торговцев» и, может быть, даже «ремесленников», или оно употреблено в более узком значении — земледельцев, живших в древнеиндийском городе и занимавшихся сельским хозяйством в его окрестностях.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» девятая глава.
Глава 10
1-2
vaiśampāyana uvāca ।
krośamātraṃ tato gatvā dadṛśustānmahārathān । śāradvataṃ kṛpaṃ drauṇiṃ kṛtavarmāṇameva ca ॥1॥ te tu dṛṣṭvaiva rājānaṃ prajñācakṣuṣamīśvaram । aśrukaṇṭhā viniḥśvasya rudantamidamabruvan ॥2॥
Вайшампаяна сказал:
Отойдя на расстояние кроши3, встретили они тех трех великоколесничных бойцов: Крипу — сына Шарадвана, (Ашваттхамана) сына Дроны, а также Критавармана. А те, как увидели царя, тяжко вздыхая, голосом, прерывающимся от слез, обратились к рыдающему владыке, коему мудрость служила единственным оком4, с такими словами:
3.
Krośa — мера длины (около 3,5 км); этимологически — «расстояние крика». Вероятно, упоминание кроши в данном месте вызвано ассоциацией с глаголом prakrośanta ‘стенали’, букв.: ‘кричали’ — в последнем стихе предыдущей главы.
4.
Эпитет prajñācakṣus ‘тот, чье око — мудрость’, фиксирующий контраст между физической слепотой и духовным зрением, в Мбх может применяться ко всякому слепому царю-мудрецу (см., напр., Мбх III.281.91, где он применен к слепому царю Дьюматсене, отцу Сатьявана [Махабхарата 1987: 567]), но эпитетом закрепленным, почти переходящим в номинационный эквивалент он является именно в отношении трагической фигуры Дхритараштры. О художественном обыгрывании того же противоречия в образах Эдипа, Глостера, Адреи и других в европейской трагедии и мелодраме см.: [Эйзенштейн 1964: 128].
«Твой царственный сын, свершив трудноисполнимый подвиг, вместе со свитой своей удалился в мир Индры, о великий царь! Из всей рати Дурьодханы спаслись только мы, трое колесничных бойцов; все остальное воинство твое погибло, о бык-бхарата!»
Сказав это царю, Крипа, сын Шарадвана, обратился затем к скорбящей о сыновьях Гандхари с такой речью: «Не знавшие страха в битве, разившие множества недругов, вершившие геройские дела — сыновья твои пришли к гибели. Несомненно, они достигли незапятнанно-чистых, оружием добываемых миров и там, обретя светящиеся тела5, наслаждаются, подобно бессмертным. Ведь никто из (этих) героев, сражаясь, не отвернул лица; никто перед угрозой гибели от меча не сложил ладони (в мольбе о пощаде). Им досталось то, что называлось у древних высочайшей участью для кшатрия — гибель в битве от меча; не изволь же о них печалиться! Ведь и врагам их, Пандавам, не пришлось торжествовать, о царица! Слушай, что учинили мы им, возглавляемые Ашваттхаманом! Узнав, что твоего сына беззаконно сразил Бхимасена, мы проникли в спящий лагерь и устроили Пандавам побоище. Перебиты все панчалы, возглавлявшиеся Дхриштадьюмной, погибли и сыновья Друпады, и сыновья Драупади. Учинив эту бойню полчищам врагов сына твоего, мы затем бежали, ибо втроем не смогли устоять в битве. Пандавы, эти отважные великие лучники, сейчас всецело во власти гнева; они скоро придут сюда, чтобы насладиться местью. Эти герои, мужи-быки, узнав, что их родные сыновья застигнуты врасплох и убиты, быстро нападут на наш след, о многославная! Провинившись перед Пандавами, мы не смеем более оставаться (здесь). Отпусти нас, о царица!6 И не предавайся скорби! Отпусти нас и ты, о царь! Храни неколебимую твердость! Блюди во всей полноте долг кшатрия, от которого освобождает лишь смерть!»
5.
Согласно представлениям народной религии, отразившимся в эпосе, праведники обретают после смерти новые тела, сияющие святостью. Блаженствуя в небесных мирах, они видны с земли в облике звезд. Наиболее известный пример — созвездие «Семь риши (святых мудрецов)», соответствующее нашей Большой Медведице (см. об этом: [Махабхарата 1987: 65, 617]).
6.
Традиционным индийским этикетом предусматривалось, чтобы в конце встречи младший испрашивал бы, а старший давал бы ему разрешение удалиться: (Dubois 1906: 331).
Сказав это царю, великие духом Крипа, Критаварман и сын Дроны совершили вокруг многомудрого владыки Дхритараштры, не сводя с него глаз, правосторонний обход7, о бхарата, а затем поспешно направили своих коней в сторону Ганги. Отъехав подальше, те великоколесничные бойцы, удрученные, попрощались друг с другом и разъехались в трех разных направлениях, о царь! Крипа, сын Шарадвана, направился в Хастинапуру, сын Хридики — в собственное царство, а сын Дроны — в обитель Вьясы. Так разъехались эти герои, (то и дело) оглядываясь друг на друга и терзаясь страхом перед великими духом Пандавами, коим они причинили такое зло. Итак, повидавшись с царем, герои — губители недругов еще до восхода солнца разъехались, о великий царь, в края, им желанные.
7.
Правосторонний обход (прадакшина) совершался вокруг образа божества, священного места, выдающегося человека и любого другого сакрального объекта. Совершающий этот ритуал почитания обходил избранный объект по кругу с повернутым в его сторону правым плечом. Обход в противоположном направлении, левосторонний (апасавья), являлся элементом погребальных и заупокойных обрядов, а совершаемый вокруг живого человека рассматривался как акт вредоносной магии (см. подробнее: [Махабхарата 1990: 42, 242, 246, 294 и др.]).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» десятая глава.
Вайшампаяна сказал:
Когда истреблены были все рати, прослышал Царь Справедливости — Юдхиштхира о том, что старый отец8 выехал из Города-с-именем-слона. Скорбящий о сыновьях, направился он, в сопровождении братьев, туда, где был обуянный скорбью о сыновьях (Дхритараштра), о великий царь! За ним следовали великий духом герой — Владыка дашархов9, а также Ююдхана и Юютсу. Шла за ним и сокрушенная бедою, терзаемая скорбью Драупади вместе с собравшимися при ней юными женами-панчалийками.
8.
По смерти родного отца (в случае Юдхиштхиры — Панду) его заместителем, тоже как бы отцом, считался дядя, брат отца (каковым и является для Пандавов Дхритараштра).
9.
Владыка дашархов — Кришна. «Дашархами» (daśārha, dāśārha) назывались люди племени Кришны — ядавы, предположительно — по одному из предков их правящего рода.
5-9
sa gaṅgāmanu vṛndāni strīṇāṃ bharatasattama । kurarīṇāmivārtānāṃ krośantīnāṃ dadarśa ha ॥5॥ tābhiḥ parivṛto rājā rudatībhiḥ sahasraśaḥ । ūrdhvabāhubhirārtābhirbruvatībhiḥ priyāpriye ॥6॥ kva nu dharmajñatā rājñaḥ kva nu sādyānṛśaṃsatā । yadāvadhītpitṝnbhrātṝngurūnputrānsakhīnapi ॥7॥ ghātayitvā kathaṃ droṇaṃ bhīṣmaṃ cāpi pitāmaham । manaste'bhūnmahābāho hatvā cāpi jayadratham ॥8॥ kiṃ nu rājyena te kāryaṃ pitṝnbhrātṝnapaśyataḥ । abhimanyuṃ ca durdharṣaṃ draupadeyāṃśca bhārata ॥9॥
И увидел он, как сонмы страдающих женщин с криками, словно чайки, собрались на берег Ганги, о достойнейший бхарата! Тысячи их, рыдающих, тоскующих, воздевающих руки к небу, окружили царя и говорили, (не заботясь о том,) приятны (ему их слова) или нет: «Где же царское знание дхармы, где же ныне это (хваленое его) неврежденье (живому), если он убил отцов, братьев, наставников, сыновей и друзей?10 Как ты чувствуешь себя, о мощнодланный, став причиной гибели Дроны и прадеда Бхишмы, убив Джаядратху?11 На что тебе царство, если (уже никогда) не увидишь ты отцов и братьев, необоримого Абхиманью и сыновей Драупади, о бхарата!»
10.
Ясно, что здесь имеются в виду не конкретные лица и прямые родственники, а возрастные классы: «класс отцов», «класс братьев» и т.д. (о пережитках в древнеиндийском обществе системы возрастных классов см., напр.: [Кулланда 1995]).
11.
Эпическая неточность: Джаядратху, согласно описанию «Дронапарвы», убил не Юдхиштхира, а Арджуна (Мбх VII. 121).
Пройдя через (толпу) кричащих, словно чайки, женщин, мощнодланный Юдхиштхира, Царь Справедливости, вознес хвалу старейшему отцу12; также и все другие Пандавы, искоренители недругов, по закону приветствовав отца, затем свои имена по очереди огласили13. Отец, мучимый скорбью, страдающий из-за гибели сыновей, с неохотой обнял Пандаву — виновника их смерти. Заключив в объятия Царя Справедливости, он вежливо говорил с ним, но, затаив в душе злобу, ждал Бхиму, словно огонь, готовый испепелить (свою жертву)14. Казалось, огонь его гнева, раздуваемый ветром скорби, вот-вот сожжет Бхимасену, как сухой лес! Но, распознав его злой умысел в отношении Бхимы, Хари оттолкнул руками (настоящего) Бхиму и подставил (Дхритараштре) Бхиму из металла15. Заранее разгадав его намерение, многомудрый Хари, наиразумнейший Джанардана подстроил все так, что тот могучий царь, сдавив в объятиях металлическую статую Бхимы, сокрушил ее, думая, будто это (настоящий) Врикодара. Обладающий мощью десяти тысяч слонов, царь раздавил металлического Бхимасену, но при этом грудь его была изранена, а изо рта хлынула кровь16. И, залитый кровью, пал он на землю, словно дерево париджата, чья верхушка вся покрыта (красными) цветами17.
12.
… старейшему отцу… — pitaraṃ jyeṣṭham, т.е. Дхритараштре как старшему в «поколении отцов» (см. выше, примеч. 87 и 89).
13.
Церемония приветствия старшего (abhivāda) включала в себя: 1. Вставание младшего с места; 2. Прикосновение к стопам старшего; 3. Формулу приветствия, в которой называлось имя старшего, а затем младшему следовало назвать свое собственное имя.
14.
Дхритараштра слеп и может опознать каждого из Пандавов только на ощупь, по очереди заключая их в объятия. Его ярость против Бхимы вызвана тем, что именно Бхима, прибегнув в поединке к нечестному приему, убил сына Дхритараштры, Дурьодхану.
15.
Из дальнейшего (см. ниже, ст. 23 — 30) выясняется, что эта столь неожиданно оказавшаяся под рукой статуя была прежде изготовлена по приказу Дурьодханы, как предположил Б. Л. Смирнов — в целях «черной» магии, как «вольт» (если воспользоваться терминологией европейского оккультизма), то есть статуя определенного лица, над которой совершались определенные магические действия («инвольтование») для нанесения этому лицу вреда (Махабхарата 1972: 189 — 190). Но и при таком толковании остается неясным, как попала эта статуя из Хастинапуры или с Курукшетры — в лагерь Дхритараштры на берегу Ганги.
16.
«Разрушение вольта считалось опасным, — пишет Б. Л. Смирнов, — и Дхритараштра получает контрудар, разломав изображение Бхимы» (там же, с. 190).
17.
Дерево pārijāta чаще всего идентифицируется с «коралловым деревом», Erythrina Indica, Lam. (Viennot 1954: 76, 78 — 80, 139, 174 — 175, 274, 276; Gonda 1993: 128), которое в июне сбрасывает листву и покрывается крупными темно-красными цветами (Monier-Williams 1990: 620). Комментируемая шлока, содержащая сравнение окровавленного царя с деревом париджата в цвету, подтверждает такую идентификацию, по крайней мере — для эпоса. Другая идентификация — с деревцем Nyctanthes Arbor-Tristis, Linn., называемым pārijātak на современном маратхи, а на хинди иногда — rāt-kī rānī «Царица ночи» — здесь не подходит, так как цветы у этого деревца бело-оранжевые (Santapau 1981: 71 — 74).
Тогда подхватил его возничий, сын Гавальганы18, со словами: «Не надо! Полно!», пытаясь успокоить и утешить его. А многоразумный (Дхритараштра) после того, как дал ярости волю, не испытывал более гнева, зато снова погрузился в скорбь и восклицал: «Горе мне! О Бхима!» Видя, что он уже не гневается, а лишь страдает из-за убийства Бхимы, достойнейший из мужей Васудева молвил такое слово:
18.
Сын Гавальганы (Gāvalgaṇi) — Санджая, отцом которого был Gavalgaṇa.
23-30
mā śuco dhṛtarāṣṭra tvaṃ naiṣa bhīmastvayā hataḥ । āyasī pratimā hyeṣā tvayā rājannipātitā ॥23॥ tvāṃ krodhavaśamāpannaṃ viditvā bharatarṣabha । mayāpakṛṣṭaḥ kaunteyo mṛtyordaṃṣṭrāntaraṃ gataḥ ॥24॥ na hi te rājaśārdūla bale tulyo'sti kaścana । kaḥ saheta mahābāho bāhvornigrahaṇaṃ naraḥ ॥25॥ yathāntakamanuprāpya jīvankaścinna mucyate । evaṃ bāhvantaraṃ prāpya tava jīvenna kaścana ॥26॥ tasmātputreṇa yā sā te pratimā kāritāyasī । bhīmasya seyaṃ kauravya tavaivopahṛtā mayā ॥27॥ putraśokābhisantāpāddharmādapahṛtaṃ manaḥ । tava rājendra tena tvaṃ bhīmasenaṃ jighāṃsasi ॥28॥ na ca te tatkṣamaṃ rājanhanyāstvaṃ yadvṛkodaram । na hi putrā mahārāja jīveyuste kathañcana ॥29॥ tasmādyatkṛtamasmābhirmanyamānaiḥ kṣamaṃ prati । anumanyasva tatsarvaṃ mā ca śoke manaḥ kṛthāḥ ॥30॥
«Не скорби, о Дхритараштра, ты не убивал Бхимы; тобою сокрушена, о царь, всего лишь эта металлическая статуя! Видя, что ты всецело во власти гнева, о бык-бхарата, я отвел в сторону сына Кунти, который шел прямо в зубы Смерти. Ведь нет на свете никого, равного тебе по силе, о царь-тигр, и нет человека, который бы выдержал мертвую хватку твоих рук, о мощнодланный! Ни один смертный не спасется, встретившись с Губителем19; точно так же никто не уйдет живым, если попал в твои руки! Поэтому я и подставил тебе, о кауравья, эту металлическую статую Бхимы, которую повелел некогда отлить твой сын. Скорбь о сыновьях так тебя измучила, что твой разум отклонился от дхармы: вот почему ты и захотел убить Бхимасену. Но и убей ты Врикодару — не было бы тебе в этом пользы; ведь сыновей твоих, о царь, все равно не воскресить! А потому — согласись со всем тем, что делали мы (прежде), заботясь о благе; и не давай скорби овладеть твоим сердцем!»
19.
Губитель — Антака, букв.: «Приканчивающий», божество смертного часа, нередко сливающееся по функции с Ямой (царем усопших), Мритью (Смертью) и Калой (Временем).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» одиннадцатая глава.
Вайшампаяна сказал:
Тут приблизились к нему слуги (с водой) для умывания; и, совершив очищенье20, Мадхусудана продолжил свою речь:
20.
По обычаю, сохраненному, в частности, индийской театральной традицией, очищение лица посредством умывания производилось всякий раз после того, как человек плакал, поскольку слезы считались оскверняющими (Strīparvan 1956: XXVI).
2-9
rājannadhītā vedāste śāstrāṇi vividhāni ca । śrutāni ca purāṇāni rājadharmāśca kevalāḥ ॥2॥ evaṃ vidvānmahāprājña nākārṣīrvacanaṃ tadā । pāṇḍavānadhikāñjānanbale śaurye ca kaurava ॥3॥ rājā hi yaḥ sthiraprajñaḥ svayaṃ doṣānavekṣate । deśakālavibhāgaṃ ca paraṃ śreyaḥ sa vindati ॥4॥ ucyamānaṃ ca yaḥ śreyo gṛhṇīte no hitāhite । āpadaṃ samanuprāpya sa śocatyanaye sthitaḥ ॥5॥ tato'nyavṛttamātmānaṃ samavekṣasva bhārata । rājaṃstvaṃ hyavidheyātmā duryodhanavaśe sthitaḥ ॥6॥ ātmāparādhādāyastastatkiṃ bhīmaṃ jighāṃsasi । tasmātsaṃyaccha kopaṃ tvaṃ svamanusmṛtya duṣkṛtam ॥7॥ yastu tāṃ spardhayā kṣudraḥ pāñcālīmānayatsabhām । sa hato bhīmasenena vairaṃ praticikīrṣatā ॥8॥ ātmano'tikramaṃ paśya putrasya ca durātmanaḥ । yadanāgasi pāṇḍūnāṃ parityāgaḥ parantapa ॥9॥
«О царь, ты заучил наизусть веды и различные шастры, ты слушал пураны и всевозможные „наставления об обязанностях царя"21. Будучи столь образован, о многомудрый, ты (все же) не внял словам22 — хотя и знал, что Пандавы превосходят (твоих сыновей) и силой и доблестью, о Каурава! А ведь истинного блага достигает только тот упорный в постижении (истины) царь, который видит свои недостатки и (умеет для всякого дела) выбрать правильные время и место. Тот же, кто, хоть и советует ему благо, не способен выбрать между добром и злом, после, когда уже попадет в беду, (оказавшись) в тяжелом положении — предается скорби. Осознай же, что ты усвоил чуждый тебе образ действий, о бхарата! Ведь ты сам собой не управлял, а был всецело во власти Дурьодханы, о царь! Страдая по собственной вине, почему ты хочешь убить Бхиму? Обуздай же свой гнев и лучше вспомни, сколько сам сделал дурного. Убив негодяя, который из зависти (к Пандавам) велел привести Панчалийку в сабху, Бхима лишь осуществил справедливое возмездие. Вспомни и о том, как ты и твой злокозненный сын пошли на преступление, без всякой вины отправив Пандавов в изгнание, о притеснитель недругов!»
21.
Наставления об обязанностях царя — раджадхармы (rājadharmāḥ), определенный жанр текстов «науки политики» (нитишастры). Своя «Раджадхарма» содержится и в Мбх (большой раздел XII книги, «Шантипарвы»).
22.
Текст, возможно, нарочито двусмыслен: то ли Дхритараштра «не внял» разумным советам друзей (см. выше, стих 11.30), то ли — предписаниям дидактических текстов, упомянутых в предыдущей шлоке.
На эти всецело истинные слова Кришны, о правитель народа, отвечал великий царь Дхритараштра сыну Деваки: «Все это так, как ты говоришь, о мощнодланный Мадхава! Любовь к сыну, о праведный, поколебала мою твердость. Это счастье, что могучий муж-тигр, истинно-доблестный Бхима, хранимый тобою, не попал в мои объятия! Теперь же, когда мой гнев прошел, волнение утихло, я хочу лишь одного: (скорее) прикоснуться к этому герою, среднему из сыновей Панду! Погибли Индры среди царей, сражены мои сыновья; лишь в сыновьях Панду заключены для меня ныне утешение и радость!»
15
tataḥ sa bhīmaṃ ca dhanañjayaṃ ca mādryāśca putrau puruṣapravīrau । pasparśa gātraiḥ prarudansugātrānāśvāsya kalyāṇamuvāca cainān ॥15॥
Затем он со слезами заключил в объятия прекрасных (героев): Бхиму, Дхананджаю и обоих доблестнейших мужей, сыновей Мадри, ободрив каждого и даровав им свое благословение.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двенадцатая глава.
Вайшампаяна сказал:
И вот, с соизволения Дхритараштры23, все братья, быки среди куру, вместе с Кешавой направились к Гандхари. Но безупречная Гандхари, терзаемая скорбью о сыновьях, узнав Царя Справедливости — Юдхиштхиру, истребившего своих недругов, пожелала предать его проклятию. Святой мудрец, сын Сатьявати24, почуял злой умысел ее в отношении Пандавов и заблаговременно до конца его разгадал. Совершив возлияние благоуханной, чистой водою Ганги, величайший святой, двигающийся со скоростью мысли, прибыл в тот край. Видящий «чудесным оком» и познающий без усилия разумом душевное состояние всех, в ком есть дыхание, он (сразу) понял все происходящее. И в должный час здравомыслящий обладатель великого подвижнического пыла молвил своей снохе: «(Ныне,) упуская случай для проклятий, (люди) используют (всякий) случай к миру. Не должно гневаться на Пандаву, о Гандхари, исполнись миролюбия. Ведь надлежит обуздывать страсти. И послушай, что я еще скажу. На протяжении восемнадцати дней твой сын, жаждущий победы, все говорил тебе: „Мать, я сражаюсь с врагами - благослови меня!" И на эти просьбы стремящегося к победе (героя) ты, о Гандхари, каждый раз отвечала: „Где дхарма — там и победа!" Я не припомню в прошлом такого, о Гандхари, чтобы сказанное тобою оказалось ложным, ибо (каждое слово) ты изрекаешь после сосредоточенного обдумывания. Теперь же, вспомнив о дхарме и о собственных словах, о многомудрая, обуздай гнев, он тебе не к лицу, правдоречивая Гандхари!»
Гандхари сказала:
Я не осуждаю Пандавов, о владыка, и не желаю их смерти; просто сердце мое от скорби по сыновьям чересчур взволновалось. Как Кунти заботится о Пандавах — так и мне следует (о них) заботиться; как Дхритараштра о них печется — так надлежит и мне. Погибель роду Куру пришла из-за преступлений, совершенных Дурьодханой, Шакуни, сыном Субалы, Карной и Духшасаной. А Бибхатсу и сын Притхи — Врикодара, так же как Накула с Сахадевой и Юдхиштхира ни в чем не повинны. Ведь потомки Куру устроили междоусобную сечу и все в ней друг друга перебили; за это я не гневаюсь (на Пандавов). Но что совершил Бхима с ведома Васудевы! Он, великий духом, вызвал Дурьодхану на битву палицами и, зная, насколько тот искусней его, что не раз было доказано в битве, (Бхима) нанес ему удар ниже пупа — вот отчего я гневаюсь! Как смеют герои даже во спасение жизни на поле брани пренебрегать дхармой, которую заповедали великие духом праведники!
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» тринадцатая глава.
Вайшампаяна сказал:
Услышал ее слова Бхимасена и — казалось, испуганный — обратился к Гандхари с такой умилостивительной речью: «По дхарме или не по дхарме, но я сделал это из страха, дабы спасти свою жизнь; соизволь же простить меня! Ведь твоего могучего сына в честном бою никто не мог бы одолеть — поэтому я и поступил нечестно. Он один остался из всего (вашего) войска, но я подумал: „Что, если этот богатырь, сразив меня в битве на палицах, отнимет (наше) царство?"; поэтому я и поступил так. Почтенная, ты ведь знаешь, что сказал этот сын твой царевне из Панчалы25, когда она, во время своей нечистоты, была укрыта лишь половиной одежды! Не усмирив Суйодхану, мы не смогли бы насладиться обладанием всей этой землей с ее морями; поэтому я и поступил так. К тому же сын твой нанес нам обиду, когда показал Драупади свое левое бедро посреди сабхи. Следовало нам там же и убить твоего сына-злодея, о мать; но по приказу Юдхиштхиры в тот раз мы не сдвинулись с места26. Всю эту великую вражду, о царица, разжег твой сын, из-за него мы постоянно терпели в лесах лишения; поэтому я и поступил так. Лишь когда Дурьодхана пал в битве, переплыли мы (море) этой вражды, Юдхиштхира вновь обрел царство и ярость наша утихла».
25.
Драупади.
26.
События, о которых упоминает Бхима (оскорбления, нанесенные Дурьодханой Драупади, и приказ Юдхиштхиры Пандавам воздержаться от немедленной мести), описаны в «Сабхапарве» (Мбх II. 60 — 64; Махабхарата 1962: 119 — 133).
Гандхари сказала:
Не должен был умирать такой смертью сын мой, которого ты сам восхваляешь, — даже если он и совершил все то, о чем ты мне сказал. А когда Вришасена сразил коней Накулы, о бхарата, ты напился средь битвы крови из тела Духшасаны!27 Как ты мог свершить деяние столь жестокое, отвратительное, осуждаемое добрыми людьми, совершаемое обычно лишь не-ариями? Не к лицу тебе это, о Врикодара!
27.
В VIII книге Мбх «Карнапарве», где описаны эти действия, последовательность их иная: сначала Бхима убивает Духшасану и напивается его крови (VIII.61), а затем Вришасена (сын Карны) наносит поражение в поединке Накуле (VIII.62).
Бхимасена сказал:
Нельзя пить кровь даже чужого человека, не говоря уж о родиче. Ведь брат мой — то же, что я, между нами нет различия. Но не печалься, мать: кровь (Духшасаны) не проникла дальше моих губ и зубов, сын Вивасвата28 тому свидетель; лишь руки мои обагрены были кровью! Увидев, как Вришасена сразил в битве коней Накулы, я (в отместку) нагнал страху на ликующих братьев-кауравов!29 Те слова, что промолвил я в гневе, когда, после игры в кости, Драупади тащили за пышные волосы, — они и сейчас в моем сердце! Во все несчетные годы (в будущем) я был бы отступником от кшатрийской дхармы, если бы не сдержал своего слова; вот почему я сделал это! Не изволь, о Гандхари, возлагать на меня (всю) вину. Ты сама прежде сыновей своих не удержала; мы же не причинили (им первыми) никакого вреда.
28.
Патроним «Сын Вивасвата» (Vaivasvata) может относиться в данном случае к Яме, богу смерти, но также (что менее вероятно) и к Карне (Sörensen 1978: 704).
Гандхари сказала:
Неодолимый, ты сразил сотню сыновей этого старца. Что же ты не оставил хоть кого-нибудь из них, кто менее виновен, — наследника, сынок, нам, старикам, лишенным царства? Что же не оставил хотя бы одного посоха двум слепцам?30 Ты явился Губителем для моих сыновей, а сам остался жив; но горе мое не было бы столь велико, если бы ты действовал по дхарме.
30.
Гандхари, преданная супруга слепого царя Дхритараштры, чтобы разделить с мужем его участь, завязала себе глаза платком и никогда его не снимала.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» четырнадцатая глава.
Глава 15
1-4
vaiśampāyana uvāca ।
evamuktvā tu gāndhārī yudhiṣṭhiramapṛcchata । kva sa rājeti sakrodhā putrapautravadhārditā ॥1॥ tāmabhyagacchadrājendro vepamānaḥ kṛtāñjaliḥ । yudhiṣṭhira idaṃ caināṃ madhuraṃ vākyamabravīt ॥2॥ putrahantā nṛśaṃso'haṃ tava devi yudhiṣṭhiraḥ । śāpārhaḥ pṛthivīnāśe hetubhūtaḥ śapasva mām ॥3॥ na hi me jīvitenārtho na rājyena dhanena vā । tādṛśānsuhṛdo hatvā mūḍhasyāsya suhṛddruhaḥ ॥4॥
Вайшампаяна сказал:
После этого Гандхари, гневная, терзаемая скорбью о погибших сыновьях и внуках, спросила о Юдхиштхире: «Где этот царь?» В благоговейном трепете, сложив почтительно ладони, приблизился к ней Индра царей, Юдхиштхира, и обратился с такими кроткими словами: «Я — жестокий убийца твоих сыновей, о богиня!31 Я — Юдхиштхира, ставший причиной погибели всей земли и достойный проклятия; прокляни же меня! После того как я сразил (своей рукой своих) лучших друзей, для меня, глупца и предателя дружбы, царство, богатство и самая жизнь потеряли смысл!»
Приблизившемуся к ней с этими словами, устрашенному (Юдхиштхире) ничего не ответила Гандхари, предаваясь тяжким воздыханиям. Познавшая дхарму, зрящая дхарму32 божественная царица увидела в щелку под повязкой (на глазах) кончики пальцев склонившегося перед ней, коснувшегося ее стоп царя Юдхиштхиры. И от этого у царя, всегда славившегося красотой ногтей, испортились ногти. Увидев это, Арджуна укрылся за спиною у Васудевы, о бхарата! Но гнев Гандхари уже прошел, и она ласково, словно мать, ободрила обеспокоенно засуетившихся перед ней Пандавов. Затем, испросив у нее разрешение удалиться, широкогрудые (богатыри) пошли вместе к матери своей — Притхе, родительнице героев. После долгой разлуки вновь увидев сыновей, она, преисполненная тоскою по ним, закрыла лицо краем одежды и залилась слезами. Вместе с сыновьями проливая слезы, взирала Притха на многие их раны, нанесенные ударами всевозможного оружия. Нежно касаясь их, одного за другим, плакала она, мучимая горем, вместе с ДраупадиПанчалийкой, которая тут же, простершись на земле, рыдала по своим убитым сыновьям.
32.
Зрящая дхарму (dharmadarśinī) — эпитет призван подчеркнуть отказ Гандхари от зрительного восприятия окружающего (из солидарности со слепым супругом), выразившийся в ношении ею на глазах повязки: она не видит мира вокруг себя, зато «зрит дхарму». Ср. выше, примеч. 83, 109.
13
draupadyuvāca ।
ārye pautrāḥ kva te sarve saubhadrasahitā gatāḥ । na tvāṃ te'dyābhigacchanti ciradṛṣṭāṃ tapasvinīm । kiṃ nu rājyena vai kāryaṃ vihīnāyāḥ sutairmama ॥13॥
Драупади сказала:
О почтенная, куда ушли все эти внуки твои вместе с сыном Субхадры?33 Почему не придут они нынче к тебе, давно их не видавшей, тоскующей? На что мне теперь царство, когда я потеряла сыновей!
Вайшампаяна сказал:
Широкоокая Притха принялась утешать рыдающую, терзаемую скорбью Яджнясени и подняла ее (с земли). Затем вместе с нею и в сопровождении сыновей приблизилась Притха к страдающей Гандхари, сама еще больше страдая. И ей, многославной, (явившейся) вместе с невесткой, Гандхари сказала: «Дочь моя, полно терзаться скорбью. Взгляни, ведь и я страдаю. Но сдается мне, что эта всеобщая гибель была предопределена коловращением времени;34 повергающая в трепет, она не зависит от человеческой воли и совершилась в силу „собственной природы"35. Вот и исполнилось то великое слово, которое изрек многомудрый Видура после того, как усилия Кришны достичь мира потерпели неудачу36. Не надо скорбеть о том, чего нельзя предотвратить, тем более — о том, что уже свершилось. О тех, кто принял смерть в битве, вообще не следует горевать. Мне так же (тяжело), как и тебе. Кому, как не тебе, утешить меня! Ведь именно по моей вине погиб этот славнейший род».
34.
В словах Гандхари выражено архаическое представление, согласно которому все происходящее в мире, предопределено ходом циклического Времени. Не принявшее систематизированной философской формы, это широко представленное в Мбх мифопоэтическое учение определялось как «доктрина Времени» (kālavāda). Мы рассматриваем калаваду как идеологическую экспликацию эпического мировоззрения и основное направление в доиндуистской «героической дидактике».
35.
Гандхари ссылается на еще одно учение, относящееся к исходно-эпической «героической дидактике», свабхававаду — «доктрину собственной природы». Согласно ей, судьба каждой вещи, все претерпеваемые ею изменения предопределены изначально заложенной в самой этой вещи «собственной природой» (svabhāva).
36.
Имеются в виду, очевидно, пророчества Видуры в конце V книги Мбх, «Удьогапарвы»: он предвидел неминуемую гибель Дурьодханы и оплакивал участь, ожидающую его престарелых родителей (Мбх V. 123, 127).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» пятнадцатая глава.
Вайшампаяна сказал:
Произнеся эти слова, Гандхари, оставаясь на месте, тотчас узрела «чудесным оком»37 все (последствия) бойни среди потомков Куру. Удостоившаяся великой доли, верная супружескому долгу, разделившая с мужем его участь, обладающая грозным подвижническим пылом, неизменно правдивая в речах, по милости великого риши, вершителя святых дел Кришны (Двайпаяны) обретшая силу божественного знания — она непрестанно стенала. И вдруг узрела премудрая далекое — словно вблизи, (узрела) чудесное, повергающее в трепет поле битвы мужей-героев. Оно было усыпано костями и волосами, залито потоками крови; повсюду покрывали его многие тысячи человеческих тел, усеивали боевые слоны, кони, колесницы и пешие воины, обагренные кровью безглавые туловища и во множестве — отсеченные от тел головы! Лежали на нем бездыханными слоны, кони и мужи-герои, собирались на нем шакалы, коршуны, грифы, вороны. Радостью (было то поле) для людоедов-ракшасов; кружили над ним орлы, раздавался зловещий вой шакалов, слетались туда стервятники.
37.
«Чудесное» или «божественное око» — dīvyacakṣus, способность ясновидения, обретаемая подвижничеством или даруемая богами. Классические тексты числят ее среди siddhi — паранормальных способностей, открывающихся на высоких ступенях йоги (Feuerstein 1990: 101). Самый известный пример использования «чудесного ока» — описание всех подробностей битвы на Курукшетре находящемуся на огромном расстоянии от поля боя царю Дхритараштры его придворным сказителем — сутой Санджаей. Типологическое сходство являет пример из русской легендарной истории: благодаря дару «дальновидения», святой Сергий Радонежский в своем монастыре Святой Троицы описывал монахам во всех деталях битву, происходившую в это время на Куликовом поле. При этом надо иметь в виду, что преподобный Сергий считается первым на Руси православным мистиком (Кологривов 1961: 102, 109) и, весьма вероятно, был первым русским исихастом (Федотов 1990: 150 — 151), т.е. представителем восточнохристианского мистического движения, духовная практика которого обнаруживает ряд существенных сходств с индийской йогой.
И вот, испросив разрешения у Вьясы, владыка земли Дхритараштра и все сыновья Панду во главе с Юдхиштхирой, пропуская вперед Васудеву и (старого) царя (Дхритараштру), потерявшего всех своих родных, взяв с собою женщин рода Куру, отправились на место побоища. Когда эти женщины, лишившиеся владык, достигли Курукшетры, увидели они там своих павших сыновей, братьев, отцов и мужей, которых терзали хищники, шакалы, коршуны и вороны, бхуты, пишачи, ракшасы и всякая прочая ночная нечисть. Увидев эту бойню, напоминавшую место игрищ Рудры38, те жены с криками попадали тогда с драгоценных колесниц. При виде такого, чего прежде никогда не видали, одни из тех бхаратских жен (побрели по полю), спотыкаясь о тела, другие рухнули наземь. И ни одна из них, обессиленных, оставшихся беззащитными, не сохранила здравого рассудка. Юные жены панчалов и куру испытали великое горе.
38.
Излюбленным местом пребывания, игр и танцев грозного божества Рудры-Шивы, сопровождаемого свитой из безобразного вида духов, считались поляны для кремации трупов – шмашаны (Боги, брахманы, люди 1969:189; Норман Браун 1977:314).
Увидев наистрашнейшее место побоища, которое оглашали (доносившиеся) со всех сторон вопли женщин, потерявших рассудок от горя, постигшая дхарму дочь Субалы обратилась к лотосоокому Пурушоттаме39 и, созерцая истребление кауравов, молвила скорбно такое слово: «Смотри, лотосоокий: вот невестки мои. Их владыки-мужья убиты. Распустив волосы по плечам, жалобно кричат они, как чайки, о Мадхава! В смятении они то сойдутся вместе и скорбно поминают тех быков-бхаратов, то порознь устремляются каждая к своему сыну или брату, отцу или супругу. Смотри, это поле покрыто матерями героев, чьи сыновья убиты; оно полно супругами героев, чьи герои сражены, о мощнодланный! Украшают его собой мужи-тигры, подобные пылающим огням: Бхишма, Карна и Абхиманью, Дрона, Друпада, Шалья! Богатое его убранство составляют золотые доспехи, шейные гривны и камни-самоцветы, а также браслеты, запястья и венки великих духом героев. Смотри, это поле усеяно вылетевшими из рук героев дротиками и булавами, острыми, блестящими мечами, луками и стрелами. Кровожадные хищники радостно собираются в стаи; вот иные из них резвятся, вот другие прилегли отдохнуть. Таково это поле битвы, о герой; смотри на него, владыка! Меня же, когда смотрю, отчаяние жжет, о Джанардана! Гибель куру и панчалов мне было прежде так же невозможно помыслить, как гибель пяти первоэлементов!40 Тысячи свирепых орлов и грифов таскают, ухватив за край доспеха, вымазанные кровью (мертвые тела) и пожирают их! Кто бы смог вообразить себе гибель Джаядратхи и Карны, Дроны, Бхишмы и Абхиманью? Те, кто никак не могли быть убиты — ныне сражены, о Мадхусудана, и я вижу, как ими кормятся коршуны, грифы, стервятники, ястребы, псы и шакалы!41 Те, кто поддались ярости, кто покорны были воле Дурьодханы, — смотри, теперь они, эти мужи-тигры, подобны потушенным огням! Им подобало бы спать на чистых и мягких ложах, ныне же лежат они, мертвые, на голой земле! Неизменно в положенное время воспевали хвалу им певцы; теперь же лишь слышно, как страшно и зловеще воют на разные голоса над ними шакалы. Те многославные герои, что прежде покоились на ложах, чьи тела умащены были сандалом и алоэ, — ныне простерты в пыли! Теперь все их убранство — вот эти коршуны, вороны и стервятники, таскающие взад и вперед (их тела), издавая то и дело страшные, зловещие крики. На вид — словно живые, (эти герои), упоенные битвой, счастливые, (по-прежнему) не расстаются со своими луками, медными стрелами, чисто-блещущими мечами и палицами. Вот они, во множестве, прекрасные лицом и телом, с очами, как у быков, в зеленых свежих венках — лежат, терзаемые хищниками! А другие герои лежат с булавами и палицами в руках — обратившись к ним и обняв, как любимых жен. Иные (по-прежнему) облачены в доспехи, держат (в руках) чисто-блещущее оружие; хищники не дерзают к ним подступиться, (опасаясь), что они — живые, о Джанардана! Тела других великих духом (героев) хищники таскают (взад и вперед), так что прекрасные золотые венки, (соскользнувшие с их шей), разбросаны по всему полю! Тысячи страшных коршунов с (других) убитых славных героев силятся сорвать застрявшие на шее ожерелья. Прежде, в иные ночи, их неизменно радовали прекраснейшими хвалебными гимнами и лестью искусные в своем деле певцы; теперь же, о тигр из рода Вришни, вот эти красавицы, бедой удрученные, горем и скорбью жестоко терзаемые, жалобно оплакивают их! Ясные лики этих прекраснейших из женщин, опаленные (горем, все же) сияют красотой, словно заросли красных лотосов (на лесных озерах)! Вот, прекратив на время стенания, погруженные в скорбные думы, мечутся, страдая, жены рода Куру от одного (павшего) к другому. Смотри, от гнева и плача лики жен рода Куру медно-красными стали, подобны цветом солнцу, горят, как червонное золото!42 Внимая чужим, прерывающимся на полуслове причитаниям, юные жены среди всеобщего стенания не могут разобрать их смысла. Порой, после тяжких воздыханий, причитаний и воплей супруга героя, не в силах совладать с горем, сама расстается с жизнью. А многие другие, поглядев на тела, вопят, причитают и нежными своими руками наносят себе (жестокие) удары по голове.
39.
Эпитет puruṣottama читается двояко: как относящийся к земному воителю Кришне («Достойнейший из людей») и как относящийся к богу Вишну, чьим воплощением признается Кришна («Высочайший Пуруша»; см. [Невелева 1975: 28]).
40.
pañcānām iva bhūtānāṃ …vadham. — Концепция пяти великих элементов (pañcabhūta, mahābhūta), комбинациями которых образован весь материальный мир, впервые появляется в Упанишадах (АйтУп III.3; ШветУп VI.2; Упанишады 1967: 43, 127), затем развивается и видоизменяется различными системами индийской мысли (Oldenderg 1919: 58 — 62; Johnston 1974: 20, 48, 82; Бонгард-Левин, Герасимов 1975: 222 — 223; Бэшем 1977: 523), включившими «пять элементов» в свои системы категорий (таттв). В пятерку вещественных (или «грубых») первоэлементов брахманистско-индуистской традиции входили земля (pṛthivī), вода (ap), огонь (agni), воздух или ветер (vāta) и эфир (ākāśa). Появление этой пятерицы в роли объекта сравнения нетрадиционно для эпоса, сравнения в котором, как правило, формульны и очень консервативны по своей образности. Природа и ее стихии нередко фигурируют в объектах сравнений, но всегда в виде конкретных образов, а не в виде абстрагированной научно-философской «пятерицы элементов» (см.: Невелева 1979: 80 — 98). Сравнение данной шлоки следует признать типологически поздним, что согласуется с рядом других признаков, указывающих в совокупности на позднее, индивидуально-авторское, книжное происхождение текста «плача Гандхари» в 16-й главе (в противоположность тексту следующей, 17-й главы; см. сопроводительную статью к тексту «Стрипарвы»).
41.
Все второе полустишие данной шлоки занято одним сложным словом: gṛdhrakaṅkabaḍaśyenaśvasṛgālādanīkṛtān ‘сделанных-пищею-грифов-стервятников-коршунов-ястребов-псов-и-шакалов’; причем эта композита поглощает цезуру, соблюдение которой является правилом строгого эпического стиля. Такие нарушения цезуры, однако, обычны в классической поэзии. Поздним является и сам глагол adanī-kṛ ‘превращать в еду’.
42.
В подлиннике — существительное tapanīya (от глагола tap- ‘нагревать’), обозначающее золото, путем переплавки очищенное от примесей и получившее в результате красноватый оттенок.
Сверкает земля, вся усеянная перемешавшимися на ней отсеченными и упавшими головами, руками и другими частями тела в огромных множествах. Наглядевшись на восхищавшие — и одновременно ужасавшие взор — безглавые туловища, на головы, отделенные от тел, иные из жен кауравов, непривычные к такому (зрелищу), повредились рассудком. Голову к телу приставив, пристально смотрят, безумные, и затем (восклицают) в отчаянии: „Нет, не его (голова)!" Другие, приставив на место руку, ногу или ступню, отсеченную стрелой, то и дело лишаются чувств. А некоторые бхаратские жены не могут узнать своих супругов — так их головы разодраны хищниками, исклеваны птицами! Те же, которые видят своих братьев, отцов, сыновей и супругов, убитых врагами, бьют себя руками по головам, о Мадхусудана! Усыпанная (отрубленными) руками с (зажатым в них) оружием, (отрубленными) головами с серьгами в ушах, покрытая месивом из мяса и крови — непроходима стала земля (на Поле Куру)! Прежде не знавшие скорби, безупречные красавицы ныне, увязая в земле, усеянной телами их братьев, отцов и супругов, погружаются в великую скорбь! Смотри, о Джанардана: эти множества снох Дхритараштры, (мечущихся с распущенными волосами), похожи на табуны молодых прекрасногривых кобылиц! Может ли быть для меня что-либо печальнее, о Кешава, чем зрелище женщин (рода Куру) во всех этих многообразных видах! Ясно, что в прежних рождениях совершила я грех, коль довелось мне (сегодня) увидеть сраженными сыновей, внуков и братьев, о Кешава!» И когда она, бедная, так причитала, убитый сын (вдруг) явился ее взору.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» шестнадцатая глава.
Вайшампаяна сказал:
Едва увидев Дурьодхану, Гандхари, терзаемая горем, тотчас упала на землю, словно срубленное банановое деревце в лесу43. Когда же к ней вернулось сознание, то при виде Дурьодханы, простертого (на земле) и обагренного кровью, принялась она стенать не умолкая. Обнимая его, жалобно причитала Гандхари; в смятении чувств, мучимая горем, голосила: «Ах, сын мой!» На его широкую, гладкую44 грудь, украшенную золотой гривной и жемчужным ожерельем, пролила она, сжигаемая скорбью, очами рожденную влагу и сказала стоявшему рядом Хришикеше такое слово:
43.
Образ призван подчеркнуть хрупкость старой царицы; см. выше, примеч. 43.
44.
Букв.: «с хорошо спрятанными ключицами» (sugūḍhajatru). На основании многих контекстов «Махабхараты» можно заключить, что в древнеиндийский идеал мужской красоты непременно входила некоторая упитанность: округлость плеч, пухлость рук и ног и т. д.
«Накануне этой усобицы между родичами, о владыка Варшнея, просил меня сей достойнейший из царей, сложив почтительно руки: „В этом побоище между родными, о мать, предреки мне победу!" На эти его слова я, зная все о том, какая меня ждет расплата, ответила ему, о муж-тигр: „Где дхарма — там победа! Когда сражаешься, не ступай на стезю заблуждения, сынок, — тогда ты непременно обретешь те миры, которые добываются оружием, (и будешь блаженствовать в них) словно бессмертный, о владыка!" Вот что я прежде сказала — потому и не так скорблю о сыне, о властитель! Я (больше) скорблю о несчастном Дхритараштре, у которого все родные убиты».
«Взгляни, о Мадхава, как сын мой, в совершенстве владевший оружием, превосходнейший из бойцов, опьянявшийся битвой, гневный, — покоится ныне на ложе героев (— бранном поле)! Тот губитель недругов, кто шествовал во главе посвященных на царство (правителей), — ныне простерт в пыли: таково коловращение Времени! Несомненно, наитруднейшей стезей ушел (на небеса) отважный Дурьодхана, коли, не отвратив (в битве) лица, возлег он на ложе, подобающее героям! Прежде цари — владыки земли, усевшись вокруг, (всячески) его развлекали; теперь же его, убитого, простертого на земле, лишь грифы окружают, как свита! Прежде юные жены овевали его превосходнейшими опахалами; теперь же опахалами своих крыльев овевают его (хищные) птицы! Вот лежит мощнодланный герой, могучий, истинно-доблестный; словно лев — слона, поверг его наземь в битве Бхимасена! Смотри, о Кришна: вот лежит обагренный кровью Дурьодхана, с палицей, (все еще как бы) воздетой (для удара); его убил Бхимасена, о бхарата! Тот мощнодланный (воитель), кто прежде одиннадцати акшаухини указывал путь в сражении, о Кешава, — ныне сам, сбившись с пути, пришел к гибели45. Вот лежит великий лучник, великоколесничный46 боец Дурьодхана; словно лев — тигра, поверг его наземь Бхимасена! Ослушавшись Видуру и собственного отца, неразумный, злосчастный юнец из-за своего непослушания старшим стал добычей смерти. Тот, кто, не имея соперников, тринадцать лет (единолично) правил землей — ныне, сраженный, простерт на земле, тот сын мой, о владыка земли! Давно ли, о Кришна, я видела землю (процветавшей) под властью сыновей Дхритараштры, полной слонов, коров и коней, о Варшнея! Теперь же, о мощнодланный, я вижу ее под властью чужих, лишенную слонов, коров и коней — зачем я только живу, о Мадхава!»
45.
…указывал путь… сбившись с пути… — В подлиннике игра слов: anayat ‘предводительствовал’ и anayāt ‘из-за дурного поведения’.
46.
Великий лучник — точнее: «обладатель великого лука» (maheṣvāsa), «великоколесничный боец» — точнее «обладатель великой колесницы» (mahāratha). Оба эпитета исходно характеризовали героя как обладателя особых («великих») лука и колесницы — символов высокого социального статуса.
«Смотри, вот нечто еще более прискорбное, чем гибель моего сына: зрелище этих жен, ухаживающих за сраженными в битве героями! Погляди, о Кришна, на мать Лакшманы47, пышнобедрую, с распущенными волосами, блеском подобную золотому алтарю; когда-то она нежилась в объятиях Дурьодханы! Поистине, прежде, когда был жив мощнорукий, эта мудрая дева блаженствовала, обвитая его прекрасными руками48. Как только не разорвется на тысячу кусков мое сердце при виде того, что мой сын вместе с внуком сражены в битве! Эта безупречная пышнобедрая красавица вдыхает запах головы49 залитого кровью сына и в то же время рукою нежно гладит Дурьодхану. Эта мудрая дева, должно быть, скорбит то о супруге, то о сыне: вот (от супруга) не может, кажется, глаз оторвать, вот устремляет взор на сына; а вот она, большеокая, руками по голове себя бия, падает, о Мадхава, на грудь того героя, царя куру! С лицом цвета волокон лотоса50, она кажется прекрасной, как лотос, когда, палимая скорбью, нежно гладит сына или супруга. Если истинны священные предания, если таковы же шрути51, то, несомненно, этот царь обрел (небесные) миры, достигаемые мощью рук!»
47.
Мать Лакшманы (Lakṣmaṇamātṛ) — одна из жен Дурьодханы; личное имя ее неизвестно.
48.
Собственно, слово «рука» (bhuja) повторено здесь трижды. Буквальный перевод фразы: «когда был жив обладатель больших рук… блаженствовала в руках прекраснорукого».
49.
Традиционная форма изъявления нежных чувств в Древней Индии, состоявшая в том, что один из встречавшихся прижимал голову другого к своей груди и вдыхал ее запах (см.: [Hopkins 1907]).
50.
Т.е. белым, бледным?
51.
Здесь выражение «священные предания» (āgamāḥ) относится ко всему корпусу религиозных текстов, тогда как шрути (букв.: «слышание») обозначает лишь канонические ведийские тексты (об исходном значении термина шрути см.: [Семенцов 1981: 15 - 24]).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» семнадцатая глава.
Гандхари сказала:
Смотри, о Мадхава, вот мои сыновья, числом в сотню, не ведавшие усталости, - (лежат), почти все сраженные в битве палицей Бхимасены. Но еще более тяжко мне видеть ныне, как эти мои юные52 невестки, потеряв в битве сыновей, мечутся (по полю) с распущенными волосами!53 Они привыкли ступать ножками в дорогих браслетах по крыше дворца;54 теперь же приходится им (этими ножками) касаться земли, пропитанной кровью! Скорбь их терзает, и мечутся они взад и вперед как безумные, вспугивая (на каждом шагу стаи) ворон, грифов и стервятников. Иная безупречно сложенная, с тончайшим станом55, при виде этого страшного побоища, не в силах вынести горя, падает наземь! Не находит покоя мое сердце, когда я вижу, о мощнодланный, мать Лакшманы, царевну, дочь владыки земли!56 Вот и другие, видя своих братьев, супругов и сыновей сраженными (и лежащими) на земле, падают на (их тела), хватая их за руки своими нежными руками!
52.
Преувеличение. Разумеется, матери взрослых воинов не подходят под определение «юные» (bālāḥ). Возможно, слово имеет здесь ласкательный смысл, как в некоторых русских контекстах русское «доченьки», обращаемое старшей женщиной к младшим вне зависимости от их абсолютного возраста.
53.
… с распущенными волосами — знак траура.
54.
Издревле в Индии плоская крыша дома или дворца с цветником на ней служила местом отдыха и увеселений, особенно — после захода солнца, когда на ней наслаждались вечерней прохладой после дневной жары. Оттуда же, с крыши дворца, обитательницы гарема могли наблюдать уличную жизнь и любоваться праздничными процессиями.
55.
Выражение karasaṃmitamadhyamā может пониматься различно: «имеющая талию той же ширины, что и рука», «с талией, тонкой, как слоновий хобот» или же «имеющая талию окружностью в одну кара» (мелкая линейная мера: ширина 24 больших пальцев руки).
Послушай, неодолимый, как на месте кровавой бойни кричат почтенные жены и старухи, потерявшие своих родных! Посмотри, могучий, как они, изнуренные усталостью и мукой, чтобы не упасть, опираются на кузовы (разбитых) колесниц, на туши убитых слонов и коней! Смотри, как иная стоит (в оцепенении), держа в руках отсеченную от тела голову ближайшего родственника, украшенную дивными серьгами, с большим, красивым носом, о Кришна! Должно быть, эти безупречные женщины и я, скудоумная, в прежней жизни совершили какое-то немалое прегрешение, о безгрешный, — за это и отплатил нашим близким Царь Справедливости, о Джанардана! Ведь всякое деяние — благое ли, злое ли — никуда не исчезает, о Варшнея! Смотри, (эти) пребывающие в расцвете юности (жены) с прекрасными грудями и животами, с черными глазами, ресницами и волосами, рожденные в знатных семьях, стыдливые, с речью, напоминающей птичье воркованье, — издают пронзительные крики, словно журавлихи, и, лишаясь чувств от горя и муки, падают наземь; видишь ли ты, о Мадхава? Безупречно прекрасные лики этих жен, подобные распустившимся лотосам, опаляет, о лотосоокий, солнце скорби57. Жительницы гарема, коих мои сыновья, надменные, словно взъяренные58 слоны, ревновали (к равным себе), — ныне открыты взорам простого народа! Посмотри, о Говинда: щиты с изображением сотни лун, сверкающие, словно солнце, стяги, золотые доспехи, шейные гривны и шлемы моих сыновей, (разбросанные) по земле, пылают, словно огни, обильно подкормленные жертвенным маслом.
57.
Солнце скорби — asukharaśmivān — букв.: «не-счастья-обладатель-лучей», сложный, искусственный эпитет, напоминающий кеннинги скандинавской поэзии скальдов и вполне отвечающий требованиям стиля древнеиндийской поэзии классического периода. В сочетании с некоторыми другими особенностями стиля и содержания 18-й главы (см. сопроводительную статью) свидетельствует в пользу отнесения ее к числу поздних, «книжных» интерполяций в СП.
58.
Взъяренные. — В подлиннике: mattāḥ; эпитет matta в применении к слону может означать 1. «в состоянии муста», то есть периодически случающегося у самцов кратковременного функционального расстройства, при котором поведение животного характеризуется повышенной раздражительностью и агрессивностью (Джи 1963: 23), или 2. «опьяненный», то есть подпоенный для резвости вином. Эта практика продолжалась и в средние века: вероятно, именно санскритское matta стоит в конечном счете за эпитетом, которым определяет Афанасий Никитин слона, ведомого при торжественном выезде мусульманского правителя Бидара: «благой слон» (на русский это обычно переводят как «злой» или «выученный», тогда как следует предпочесть, очевидно, значение «безумный», «одурманенный» или «буйный». См.: [Хожение 1986: 13, 53, 169]).
Вот лежит Духшасана, поверженный Бхимой; всю кровь из его тела выпил тот герой, о губитель недругов! Взгляни, о Мадхава: палицей, смертоносной для героев, (сразил) сына моего (Бхимасена), подстрекаемый на это Драупади, вспоминая страдания Пандавов при игре в кости! Ведь этот (Духшасана), чтобы угодить брату своему и Карне, о Джанардана, сказал посреди сабхи Панчалийке, проигранной в кости: «Ты — супруга рабов и немедля, вместе с Сахадевой, Накулой и Арджуной, должна пойти (в услужение) в наш дом!» И тогда, о Кришна, я сказала царю Дурьодхане: «Сын, прогони от себя Шакуни, уже накрытого арканом Смерти! Знай, что твой дядя, мой брат — великий злодей, любитель раздоров. Поскорее оставь его, сын мой, и примирись с Пандавами! Или ты, дурачок, не знаешь, (каков в битве) разъяренный Бхимасена? Острыми стрелами слов ты сейчас дразнишь его, как слона (приводят в ярость, забрасывая) горящими факелами». Но он, жестокий и злобный, нацелив стрелы язвительных речей, излил на Пандавов свой яд, словно змея — на могучих быков. И вот, раскинув большие руки, лежит Духшасана, сраженный Бхимой, словно могучий бык — львом. Чудовищное деяние совершил в гневе безудержно-яростный Бхимасена: он выпил на поле сражения кровь Духшасаны.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» восемнадцатая глава.
Гандхари сказала:
Вот лежит на земле, о Мадхава, сын мой Викарна, чье поведение одобряли мудрецы, — сраженный, изрубленный на тысячу кусков Бхимой. В окружении туш убитых слонов лежит Викарна — словно солнце осенью в окружении иссиня-черных туч, о Мадхусудана! Широкую кисть его руки, покрытую шрамами от соприкосновения с луком и обернутую кожаной защитной лентой, тщетно пытаются отклевать голодные стервятники. Его сжигаемая горем юная супруга этих жаждущих поживы стервятников все время силится отогнать, но не может, о Мадхава! Прекрасный юный герой Викарна, о муж-бык, был привычен к счастью, заслуживал счастья — и вот он простерт в пыли! Хотя его жизненные центры59 пронзены были в битве цельножелезными стрелами, дротиками и крючковатыми «ушастыми» стрелами, но красота и сейчас не покинула этого достойнейшего из бхаратов!
59.
Жизненные центры (marmāṇi) — в традиционной индийской медицине — особые точки тела, в которых пребывает душа (джива) и через которые распространяется по телу «жизненное дыхание» (прана). Специальные трактаты насчитывают до 107 марманов, распределенных по всему телу человека, подобно точкам китайской акупунктуры (Feuerstein 1990: 215).
Вот покоится, оставаясь и сейчас лицом к врагу, истребитель вражеских ратей Дурмукха; его сразил герой (этой) битвы (Бхима) во исполнение данного им обета. Его лицо, о Кришна, даже наполовину съеденное хищниками, сияет ярче, чем луна, в седьмой день (светлой половины месяца)!60 Как могло случиться, о Кришна, что этот герой, мой сын, столь прекрасный ликом, сраженный в битве врагами, будет грызть земной прах? Как случилось, друг мой, что Дурмукха, которому никто не мог противостать в битве, ныне, сраженный врагами, завоевал себе небесный мир?
60.
В основе сопоставления лежит параллель между лицом, наполовину съеденным хищниками, и луной, от которой в названный день (спустя неделю после новолуния) видна ровно половина диска (о древнеиндийском календаре см.: [Бэшем 1977: 517 — 518]).
Посмотри, о Губитель Мадху: вот лежит на земле, сраженный, другой сын Дхритараштры - Читрасена, (недосягаемый) образец для всех стрелков из лука! Его, украшенного яркими цветочными гирляндами, окружают, словно готовая к услугам свита, терзаемые горем, рыдающие юные жены, вместе со стаями кровожадных хищников! Смешение многообразных звуков: воплей плачущих женщин и звериного воя — поражает меня, о Кришна!
А здесь превосходный юноша, вечный баловень прекраснейших из женщин — Вивиншати лежит, поверженный во прах, о Мадхава! Отважного Вивиншати, чей доспех весь иссечен стрелами в битве, два десятка стервятников со всех сторон окружили! Прорвавшись в середину рати Пандавов на поле битвы, сподобился он возлечь на ложе героев, как и надлежит праведному мужу. Взгляни, о Кришна, на дивно-прекрасный лик (юного) Вивиншати, с великолепным носом и бровями, с неизменной улыбкой, сияющей, словно (Месяц -) Владыка звезд! И это — тот, кого прежде ублажали (прекраснейшие из женщин, словно) женщины Индры — одного из Васу, словно тысячи небесных дев — играющего гандхарву!61
61.
Образы в объекте сравнения носят нетрадиционный характер. Согласно архаикомифологическим представлениям, исходным для эпоса, в небесном «собрании» (сабха) Индры присутствуют вечно юные и прекрасные девы-танцовщицы апсары, услаждающие своей любовью как своих партнеров — небесных певцов и музыкантов гандхарвов, так и гостей Индры — воинов, павших на поле битвы (о происхождении мифологического образа апсар и о связи его с архаической системой возрастных классов в обществе индоариев см.: [Васильков 1988: 104 — 114; Vasil’kov 1990]). Здесь же картина усложнена: «женщины Индры» (vāsavayoṣitaḥ), т.е., по-видимому, придворные гетеры небесного царя, услаждают одного из Васу (представителя группы из восьми богов — помощников Индры в его мифических деяниях), а «девы богов» (devakanyāḥ), как нетрадиционно названы апсары, — гандхарву.
Кто решился бы противостать отважному Духсахе, губителю недругов, истребителю богатырских ратей, украшению сходок! И вот (ныне) тело Духсахи, ощетинившееся стрелами, сияет красою, словно гора, которая вся поросла цветущими деревьями атмаруха и карникара62. Золотой венок и сверкающий доспех украшают безжизненного Духсаху как Огонь (украшал собой) Белую гору63.
62.
Атмаруха (ātmaruha) — букв.: «самопроизрастающее» — дерево, не поддающееся идентификации. Карникара (karṇikāra) — Cassia fistula Linn — дерево с желтыми благоуханными цветами, упоминается и в других местах поэмы, в частности — как растущее на горах (Мбх III. 155. 48, 58; см.: [Law 1949: 133; Santapau 1981: 27 — 29; Mehendale 1986: 235]).
63.
Ассоциация, связывающая Агни (Огонь) с Белой горой, основана, вероятно, на сюжете о том, как богиня Сваха собрала в золотом сосуде на вершине Белой горы семя бога Огня, из которого затем родился Сканда (Мбх. III. 214; 218.27; [Махабхарата 1987: 444 — 446, 451]).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» девятнадцатая глава.
Глава 20
1-3
gāndhāryuvāca ।
adhyardhaguṇamāhuryaṃ bale śaurye ca mādhava । pitrā tvayā ca dāśārha dṛptaṃ siṃhamivotkaṭam ॥1॥ yo bibheda camūmeko mama putrasya durbhidām । sa bhūtvā mṛtyuranyeṣāṃ svayaṃ mṛtyuvaśaṃ gataḥ ॥2॥ tasyopalakṣaye kṛṣṇa kārṣṇeramitatejasaḥ । abhimanyorhatasyāpi prabhā naivopaśāmyati ॥3॥
Гандхари сказала:
Тот, кто считался превосходящим в полтора раза по силе и доблести и своего отца, и тебя, о Мадхава; тот, кто подобен буйному и гордому льву, о Дашарха; тот, кто сумел в одиночку прорвать непроницаемый боевой строй моего сына; тот, кто явился Смертью для (многих) других, — (ныне) сам попал во власть смерти. Но: как я вижу, о Кришна, хотя и сражен Каршни64, обладатель непомерного боевого пыла Абхиманью, — блеск его величия не меркнет!
64.
Каршни (Kārṣṇi) — «потомок (или: родственник) Кришны». Здесь: Абхиманью как сын Арджуны (одно из имен последнего — Кришна) или как племянник Кришны-Васудевы, сын Субхадры.
Оплакивает же этого героя, своего мужа, томимая скорбью, юная дочь Вираты, невестка Владетеля Гандивы65. Вот, подойдя ближе к супругу, дочь Вираты нежно гладит его рукой, о Кришна! Многославная вдыхает запах лица сына Субхадры, что прекрасно, как месяц или лотос, и покоится на шее, обвитой (тремя приносящими счастье линиями), словно спиралевидная раковина66. Эта красавица, чей облик вызывает страстное желание, стыдливая, обнимает его, как (делала это) прежде, когда была опьянена вином67. Сняв с него доспехи, разглядывает она, о Кришна, его тело, в золотом убранстве, обагренное кровью из ран. Не сводя с него взора, эта юная дева взывает к тебе, о Кришна: «Вот он лежит убитым — такой же, как ты, лотосоокий68, в силе, отваге и мощи ратного пыла равный тебе, о безгрешный, а красотой тебя (даже) превосходивший, — вот он простерт замертво на земле! Столь изнеженному, привыкшему почивать на ковриках из оленьей шерсти или на шкурах — не мучительно ли ныне тебе69 лежать телом прямо на земле? Ты лежишь, раскинув свои великолепные, большие, как два слоновьих хобота, украшенные золотыми браслетами руки, кожа на которых загрубела от соприкосновений с тетивой (лука при выстреле)! Да, крепко ты спишь, словно утомившись после великих трудов: даже не отзовешься на мои столь жалобные стенанья! Куда же уходишь ты, благородный, покидая благородную Субхадру, богоподобных старцев (рода Куру) и меня, разнесчастную?» Собрав рукой (в пучок) его слипшиеся от крови волосы, положив его голову на колени, вопрошает она его, как живого: «Сына сестры Васудевы и Владетеля лука Гандивы — как могли поразить тебя средь битвы те великоколесничные бойцы? Да покроет позор этих злодеев: Крипу, Карну и Джаядратху, а также Дрону и сына Дроны70 за то, что они погубили тебя! О чем в тот миг думали все эти величайшие колесничные бойцы? Как могло быть, что тебя, о герой, одного со всех сторон, мне на горе, окружив, жаждущие твоей смерти (враги) убили, как беззащитное дитя, на глазах у Пандавов и Панчалов — твоих защитников! Бывши свидетелем того, что тебя, словно сироту безродного, убили в сражении многочисленные (враги), как может жить на свете тигр среди мужей, отважный сын Панду (Арджуна)! Ни обретение обширного царства, ни торжество над врагами — ничто уже не доставляет радости Партхам без тебя, о лотосоокий! Скоро и я уйду следом за тобой в те миры, что добываются оружием, а также соблюдением дхармы и самообладанием; там ты (снова) будь мне защитником! Нелегко человеку умереть, если час его еще не пришел: вот почему я, хоть и видела, как ты пал в битве, все еще жива, злосчастная!71 К кому-то сейчас из обитателей мира предков обращаешься ты с учтивой речью и улыбкой — как прежде ко мне, о муж-тигр! Несомненно, (там), на небе, дивной своей красотой и веселой приветливой речью смущаешь ты сердца апсар. Достигнув миров, уготованных вершителям благочестивых дел, ты, должно быть, веселишься там с апсарами; но вспомни иногда, о сын Субхадры, и о том добром, что я (тебе) сделала! В этом мире суждены были нам с тобой только шесть месяцев совместной жизни, а на седьмой месяц, о герой, ты уже встретил свою гибель!» И когда Уттара, скорбя, произносит эти слова, сознание ее помрачается, и другие женщины из царского рода матсьев72 оттаскивают ее прочь.
65.
Дочь царя матсьев Вираты, супруга Абхиманью и, следовательно, сноха (невестка) Арджуны (Владетеля лука Гандивы) — Уттара (Uttarā).
66.
Kambu (то же, что śaṅkha) — раковина (Charonia tritonis или Turbinella pyrum Linn) с тремя завитками; спираль закручена вправо (по солнцу), что совпадало с «благоприятным» направлением кругового движения в обрядах. Издревле спиралевидная раковина выступает символом счастья и благополучия. Складки на шее у человека, напоминающие спираль раковины (об упитанности как компоненте идеала мужской красоты см. выше, примеч. 123), считались знаком счастливой судьбы (см., напр.: [Liebert 1986: 123, 252 — 254]), отсюда распространенные эпитеты kambugrīva, kambukāṇṭha ‘с шеей, словно спиралевидная раковина’. В настоящей шлоке: kambuvrttaśirodhara ‘с шеей, закрученной как спиралевидная раковина’.
67.
Любовные забавы древнеиндийской знати неизменно сопровождались совместным питьем вина (см., напр.: Камасутра 1993: 72 — 73). Об этом свидетельствуют и памятники изобразительного искусства (напр.: [Классическое искусство 1987: 11, 12, № 10. 11]).
68.
По мнению Б. Л. Смирнова — намек на наличие в облике Абхиманью родственного сходства с Кришной (его дядей, братом матери) — [Махабхарата 1972: 193].
69.
Резкая смена адресата: Уттара, только что обращавшаяся к Кришне, внезапно начинает говорить, обращаясь к убитому Абхиманью (о связи этого явления с поэтикой обрядового плача см. в сопроводительной статье).
70.
Сын Дроны — Ашваттхаман.
71.
Эпитет durbhagā применялся исключительно к женщинам и, судя по контекстам, имел, начиная с ведийской эпохи, специальное значение «несчастной в семейной жизни».
72.
Уттара — дочь царя племени матсьев Вираты. Появление рядом с ней «женщин из царского рода матсьев» делает естественным переход вслед за этим к оплакиванию Вираты.
28-32
uttarāmapakṛṣyaināmārtāmārtatarāḥ svayam । virāṭaṃ nihataṃ dṛṣṭvā krośanti vilapanti ca ॥28॥ droṇāstraśarasaṅkṛttaṃ śayānaṃ rudhirokṣitam । virāṭaṃ vitudantyete gṛdhragomāyuvāyasāḥ ॥29॥ vitudyamānaṃ vihagairvirāṭamasitekṣaṇāḥ । na śaknuvanti vivaśā nivartayitumāturāḥ ॥30॥ āsāmātapataptānāmāyāsena ca yoṣitām । śrameṇa ca vivarṇānāṃ rūpāṇāṃ vigataṃ vapuḥ ॥31॥ uttaraṃ cābhimanyuṃ ca kāmbojaṃ ca sudakṣiṇam । śiśūnetānhatānpaśya lakṣmaṇaṃ ca sudarśanam । āyodhanaśiromadhye śayānaṃ paśya mādhava ॥32॥
Унося прочь страдающую Уттару, познали они сами еще большее страдание, возрыдали и запричитали, когда увидели убитого Вирату. Поверженного, иссеченного стрелами и оружием Дроны, обагренного кровью, Вирату терзают стервятники, вороны и шакалы. Черноокие жены, слабые и нерешительные, не в силах перевернуть терзаемое птицами тело Вираты. Палимые солнцем, побледнели эти жены от труда и усилий, красота их обликов померкла73. Посмотри, о Мадхава, на этих мальчиков: Уттару74, Абхиманью и Судакшину, царя камбоджей75, на прекрасного Лакшману: вот лежат они, сраженные, в самом центре бранного поля!
73.
Издатель Критического текста СП В. Г. Паранджпе отмечает неясность этой фразы в подлиннике (см.: [Стрипарва 1956: 119]); перевод здесь достаточно условен.
74.
Уттара (Uttara) — царевич племени матсьев, брат Уттары (Uttarā) и сын Вираты.
75.
В. Г. Паранджпе справедливо замечает, что в тексте здесь — характерная «эпическая непоследовательность» («Is the great Homer nodding?» — Стрипарва 1956: 119): Судакшина никак не может быть назван среди «мальчиков». В I книге Мбх он назван среди гостей на сваямваре (церемонии выбора жениха) Драупади (Мбх I. 177. 15); следовательно, он принадлежит к поколению Пандавов, а не их детей.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцатая глава.
Гандхари сказала:
Вот покоится великий стрелок из лука и колесничный боец Вайкартана76. Как огонь, пламенел он в битве; но Партха угасил его своим ратным пылом. Видишь, вот Карна Вайкартана, сразивший многих великоколесничных бойцов, убитый, простерт на земле; все тело его залито потоками крови! Его гнев легко вспыхивал и долго не угасал, великим луком владел он, великой колесницей; и этот герой покоится (здесь) убитый в схватке с владельцем Гандивы! Сыновья мои, великоколесничные бойцы, из страха перед Пандавами, сражаясь, (всегда) выдвигали его вперед, как стадо слонов — своего вожака. И вот поверг его в битве Савьясачин — словно лев — тигра, словно взбешенный слон — другого слона! Теперь, о муж-тигр, сошлись к (телу) сраженного в битве героя и заботливо его окружили рыдающие, с распущенными волосами его жены. Царю Справедливости Юдхиштхире внушал он всегда такую тревогу, что тот тринадцать лет, думая о нем, не ведал сна. Неуязвим он был в битве для врагов, как Индра — для своих недругов; пылал он, словно огонь конца мира; был стоек, словно сам Химаван. Герой этот был главной защитой для сына Дхритараштры77, о Мадхава! Сраженный, простерт он (теперь) на земле, словно дерево, поваленное ветром! Смотри, вот супруга Карны, мать Вришасены тоже на землю пала, рыдает и жалобно причитает:
76.
Карна. Имя Вайкартана допускает двоякое толкование: «сын Солнца» (Викартаны, «Прорезающего тучи»), или «Срезающий» (от корня крит) — по сюжету о том, как Карна срезал со своего тела по просьбе Индры дарованные ему небесным отцом, богом Солнца Сурьей, сросшиеся с телом серьги и доспех.
«Поистине, проклятье наставника тебя в тот миг настигло, когда колесо твое земля поглотила78, а после у тебя, окруженного врагами, Завоеватель богатств средь битвы отсек стрелою голову!» Увы, вот и сама рыдающая, тяжко страдающая мать Сушены при виде Карны, не сломленного духом, мощнодланного, (по-прежнему) украшенного золотою гривной — лишившись чувств, упала. Немногое уцелело после плотоядных (хищников), со всех сторон обгрызших тело, о великий духом! Вид этот столь же мало радует, как (вид ущербной) луны в четырнадцатую ночь темной половины месяца! Беспокойная, она то рухнет на землю, то снова встает, в печали; то вдохнет запах лица Карны, то возрыдает, скорбя также и об убитом сыне.
78.
Здесь можно отметить очередную «эпическую непоследовательность»: в силу проклятия наставника, Рамы Джамадагньи, Карна в решающий момент битвы забыл применить обманом полученное им от Рамы волшебное оружие: но колесо его колесницы увязло в земле в силу другого проклятия, которое наложил на него безымянный брахман, после того как Карна случайно поразил стрелой в лесу теленка священной короны (Мбх VIII. 29; см.: [Махабхарата 1990: 107 — 109]).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать первая глава.
Гандхари сказала:
На (теле) владыки Аванти79, сраженного Бхимасеной, собрались на свой пир стервятники и шакалы. Много было родни у этого героя, (а сейчас он) — как безродный сирота, которого и защитить некому! Взгляни на него, о Губитель Мадху: он учинил бойню своим врагам, но (ныне) покоится на ложе героев, залитый кровью! Видишь: шакалы, коршуны и всевозможные прочие хищники таскают (его труп) из стороны в сторону — такова превратность Времени! Сроднившегося с битвой героя, покоящегося на ложе героев царя Аванти заботливо окружили со всех сторон рыдающие жены!
79.
Личное имя этого царя в эпосе не называется. Аванти — царство в Западной Индии, со столицей в г. Удджайини (совр. Удджайн).
Посмотри, о Кришна: вот многомудрый Бахлика, сын Пратипы80, лежит, сраженный широколезвийной стрелою, подобен уснувшему тигру. Хоть он и убит, а лик его по-прежнему сияет столь же ярко, как округлившийся Сома81, взошедший (на небо) в полнолуние!
80.
Бахлика — царь одного из пенджабских племен, представитель старшего поколения царей — сторонников кауравов.
Палимый скорбью о сыне, исполняя данную клятву, сын Пакашасаны сразил в битве сына Вриддхакшатры82. Посмотри: вот тот, кто сокрушил одиннадцать (вражеских) ратей, тот, кого хранил (в сражении) великий духом (Дрона) — Джаядратха лежит, сраженный стремившимся сдержать свое слово (Арджуной)! На (теле) многомудрого, исполненного гордости Джаядратхи, вождя синдху и саувиров, (ныне) пируют шакалы, о Джанардана! Преданные жены силятся отогнать их, о Неколебимый, они же с рычаньем тащат (тело) в соседний, поросший лесом овраг. Вот обступили со всех сторон, стерегут большерукого синдху саувирские, гандхарские, камбоджийские и яванские жены!83 Когда, захватив Драупади, устремился он прочь вместе с кекаями84, уже тогда была предрешена гибель Джаядратхи от рук Пандавов, о Джанардана! Но в тот раз отпустили они Джаядратху из уважения к Духшале85; почему же теперь не проявили они снова к ней уважения, о Кришна? Вот эта юная дочь моя, мучимая горем, причитает, тяжко сокрушается и клянет (ненавистных) Пандавов! Может ли быть для меня горшее горе, о Кришна, чем то, что юная дочь моя осталась вдовой или невестка лишилась своего супруга-владыки? Посмотри, какой ужас: Духшала, словно бы забыв о страхе и горе, мечется в разные стороны по полю — она не может найти голову супруга! Тот, кто один сдерживал натиск всех Пандавов, стремившихся на выручку сына86, — сразив великие рати, все же сам стал добычей Смерти! Ныне этот герой, одолеть которого было труднее, чем буйного87 слона, со всех сторон окружен рыдающими луноликими женами!
82.
После того как царь страны Синдху Джаядратха («сын Вриддхакшатры») участвовал в убийстве юного Абхиманью, отец последнего, Арджуна (обозначенный здесь патронимикой «сын Пакашасаны» — т.е. бога Индры), поклялся убить обидчика (Мбх VII. 53.46; [Махабхарата 1992: 125]).
83.
Из этого видно, что в представлении создателей эпоса Джаядратхе принадлежали обширные территории в долине Инда и прилегающих частях Афганистана, населенные индоарийскими (синдху-саувира) и иранскими (камбоджа) племенами, а также греками (явана).
84.
Очередное «эпическое противоречие». В описании похищения Драупади Джаядратхой в III книге не только не сказано об участии в этом представителей племени кекаев, но, более того, кекаи упомянуты как участвующие вместе с Пандавами в погоне за Джаядратхой (Мбх III. 252.17 [Махабхарата 1987: 508]). Можно, впрочем, понять, какая ассоциация побудила сказителя назвать здесь кекаев в связи с Джаядратхой: кекаи — пенджабское племя, в древнеиндийских текстах часто упоминаемое вместе с другими этносами Пенджаба и вообще Северо-Западной Индии (мадрами, шиби и синдху-саувирами, правителем которых является Джаядратха; см., напр.: [Law 1943: 77 — 78]).
85.
Духшала — супруга Джаядратхи, дочь Дхритараштры и Гандхари — приходилась Пандавам двоюродной сестрой.
86.
Абхиманью, сын Арджуны, назван здесь сыном всех братьев-Пандавов — как представляющий, по-видимому, возрастной класс «сыновей».
87.
Буйный — в подлиннике matta; см. выше, примеч. 137.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать вторая глава.
Гандхари сказала:
Вот и сам Шалья, доводящийся Накуле дядей с материнской стороны, покоится, сраженный в битве благочестивым знатоком дхармы, Царем Справедливости! Тот, кто всегда и всюду соперничал с тобою, о муж-бык, — великоколесничный боец, царь мадров лежит здесь убитым! Когда он правил в битве колесницей сына Адхиратхи, то для победы сыновей Панду он всячески подрывал боевой пыл (Карны)88, о сын мой! Посмотри, какой ужас: красотою равный полной луне, с глазами, подобными лепесткам лотоса, ясный лик Шальи стал добычей ворон! У этого (героя), чей лик блещет, как золото, изо рта вывалился язык цвета червонного золота, и птицы клюют его, о Кришна! Шалью, который был прежде украшением собраний, сраженного рукою Юдхиштхиры, обступили со всех сторон, стеная, женщины из царского рода мадров. Эти тонкостанные кшатрийки, сойдясь над (телом), голосят-причитают по тому мужу, быку среди кшатриев — царю мадров; они стоят, окружив со всех сторон сраженного Шалью — словно юные слонихи вокруг тонущего в болоте вожака! Смотри: вот покоится на ложе героев отважный Шалья, превосходнейший из колесничных бойцов, служивший (многим) защитой; (ныне тело его) рассечено на части стрелами!
88.
Сын Адхиратхи — Карна. О том, как Шалья против своей воли был назначен колесничим при Карне и как он язвительными речами подрывал боевой дух последнего, рассказывается в VIII книге – «Карнапарве» (см.[Махабхарата 1990: 93-100, 103 — 107 и др.]).
Вот, поверженный, покоится на земле обитатель гор, лучший из погонщиков слонов, могучий царь Бхагадатта89. И хоть терзают его хищники, все еще сверкает на голове его украшение волос — золотой венец. Была между ним и Партхой наижестокая, престрашная, повергающая в трепет битва, подобная той, что была между Индрой и Бали90. Противостав в бою Партхе, Завоевателю богатств, этот могучерукий (воитель) доставил ему немало хлопот — но все же был сражен сыном Кунти.
89.
Бхагадатта — правитель Прагджьотиши, древнего царства на территории современного Ассама (крайний восток Индии).
90.
Битва… между Индрой и Бали — один из вариантов мифа о борьбе Индры, царя богов, с демоном, составляющего изначальный мифологический фон эпического действия, т.е. борьбы героев с их противниками. Отношение между героем эпоса и божеством варьируется от мифологического отождествления (Пандавы иногда провозглашаются в «Махабхарате» частичными воплощениями божеств, а их противники — кауравы — демонов) до художественного сравнения (подробнее см. в статье: [Васильков, Невелева 1988: 172 — 174]). Партха — «сын Притхи». Здесь: Арджуна (он же фигурирует ниже под именами «Завоеватель богатств» и «Сын Кунти ».
А здесь лежит замертво тот, равного кому в отваге и геройстве не было на свете — наводивший в битве ужас (на врагов) Бхишма. Посмотри, о Кришна: солнцеблещущий сын Шантану повержен, словно Солнце, сброшенное Временем с небосвода при конце юги!91 Опалив в битве врагов зноем своего оружия, солнцеподобный земной герой клонится к своему закату, как солнце в конце дня, о Кешава! Видишь, вот герой, в знании дхармы не уступающий самому Девапи92, покоится на ложе из стрел — богатырском ложе, принимающем лишь избранных. Расстелив из «ушастых», зазубренных и прямых, цельножелезных стрел превосходнейшее ложе, владыка взошел на него и возлежит, словно Сканда — на зарослях тростника!93 Сын Ганги покоится (головою) на превосходнейшем подголовнике, составленном из трех стрел, который устроил для него Владетель лука Гандивы94. Вот лежит многославный, не имевший равного себе в битве сын Шантану, который, во исполнение воли отца, удерживал свое семя95, о Мадхава! Душою преданный дхарме, по наследству принявший знание дхармы, (проявлявшееся) во (всяком) споре, он хоть и смертен, а продолжает, словно бессмертный, сохранять жизненное дыхание!96 Коли Бхишма, сын Шантану, лежит ныне, сраженный врагами, значит, не осталось больше на свете человека, достигшего совершенства в (искусстве) боя, или в мудрости, или в доблести! Неизменно правдивый в речах, этот герой, знаток дхармы, когда Пандавы спросили его, сам поведал им (секрет) своей гибели в битве97. Некогда именно он возродил угасший было род Куру98; и вот теперь он, многомудрый, вместе со всеми куру уходит в небытие! К кому теперь куру обратятся (за советом) в вопросах дхармы, после того как бык среди людей, богоравный Деваврата99, уйдет на небо, о Мадхава!
91.
Кала (Kāla) ‘Время’ в эпической мифологии выступает как один из богов — вершителей светопреставления в конце мирового периода (юги; точнее сказать, имеется в виду махаюга, «великий период», которому в классическую эпоху придавалась длительность в 4 326 000 лет). По мере становления классического идеала героизма в индийском эпосе эсхатологический миф потеснил архаический миф первотворения и стал играть значительную роль в мифологическом фоне эпического повествования, что свидетельствуется многочисленными сравнениями, в объекте которых, как здесь, содержится миф о циклическом разрушении мира (см.: [Васильков, Невелева 1988: 168 — 170]).
92.
Девапи (Devāpi) — старший брат прадеда Пандавов Шантану. Болезнь воспрепятствовала ему занять отцовский трон, и он, передав власть Шантану, ушел подвижничать в леса, где после многих лет благочестивой жизни обрел брахманское достоинство.
93.
Бог войны Сканда (Кумара) родился от семени Огня (Шивы) в зарослях тростника (см.: напр., Мбх 60.22; [Махабхарата 1973: 148, 448]), которые стали его младенческим ложем.
94.
Арджуна выпустил эти стрелы, одну за другой, из своего лука Гандивы, предварительно закляв их мантрами, так что они образовали подголовник для Бхишмы, чья голова до этого свисала вниз. В данном отрывке упоминаются некоторые обстоятельства гибели Бхишмы, описанные в различных главах VI книги Мбх: «Бхишмапарвы».
95.
…удерживал свое семя… — ūrdhvaretas, буквально: «поднимающий семя вверх». Так назывались адепты особой практики, которая составляла эзотерическую основу, по-видимому, уже ведийской брахмачарьи (соблюдаемого брахманами-учениками обета целомудрия). Предполагалось, что удерживаемое семя трансформируется в жизненную энергию (оджас), питающую высшие нервно-психические центры человеческого тела (Feuerstein 1990: 377).
96.
Мбх еще удерживает древнее представление о том, что посмертные судьбы людей различаются в зависимости от того, в какой период времени умирает человек. Если смерть наступает в период «северного пути солнца», называемого также «путем богов» (devayāna), полугодие, когда солнце возрастает (от зимнего до летнего солнцестояния), человек обретает бессмертие и «более не возвращается». Тот, кто умирает в период «южного пути солнца» («путь предков», pitṛyāna), возвращается в мир для новых рождений (ШатБр 2.1.3.1 — 4; ЧхУп 5.10.1.4; БрУп 6.2.15 — 16; см. также [Семенцов 1981: 47 — 96, 147]). В Мбх концепция «двух путей» представлена в «Бхагавадгите» (8. 23 — 28 = Мбх VI. 30.23 — 28). Когда Бхишма получает в битве смертельный удар, остается еще 48 дней до поворота солнца на «северный путь»; тогда, чтобы избежать новых рождений, Бхишма с помощью йоги продлевает свою жизнь на необходимый срок (как сказано в комментируемой шлоке, «сохраняет жизненное дыхание»; ср.: Мбх VI.190. 93 и след.).
97.
В «Бхишмапарве» рассказывается о том, как Бхишма сам, желая покинуть земной мир и сочувствуя Пандавам, указал им способ одолеть себя в битве: Арджуна должен приблизиться на поле боя к Бхишме, следуя за спиной Шикхандина, сына Друпады. Шикхандин родился девочкой и только благодаря волшебству превратился в мужчину; Бхишма считает его женщиной и никогда не поднимет оружия против него. Из-за спины Шикхандина Арджуна и нанес смертельный удар Бхишме.
98.
Бхишма управлял царством Куру в детские годы царя Вичитравирьи, он же добыл для Вичитравирьи невест — царевен страны Каши, а когда молодой царь внезапно умер, Бхишма пригласил подвижника Вьясу оплодотворить его жен по обычаю нийога (см. I книгу Мбх — «Адипарву»).
99.
Деваврата — букв.: «Тот, чьи религиозные обеты [по силе только] богам» — имя Бхишмы, полученное им при рождении (Бхишма ‘Устрашающий’ — прозвище, данное ему позднее).
Посмотри: вот (лежит) убитый Дрона, превосходнейший наставник (всех) кауравов, руководитель Арджуны, учитель Сатьяки. Великий герой Дрона знал оружие четырех родов столь же хорошо, как Владыка Тридесяти или Бхаргава (Шукра), о Мадхава! Благодаря ему Бибхатсу, сын Панду, совершил трудноисполнимый подвиг. И вот он лежит убитый, не защитило его (знание) всевозможного оружия. Лишь поставив его во главе, (дерзнули) кауравы бросить вызов Пандавам — и вот Дрона, совершеннее всех владеющий оружием, изрублен оружием на куски! Он (двигался по полю битвы), сжигая (вражеское) войско, оставляя след, подобный (следу) огня; и вот он покоится, сраженный, подобен угашенному костру. В руке его (по-прежнему) зажат лук, еще целы кожаные щитки на руках — Дрона, даже и убитый, выглядит как бы живым, о Мадхава! Четыре Веды и всевозможное оружие не покидают этого героя, о Кешава, так и остаются при нем, как в начале времен при Праджапати. Вот прекрасные его стопы, достойные воспевания и воспевавшиеся певцами, почитавшиеся сотнями его учеников100, — (ныне) их терзают шакалы. При Дроне, сраженном сыном Друпады101, скорбно несет свою стражу Крипи, чье сознание замутнено горем, о Губитель Мадху! Посмотри на нее, страдающую, плачущую, распустившую волосы и низко склонившую голову, — как она изъявляет почитание своему убитому супругу, Дроне, достойнейшему из носящих оружие! Подвижница со свалявшимися, как у отшельника, волосами, воздает она на поле битвы (последние) почести Дроне, чей доспех весь разбит стрелами Дхриштадьюмны, о Кешава! Славная, нежная, слабая Крипи из сил выбивается, стараясь совершить похоронный обряд для своего убитого супруга. Сложив по всем правилам погребальный костер, со всех сторон зажегши его и поместив поверх Дрону, певцы ведийских гимнов поют на три (основных) распева! Брахманы-ученики со спутанными по-отшельнически волосами подбрасывают в костер луки, древки копий и кузовы колесниц, о Мадхава! Используя как дрова всякое другое оружие, сжигают они обладателя непомерного ратного пыла; возложив Дрону на костер, они воспевают и оплакивают его. Другие же славят (его) тремя промежуточными распевами102, принося в жертву Дрону на Вкусителе жертв, как бы один огонь поместив на другой огонь103. Брахманы — ученики Дроны, обойдя костер против солнца104, поставив впереди себя Крипи, шествуют затем по направлению к Ганге105.
100.
До сих пор в Индии ученик приветствует духовного наставника почтительным прикосновением к его стопам.
101.
Т.е. Дхриштадьюмной.
102.
Что такое «три промежуточных распева», как, впрочем, и ранее упомянутые три основных, сказать трудно. По мнению издателя Критического текста В. Г. Паранджпе «промежуточными» (antaḥstha) названы распевы, исполняемые вполголоса.
103.
Вкуситель жертв (Hutāśana) — имя-эпитет бога Огня, Агни.
104.
В погребальных и заупокойных обрядах круговое движение, как правило, совершалось «справа налево» (apasavya, prasavya — левой стороной к обходимому объекту, «против солнца»). В обычных обрядах направление было противоположным (pradakṣiṇa).
105.
Из дальнейшего (см. ниже, 27.44, 27.1-5,24) ясно, что целью движения к Ганге после обряда кремации было совершение возлияний воды для «насыщения» (tarpaṇa) усопшего, без чего у него не могло появиться новое, «тонкое» тело, необходимое для благополучного существования в мире предков (обряд экоддишта-шраддха).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать третья глава.
Гандхари сказала:
Смотри, вот рядом — сын Сомадатты106, сраженный Ююдханой; (тело) его клюют стаи птиц. Тут же виден и сам Сомадатта107, который как бы укоряет, терзаемый скорбью о сыне, (его убийцу), великого лучника Ююдхану, о Джанардана! А это — обуянная тоской мать Бхуришраваса; она обращается, безупречная, к супругу своему Сомадатте, как бы утешая его:
106.
Бхуришравас.
107.
Гибель Сомадатты описана в «Дронапарве» (Мбх VII.137.33).
«Это — счастье, о великий царь, что не видишь ты жестокой гибели бхаратов, побоища кауравов, ужасного конца юги!108 Это — счастье, что не видишь ты ныне сраженным своего сына-героя, раздававшего тысячами жертвенные дары, совершителя многих жертвоприношений, на чьем стяге красовалось изображение жертвенного столба!109 Это — счастье, что ты не слышишь, о великий царь, неумолчного страшного вопля снох твоих, подобного крику лебедей над океаном! Невестки твои, потерявшие детей, потерявшие своих супругов-владык, мечутся (по полю битвы), распустив (по плечам) свои черные волосы, полуодетые!110 Это — счастье, что ты не видишь, как шакалы терзают мужа-тигра, которому Арджуна отсек руку прежде, чем его убили! Это — счастье, что ты здесь не видишь сраженного в битве Шалу, и Бхуришраваса, и всех снох твоих, оставшихся вдовами! Это — счастье, что ты не видишь, как золотой зонт великого духом сына твоего, на чьем стяге красовался жертвенный столб, лежит, поверженный, на днище его колесницы!»
108.
Слова «ужасный конец юги» (ghoraṃ yugāntam) несут двойной смысл. Во-первых, светопреставление, циклически имеющее место при конце великого мирового периода (махаюги, кальпы), составляет в Мбх своего рода художественный фон эпического повествования о битве, что проявляется в обильном использовании так называемых «эсхатологических» сравнений (см.: [Васильков, Невелева 1988: 168 — 170]). С учетом этого определение битвы как «ужасного конца юги» воспринимается как метафора, отсылающая к образу космической катастрофы. Но соотнесение битвы на Курукшетре с «концом юги» может быть понято и иначе, в прямом, буквальном смысле, если понимать слово «юга» как обозначение одного из четырех «малых» временных периодов, последовательность которых образует махаюгу. Дело в том, что индийская традиция считает битву на Курукшетре вехой, отмечающей конец предпоследней, еще относительно благополучной Двапара-юги, и начало последней, предкатастрофической Кали-юги — эпохи порока и деградации, соответствующей «железному веку» древних греков. Таким образом, слова «конец юги» могут иметь в виду и конкретно конец Двапара-юги.
109.
Yūpadhvāja — прозвище Бхуришраваса, который носил на своем знамени (или в качестве такового) золотое изображение жертвенного столба (yūpa) в ознаменование совершенных им и упоминаемых в этом же стихе многочисленных жертвоприношений.
110.
Распущенные волосы — знак траура. Тот же знаковый смысл имело и обнажение верхней части тела, то есть отказ от верхней из двух обвертываемых вокруг тела полос ткани, которые составляли одежду индийцев той эпохи.
А вот черноокие супруги Бхуришраваса, обступив со всех сторон, оплакивают мужа своего, которого убил Сатьяки. Терзаемые тоской о супруге, они неумолчно о нем стенают и падают в отчаянии навзничь на землю, о Кешава! Как только мог Бибхатсу совершить столь отвратительное дело: отсечь руку опьяненному боем герою, великому жертвователю! Но еще злейшее деяние сотворил Сатьяки: он убил человека, совершенного духом, в то время, когда тот держал полный пост, с тем чтобы уйти из жизни! «Ты мертв, о благочестивый! Двое — одного бесчестно тебя убили!» — так причитают жены Столпознаменного111, о Мадхава! Супруги Юпадхваджи, те, чей стан не шире руки, кладя руку мужа себе на колени, жалобно его оплакивают:
111.
В подлиннике — Yūpadhvāja (см. выше, примеч. 188).
«Вот рука, которая срывала поясок, сжимала пышную грудь, гладила пупок и бедра, развязывала узлы одежды112. В миг, когда сражающийся (герой) средь битвы был отвлечен другим, Партха, вершитель незапятнанных деяний113, отсек ее на глазах у Васудевы! Об этом «великом деянии» Арджуны что будешь рассказывать ты на сходках и беседах, о Джанардана, и что (расскажет) сам Увенчанный диадемой?» — Такую укоризну высказав, замолкает красавица, но тут же другие жены подхватывают ее плач, как если бы она доводилась им невесткой!114
112.
Стих, поражающий своим весьма неожиданным в данном контексте эротизмом (см. сопроводит. статью). В. Г. Паранджпе считает, что упоминание здесь об «интимнейших секретах половой любви» призвано именно по контрасту с описываемой трагической ситуацией вызвать у читателей эмоцию сострадания. Однако игра на контрастах такого рода все же характерна больше для поэтики древнеиндийской классической литературы, а не эпоса.
113.
Отметим здесь контраст эпитета с описываемой ситуацией: Партха (Арджуна, сын Притхи) назван своим традиционным героическим эпитетом «вершитель незапятнанных деяний» как раз при описании того, как он совершает крайне неблаговидный поступок, нарушает воинский кодекс чести. Использование такого рода контрастных эпитетов (создающих «аффективное противоречие», которое вызывало «противоположные, взаимно замыкающиеся ряды чувств» и разрешалось в специфической эстетической реакции) входило в систему художественных средств древнеиндийской эпической поэзии (см.: [Невелева 1979: 35 — 36]).
114.
Отсюда ясно, что свекровь, согласно обычаю, должна была подхватить плач, если молодая вдова запнулась.
21-28
gāndhārarājaḥ śakunirbalavānsatyavikramaḥ । nihataḥ sahadevena bhāgineyena mātulaḥ ॥21॥ yaḥ purā hemadaṇḍābhyāṃ vyajanābhyāṃ sma vījyate । sa eṣa pakṣibhiḥ pakṣaiḥ śayāna upavījyate ॥22॥ yaḥ sma rūpāṇi kurute śataśo'tha sahasraśaḥ । tasya māyāvino māyā dagdhāḥ pāṇḍavatejasā ॥23॥ māyayā nikṛtiprajño jitavānyo yudhiṣṭhiram । sabhāyāṃ vipulaṃ rājyaṃ sa punarjīvitaṃ jitaḥ ॥24॥ śakuntāḥ śakuniṃ kṛṣṇa samantātparyupāsate । kitavaṃ mama putrāṇāṃ vināśāyopaśikṣitam ॥25॥ etenaitanmahadvairaṃ prasaktaṃ pāṇḍavaiḥ saha । vadhāya mama putrāṇāmātmanaḥ sagaṇasya ca ॥26॥ yathaiva mama putrāṇāṃ lokāḥ śastrajitāḥ prabho । evamasyāpi durbuddherlokāḥ śastreṇa vai jitāḥ ॥27॥ kathaṃ ca nāyaṃ tatrāpi putrānme bhrātṛbhiḥ saha । virodhayedṛjuprajñānanṛjurmadhusūdana ॥28॥
Царь Гандхары, могучий, истинно-доблестный Шакуни — сражен Сахадевой, дядя — племянником, сыном сестры!115 Тот, кого прежде обмахивали двумя опахалами на золотых рукоятях, теперь повержен, и обвеивают его крыльями (хищные) птицы! Он мог принимать сотни и тысячи различных форм; но (теперь) волшебство этого кудесника сожжено ратным пылом сыновей Панду! Тот, кто (прежде), в Собрании, будучи мастером обмана, выиграл у Юдхиштхиры изобильное царство, — (ныне) сам проиграл свою жизнь! Со всех сторон обступили его (хищные) птицы, о Кришна! На погибель моим сыновьям выучился он искусству игрока. Не он ли положил начало великой распре с Пандавами, от которой гибель пришла и моим сыновьям, и ему самому со всей дружиной! Как мои сыновья добыли себе оружьем (посмертные) миры, так и этот злочинец добыл оружием (те же) миры, о владыка. Как бы и там не сбил он сыновей моих и братьев с пути верного знания на свой неверный путь, о Губитель Мадху!
115.
Пандава Сахадева назван здесь «племянником, сыном сестры» Шакуни потому, по-видимому, что царица Гандхари как старшая женщина в царском роде Куру после смерти матери близнецов Сахадевы и Накулы, Мадри (взошедшей с Панду на его погребальный костер) считалась матерью близнецов (подобно тому, как ее супруг, царь Дхритараштра после смерти Панду считался отцом всех Пандавов).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать четвертая глава.
Гандхари сказала:
Посмотри на труднооборимого царя Камбоджей: мощный телом, словно бык, он был привычен к ложу из камбоджийских ковров116 — но ныне, сраженный, простерт в пыли, о Мадхава! В великом горе жалобно причитает его супруга, глядя на руки его, (прежде всегда) натертые сандаловой пастой, а ныне вымазанные кровью: «Вот эти руки, подобные двум стальным брусам, с прекрасными ладонями и пальцами; не было предела моему блаженству, когда они обнимали меня! Что за участь меня ожидает, когда я тебя, о владыка народа, лишилась, осиротела, осталась беззащитною!» - (так причитает) сладкоголосая. Хотя эти жены и изнурены, тела их сохраняют красоту — так венки небожителей, даже опаляемые зноем, (не увядают)117.
116.
Камбоджа — страна на крайнем северо-западе Индии (в южной части современного Афганистана). Давшее ей свое имя племя камбоджей упоминается в числе древнейших ведийских племен, но со временем подверглось, вероятно, значительному иранскому влиянию. Страна славилась издревле своими конями, а также овцеводством и производством шерсти. Знамениты были камбоджийские шерстяные покрывала (kambala; в более южных областях Индии они, впрочем, не пользовались спросом по причине жаркого климата) и ковры (āstarana). Ведийский экзегет (толкователь) Яска давал самому имени kāmboja «этимологическую реинтерпретацию» в связи с существительным kambala ‘покрывало’ и глаголом kam- ‘наслаждаться’: камбоджи называются так, а не иначе, потому что они kamanīyabhojāḥ ‘наслаждающиеся приятными вещами’, к каковым «приятным вещам» и относятся, по словам Яски, шерстяные покрывала — kambala (см. подробнее: [Law 1943: 1 — 8]).
117.
Неувядаемость венков — одна из примет, по которым Дамаянти отличает богов от смертного героя Налы в известной «Повести о Нале» (Мбх. III. 54.21 — 24; [Махабхарата 1987: 125 — 126]). Именно по семантическим соображениям мы предпочли чтение ряда рукописей vibudhānām ‘богов’ — не дающему смысла чтению vividbānām ‘всевозможных’, которое избрал редактор Критического издания.
Посмотри, о Губитель Мадху, вот рядом лежит отважный царь Калинги, у которого на предплечье каждой из могучих рук — пара пылающих (золотым блеском) браслетов. Смотри, вот магадхские жены рыдают, окружив (тело) владыки магадхов Джаятсены, о Джанардана! Плач этих большеоких, сладкоголосых красавиц пленяет слух и разум, о Джанардана, от него смущается мое сердце! Терзаемые скорбью, рыдают магадхские жены; привыкшие к богато застланным ложам, они, сбросив все свои украшения, попадали прямо на землю!
А там, в отдалении, рыдающие жены обступили со всех сторон своего убитого супруга, царского сына Брихадбалу, правителя Косалы. Обуянные скорбью, то и дело лишаясь чувств, извлекают они из его тела стрелы, пущенные могучей рукою сына Кришны (Абхиманью). От зноя и от усталости лица этих, во всем безупречных (женщин) стали подобны увядшим лотосам, о Мадхава!
Сраженные Дроной, так и лежат, обратись все к нему лицом, сияя браслетами на предплечьях, пять отважных братьев-кекаев. У них доспехи цвета червонного золота, у них красные стяги, венки и колесницы — поэтому и озаряют они землю, как светочи, как (пять) пылающих костров.
Посмотри, о Мадхава, на Друпаду: его сразил в битве Дрона, словно огромный лев в лесной чаще сразил исполина-слона! Большой белый зонт царя панчалов сияет, о лотосоокий, словно солнце на осеннем небе! А вот скорбящие жены и снохи царя Панчалы, старого Друпады; предав его огню, совершают они левосторонний обход вокруг (погребального костра)118.
118.
В переводе Гангули ошибочно: «держась к погребальному костру правой стороной» (keeping the pyre to their right. [Mahābhārata 1993: III, Stree Parva, 38]); на самом деле в погребальном обряде обходят костер, держась к нему именно левым боком. У Б. Л. Смирнова неточно: «слева обходят костер» (чаще о таком обходе говорят наоборот: «справа налево»), но из комментария явствует, что он имеет в виду именно движение «против солнца» [Махабхарата 1972: 195 — 196]. О движении «против солнца» в погребальных обрядах см. выше, примеч. 183.
А другие красавицы, забыв обо всем от горя, несут (на руках тело) сраженного Дроной отважного, великого лучника, быка в царском роде страны Чеди — Дхриштакету. Отразив в схватке оружие Дроны, он все же лежит здесь сраженный, словно дерево, унесенное рекой, о Губитель Мадху! Перебив прежде тысячи врагов, великоколесничный боец, отважный Дхриштакету, царь Чеди, все же пал в этой битве! У тела царя Чеди, павшего вместе с войском и со всеми своими родичами, стоят на страже жены, отгоняя клюющих его птиц, о Хришикеша! Положив себе на колени (голову) истиннодоблестного героя, внука царевны дашархов119, правителя Чеди, оплакивают его красавицы жены!
119.
…внука царевны дашархов… (Dāśārhīputraja). — Из контекста ясно, что имеется в виду Дхриштакету. Именно на основании этого стиха С. Сёренсен заключает, что бабушкой этого царя Чеди должна была быть царевна племени дашархов.
А вот, о Хришикеша, прекрасноликий, украшенный чудесными серьгами сын его, которого в сраженье иссек многочисленными стрелами Дрона. Как в битве он защищал с тыла своего героя-отца, сражавшегося с врагами, так и сейчас его не покинул, о Губитель Мадху! Вот точно так же и внук мой следовал за отцом: губитель вражеских героев Лакшмана — за мощнодланным Дурьодханой!
Смотри, о Мадхава, вот лежат Винда и Анувинда, царевичи из Аванти, — словно два дерева в цвету, сломанные ветром в конце зимы, — в золотых доспехах и браслетах, в незапятнанно чистых венках, с прекрасными, как у быков, очами лежат они, сжимая в руках мечи и луки со стрелами.
28-33
avadhyāḥ pāṇḍavāḥ kṛṣṇa sarva eva tvayā saha । ye muktā droṇabhīṣmābhyāṃ karṇādvaikartanātkṛpāt ॥28॥ duryodhanāddroṇasutātsaindhavācca mahārathāt । somadattādvikarṇācca śūrācca kṛtavarmaṇaḥ । ye hanyuḥ śastravegena devānapi nararṣabhāḥ ॥29॥ ta ime nihatāḥ saṅkhye paśya kālasya paryayam । nātibhāro'sti daivasya dhruvaṃ mādhava kaścana । yadime nihatāḥ śūrāḥ kṣatriyaiḥ kṣatriyarṣabhāḥ ॥30॥ tadaiva nihatāḥ kṛṣṇa mama putrāstarasvinaḥ । yadaivākṛtakāmastvamupaplavyaṃ gataḥ punaḥ ॥31॥ śantanoścaiva putreṇa prājñena vidureṇa ca । tadaivoktāsmi mā snehaṃ kuruṣvātmasuteṣviti ॥32॥ tayorna darśanaṃ tāta mithyā bhavitumarhati । acireṇaiva me putrā bhasmībhūtā janārdana ॥33॥
Не суждено, видно, Пандавам умереть, как и тебе, о Кришна, — если сумели вы все уйти живыми от Дроны, Бхишмы, Карны Вайкартаны, Крипы, от Дурьодханы, сына Дроны (Ашваттхамана), от великоколесничного бойца — царя Синдху, от Сомадатты, Викарны и отважного Критавармана — мужей-быков, которые могли бы благодаря мощи своего оружия предать смерти даже богов! Но все они пали в бою: такова превратность Времени! Поистине, для Судьбы нет ничего неисполнимого, о Мадхава, если уж все эти герои, быки среди кшатриев, сражены (другими) кшатриями! Отважные мои сыновья, (можно считать,) погибли уже тогда, о Кришна, когда ты, неудачно закончив дело, вернулся в Упаплавью120. В то время сын Шантану и мудрейший Видура говорили мне: «Не привязывайся сердцем к сыновьям своим, кауравам!» Прозрение этих двух (мудрецов) не может быть ложным — и вот в скором времени мои сыновья и впрямь обращены в пепел, о Джанардана!
120.
Чтобы предотвратить войну между двумя ветвями царского рода племени куру, Кришна из Упаплавьи, столицы царства матсьев, где жили по истечении срока изгнания Пандавы, отправился в Хастинапуру, к кауравам с посольством, которое оказалось безуспешным (см.: Мбх V.70 — 137; Махабхарата 1976: 159 — 274).
Вайшампаяна сказал:
Произнеся эти слова, Гандхари, мучимая горем, пала на землю; отчаяние лишило ее способности различать (окружающее), она утратила власть над собой, о бхарата! Потом скорбь по сыновьям (вновь) обуяла ее, гнев преисполнил тело, и, в смятении чувств, Гандхари принялась обвинять Шаури121:
121.
Шаури — «Происходящий от Шуры», имя Кришны по деду (Шура – отец Васудевы).
Гандхари сказала:
Сыны Панду и сыны Дхритараштры испепелили друг друга, о Кришна; почему же ты, когда они убивали друг друга, попустил этому, о Джанардана? Обладая многочисленными сторонниками и большим войском, (обладая) одновременно и даром убеждения, и знанием священных текстов, — ты был в силах (предотвратить это). Но ты сознательно попустил погибели рода Куру, о Губитель Мадху, потому именно тебе и придется вкусить плод этого, о мощнодланный! Тем скромным подвижническим пылом, который я накопила в послушании своему супругу, я ныне налагаю на тебя заклятье, о Носитель диска и палицы, чей Атман столь труднодостижим!122 За то, что ты допустил, чтобы родичи — Пандавы и кауравы — истребили друг друга, тебе суждено стать убийцей собственных родственников123, о Говинда! Когда придет тридцать шестой год124 от сего дня, ты, потеряв родичей, советников, потеряв сыновей, блуждая в лесу, примешь смерть непочтенным образом125, о Губитель Мадху! И тогда жены (ядавов), потеряв сыновей, родственников и близких, сойдутся (оплакать) тебя — как сейчас эти жены бхаратов!
122.
Примечательно, что эпитеты, с которыми обращается здесь Гандхари к Кришне (Носитель диска и палицы — Cakragadādhara, Тот, чей Атман труднодостижим — Duravāpātman), относятся не собственно к Кришне — земному царю племени ядавов, а к богу Вишну, воплощением (аватарой) которого выступает Кришна. Первый из них описывает мифологические атрибуты Вишну, хорошо известные по иконографии бога, во втором же закодировано представление о мистическом пути к слиянию индивидуального неэмпирического «Я» (ātman) с трансцендентным Абсолютом, Высшим Атманом (Paramātman). Персонажам Мбх далеко не всегда доступно знание божественной природы Кришны (как и в целом мифологической «подоплеки» эпического действия). Закономерно, что в данном случае это знание открыто Гандхари, демонстрирующей в это же самое время способности ясновидения (dīvyacakṣus ‘чудесное око’) и пророчества.
123.
В соответствии с предсказанием-проклятием Гандхари, Кришна впоследствии принял участие в предопределенном судьбой междоусобном побоище, в результате которого было истреблено его родное племя ядавов (вришни). Об этом повествуется в XVI книге Мбх — «Книге о побоище палицами» (Mausalavadhaparvan; см.: [Махабхарата 1981: 53 — 55]).
124.
В древнеиндийском эпосе (как и в более позднем индийском фольклоре) очень часто продолжительность больших отрезков времени обозначается двенадцатилетием или дается в числах, кратных 12-ти (число 36 в данном стихе = 12 х 3), что связано, по-видимому, с 12-летней цикличностью определенных ритуалов (см.: [Васильков 1972: 319 — 327]).
125.
Кришна умрет не в бою, как подобало бы кшатрию, и не в йогическом самадхи, оставив тело для слияния с Богом, как надлежало бы «царственному риши». После гибели ядавов он попытается уйти в самадхи, погрузившись в медитацию в лесу, под деревом; но охотник с «говорящим» именем Джара («Старость»), приняв Кришну за притаившегося в чаще оленя, поразит его стрелой в пятку (возможно — рудимент индоевропейского фольклорно-мифологического мотива о неуязвимости всего тела за исключением пяты). См.: [Махабхарата 1981: 58 — 59]).
Вайшампаяна сказал:
Услышав эти грозные слова, великий духом Васудева сказал, с едва заметной улыбкой, царице Гандхари: «Истребить войско вришни никому не под силу, кроме меня, о прекрасная! Я знаю это, ты же лишь подтвердила, о кшатрийка! Не могут убить их другие люди, ни даже боги и данавы; а потому ядавы сами должны погубить друг друга!» Когда же произнес это Дашарха, трепет охватил Пандавов, преисполнились они тревоги и лишились в жизни всякой надежды.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать пятая глава. КОНЕЦ «СКАЗАНИЯ О ЖЕНАХ»
Васудева сказал:
Восстань, восстань, о Гандхари, не предавайся скорби1. Ведь это по твоей вине истреблены кауравы! Ибо ты (всем) предпочитаешь своего сына, глубоко порочного, завистливого, обуянного безмерной гордыней Дурьодхану; в злодее, (человеке) жестоком, диком в ярости своей, не внемлющем наставлению старших — ты видишь праведника. Зачем же ты собственную вину хочешь переложить на меня! Всякий, кто чрезмерно скорбит об умершем или погибшем, — из одной беды в другую впадает, удваивается его горе!
1.
По мнению И. Г. Паранджпе, слова Кришны являются непосредственным ответом на сетования Гандхари по поводу произвола Судьбы (и всесильного Времени) в стихах 28 — 33; весь же эпизод с пророчеством-проклятием Гандхари (стихи 36 — 46) он признает позднейшей интерполяцией, однако не исключает из Критического текста ввиду важности этого эпизода для основного сюжета Мбх (Strīparvan 1956: 120).
Для (грядущего) подвижничества вынашивает плод брахманка; скакуна, чтобы ношу носил, — кобылица; слугу (рождает) шудрянка, пастуха — женщина-вайшья. Такие же, как ты, царевны (рождают сына) для (грядущей) смерти в битве.
Вайшампаяна сказал:
Выслушав неприятный ей ответ Васудевы, умолкла Гандхари и (лишь) взглядом выражала (теперь) свою скорбь. А царственный мудрец Дхритараштра, подавив в себе помрачение скорби, рожденное недостатком знания, обратился с вопросом, праведный душою, к Юдхиштхире, Царю Праведности: «Тебе известно число воинов, оставшихся в живых: назови мне также и число убитых, если знаешь его, о Пандава!»
9-10
yudhiṣṭhira uvāca ।
daśāyutānāmayutaṃ sahasrāṇi ca viṃśatiḥ । koṭyaḥ ṣaṣṭiśca ṣaṭcaiva ye'sminrājamṛdhe hatāḥ ॥9॥ alakṣyāṇāṃ tu vīrāṇāṃ sahasrāṇi caturdaśa । daśa cānyāni rājendra śataṃ ṣaṣṭiśca pañca ca ॥10॥
Юдхиштхира сказал:
Один миллиард шестьсот шестьдесят миллионов и двадцать тысяч человек пало в той царской битве. В живых осталось двадцать четыре тысячи сто шестьдесят пять героев, о Индра царей!
11
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
yudhiṣṭhira gatiṃ kāṃ te gatāḥ puruṣasattamāḥ । ācakṣva me mahābāho sarvajño hyasi me mataḥ ॥11॥
Дхритараштра сказал:
Каким же посмертным путем ушли эти достойнейшие из мужей, о Юдхиштхира? Поведай мне, о мощнодланный; ведь ты, я полагаю, всеведущ! Юдхиштхира сказал.
12-17
yudhiṣṭhira uvāca । yairhutāni śarīrāṇi hṛṣṭaiḥ paramasaṃyuge । devarājasamāṁllokāngatāste satyavikramāḥ ॥12॥ ye tvahṛṣṭena manasā martavyamiti bhārata । yudhyamānā hatāḥ saṅkhye te gandharvaiḥ samāgatāḥ ॥13॥ ye tu saṅgrāmabhūmiṣṭhā yācamānāḥ parāṅmukhāḥ । śastreṇa nidhanaṃ prāptā gatāste guhyakānprati ॥14॥ pīḍyamānāḥ parairye tu hīyamānā nirāyudhāḥ । hrīniṣedhā mahātmānaḥ parānabhimukhā raṇe ॥15॥ chidyamānāḥ śitaiḥ śastraiḥ kṣatradharmaparāyaṇāḥ । gatāste brahmasadanaṃ hatā vīrāḥ suvarcasaḥ ॥16॥ ye tatra nihatā rājannantarāyodhanaṃ prati । yathā kathañcitte rājansamprāptā uttarānkurūn ॥17॥
Те, кто с радостью принесли тела свои в жертву (на огне) величайшей из битв2 — ушли, истиннодоблестные, в миры, подобные миру Царя богов3. Те, кто пали в бою, сражаясь, но без упоения боем, лишь повинуясь мысли «Надо умереть!» — те пошли к гандхарвам4. Те, кто на поле брани обратились в бегство, просили (о пощаде), — приняв смерть от меча, пошли к гухьякам5. Те великие духом, кто, оставшись без оружия, вынесли от врагов жестокие мучения, кто, запретив себе стыд (бегства), шли в битве прямо на врага, кто, всецело преданные дхарме кшатриев, пали, изрубленные острыми мечами, — те герои, осиянные (славой), направились в обитель Брахмы6. А те, кто каким-либо (иным) образом приняли смерть на поле битвы7, — те все попали к северным куру8, о царь!
2.
Представление о битве как особого рода жертвоприношения укоренено в культуре ведийской эпохи. Параллелизм «битва — жертвенный ритуал» налицо уже в Ригведе: одновременно с битвой царя против врагов жрецы совершают жертвоприношение, успех которого магически влечет за собою военный успех царя; в битве, как и в обряде, участвуют «знамена», представляющие богов; наконец, ведийские тексты прямо описывают битву в терминах жертвоприношения (см., напр.: РВ VII.8.6,8, а также [Dange 1966: 135 — 138; Ригведа 1972: 126, 294; Ригведа 1995: 194 — 195; 460; 622]). О близости понятий битвы и жертвоприношения в сознании ведийского индоария говорит и то обстоятельство, что целый ряд ведийских терминов (samarya, samitha, devavīti и др.) обозначают одновременно и сражение, и жертвенный обряд (Dange 1966: 136). В эпосе часто встречаются сравнения битвы с жертвоприношением или метафора «битва — жертвоприношение», причем нередко о том или ином противнике, которого герой убивает в сражении, говорится, что это — «доля» данного героя в «жертвоприношении битвы» (напр., II. 20.33 - 34; VI. 81.12; VII. 22.33; 152.11; ср.: [Hiltebeitel 1976: 323]). Понятие «доли» выражается словом bhāga с первичным значением ‘доля, вкушаемая при жертвоприношении’ (или синонимом aṃśa).
3.
Т.е. Индры. Небесный мир царя богов, воителя Индры, предназначен прежде всего для павших в битве воинов и праведных земных царей.
4.
Мир небесных музыкантов, гандхарвов, и их прекрасных танцующих подруг, апсар, должен был мыслиться, несомненно, радостным миром. Чаще, однако, те и другие представлены в текстах увеселяющими гостей небесного мира Индры.
5.
Гухьяки — класс духов, обитающих в небесном мире бога сокровищ Куберы (описания этого мира в значительной мере повторяют описания мира царя богов Индры).
6.
Мир праотца всех богов Брахмы в Мбх описывается как высший из небесных миров (см. подробное его описание в Мбх II. 11 [Махабхарата 1962: 26 — 28]).
7.
По мнению В. Г. Паранджпе, издателя Критического текста, в последнем стихе имеются в виду те, кто умер или погиб не на поле сражения, а на пути к нему (Strīparvan 1956: 121).
8.
Страна «северных куру» — Уттаракуру, индийский «земной рай», помещавшийся традицией где-то на севере, за Гималаями. В ведийскую эпоху северные куру были еще, возможно, реальной этнической группой, ветвью племени куру, жившей в Гималаях. Представление о стране Уттаракуру как земном рае к северу от Индии проникло в грековизантийскую литературу, а через ее посредство даже в Древнюю Русь (топонимы Ринокоторай, Ринокурурь в «Хронике» Георгия Амартола; см.: [Law 1943: 21, 26; Шохин 1988: 194; Karttunen 1989: 138 — 139, 186 — 189; Васильков 1991: 49]).
18
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
kena jñānabalenaivaṃ putra paśyasi siddhavat । tanme vada mahābāho śrotavyaṃ yadi vai mayā ॥18॥
Дхритараштра сказал:
Сын мой, силой какого знания ты видишь все это, словно один из совершенных?9 Скажи мне это, если только мне дозволено услышать, о мощнодланный!
9.
В подлиннике — siddha, слово, обозначающее 1. йога или подвижника, достигшего обладания сверхъестественными способностями (siddhi), или 2. особый класс полубогов.
Юдхиштхира сказал:
Некогда по твоему приказу, о почтенный, странствовал я в лесах, совершая паломничество к тиртхам; (вот тогда) и была дарована мне эта милость. Я встретил божественного риши Ломашу10 и от него принял это знание; а «чудесное око» я обрел еще раньше благодаря джняна-йоге11.
10.
Ломаша — один из devarṣi — особого разряда ṛṣi ‘святых мудрецов’, специфическими характеристиками которого являются способность свободного перемещения по различным уровням вселенной («мирам») и функция посредничества между их обитателями (прежде всего: между людьми и богами). На истоки представления об этих (буквально) «богомудрецах» в земной действительности указывает обнародованный Г.-Д. Зонтхаймером материал о роли devarṣī в народной культуре маратхов, где этим термином определяются люди, периодически «одержимые» тем или иным богом, причем в состоянии «одержимости» или транса они обретают способность распознания злых духов и их изгнания, т.е. исцеления больных (Sontheimer 1993: 140 — 146). Весьма вероятно, и в ведийскую эпоху слово devarṣi относилось исходно к своего рода шаману и значило приблизительно «бого[одержимый] мудрец». В III книге Мбх рассказывается о том, как Индра повелел Ломаше как посланцу богов сопровождать Пандавов в их паломничестве по святым местам (тиртхам) — именно для того, чтобы оберегать их от злых духов (см.: [Махабхарата 1987: 109 — 110, 212 и др.]). В пути Ломаша (обладающий ясновидением и всезнанием) сообщает Пандавам многочисленные мифы и предания, связанные с тиртхами.
11.
Джняна-йога — «йога знания», особый путь или аспект йоги, в котором акцент делается на гнозис и культивируется способность постоянного различения между истинным и ложным, «Я» (ātman) и «не-Я» (anātman, prakṛti). Прогресс в йоге имеет побочным следствием обретение некоторых паранормальных способностей (ṛddhi. siddhi), к числу которых относится и «чудесное око» (divyacakṣus) — т.е. ясновидение.
21-23
dhṛtarāṣṭra uvāca ।
ye'trānāthā janasyāsya sanāthā ye ca bhārata । kaccitteṣāṃ śarīrāṇi dhakṣyanti vidhipūrvakam ॥21॥ na yeṣāṃ santi kartāro na ca ye'trāhitāgnayaḥ । vayaṃ ca kasya kuryāmo bahutvāttāta karmaṇaḥ ॥22॥ yānsuparṇāśca gṛdhrāśca vikarṣanti tatastataḥ । teṣāṃ tu karmaṇā lokā bhaviṣyanti yudhiṣṭhira ॥23॥
Дхритараштра сказал:
По совершении должных обрядов, да будут преданы огню тела и тех из народа нашего, у кого есть родственники, и тех, о ком некому позаботиться, о бхарата! Поскольку дела очень много, сынок, мы сами займемся лишь теми, для кого некому исполнить обряд, и теми, кто в этой жизни не разводил своего жертвенного огня12. Что же касается тех, чьи тела сейчас растаскивают орлы и стервятники, — они все обретут (посмертные) миры по делам своим, о Юдхиштхира!
12.
То есть не являлся домохозяином, главой семейства, в обязанности которого входило разведение и поддержание огня для домашних обрядов.
24-38
vaiśampāyana uvāca ।
evamukto mahāprājñaḥ kuntīputro yudhiṣṭhiraḥ । ādideśa sudharmāṇaṃ dhaumyaṃ sūtaṃ ca sañjayam ॥24॥ viduraṃ ca mahābuddhiṃ yuyutsuṃ caiva kauravam । indrasenamukhāṃścaiva bhṛtyānsūtāṃśca sarvaśaḥ ॥25॥ bhavantaḥ kārayantveṣāṃ pretakāryāṇi sarvaśaḥ । yathā cānāthavatkiñciccharīraṃ na vinaśyati ॥26॥ śāsanāddharmarājasya kṣattā sūtaśca sañjayaḥ । sudharmā dhaumyasahita indrasenādayastathā ॥27॥ candanāgurukāṣṭhāni tathā kālīyakānyuta । ghṛtaṃ tailaṃ ca gandhāṃśca kṣaumāṇi vasanāni ca ॥28॥ samāhṛtya mahārhāṇi dārūṇāṃ caiva sañcayān । rathāṃśca mṛditāṃstatra nānāpraharaṇāni ca ॥29॥ citāḥ kṛtvā prayatnena yathāmukhyānnarādhipān । dāhayāmāsuravyagrā vidhidṛṣṭena karmaṇā ॥30॥ duryodhanaṃ ca rājānaṃ bhrātṝṃścāsya śatādhikān । śalyaṃ śalaṃ ca rājānaṃ bhūriśravasameva ca ॥31॥ jayadrathaṃ ca rājānamabhimanyuṃ ca bhārata । dauḥśāsaniṃ lakṣmaṇaṃ ca dhṛṣṭaketuṃ ca pārthivam ॥32॥ bṛhantaṃ somadattaṃ ca sṛñjayāṃśca śatādhikān । rājānaṃ kṣemadhanvānaṃ virāṭadrupadau tathā ॥33॥ śikhaṇḍinaṃ ca pāñcālyaṃ dhṛṣṭadyumnaṃ ca pārṣatam । yudhāmanyuṃ ca vikrāntamuttamaujasameva ca ॥34॥ kausalyaṃ draupadeyāṃśca śakuniṃ cāpi saubalam । acalaṃ vṛṣakaṃ caiva bhagadattaṃ ca pārthivam ॥35॥ karṇaṃ vaikartanaṃ caiva sahaputramamarṣaṇam । kekayāṃśca maheṣvāsāṃstrigartāṃśca mahārathān ॥36॥ ghaṭotkacaṃ rākṣasendraṃ bakabhrātarameva ca । alambusaṃ ca rājānaṃ jalasandhaṃ ca pārthivam ॥37॥ anyāṃśca pārthivānrājañśataśo'tha sahasraśaḥ । ghṛtadhārāhutairdīptaiḥ pāvakaiḥ samadāhayan ॥38॥
Вайшампаяна сказал:
Выслушав это, многомудрый Юдхиштхира, сын Кунти, отдал распоряжения Судхарману13, Дхаумье и колесничему Санджае, многосведущему Видуре, каураве Юютсу, всем колесничим и слугам во главе с Индрасеной: «Повелите, почтенные, исполнить для них все заупокойные обряды — чтобы никто не остался без тела из-за того, что некому о нем позаботиться!»14 Повинуясь приказу Царя Справедливости, досточтимые Кшаттри и возничий Санджая, Судхарман с Дхаумьей и другие, во главе с Индрасеной, заготовив поленья сандалового дерева, алоэ и калийяка, очищенное коровье масло и масло сезамовое, благовония, шелковые одежды и груды всякого дерева: разбитые колесницы и всевозможное оружие, — со всей тщательностью развели погребальные костры и на них в соответствии со всеми обрядовыми предписаниями, сохраняя полное самообладание, одного за другим, по старшинству предали царей сожжению. На кострах, жарко пылавших от вылитого на них в изобилии жертвенного масла, они сожгли царя Дурьодхану с сотней его братьев, Шалью, царя Шалу, Бхуришраваса, царя Джаядратху и Абхиманью, о бхарата; сына Духшасаны15 и Лакшману, и царя Дхриштакету; Бриханту, Сомадатту и сотню сринджаев; царя Кшемадханвана и Вирату с Друпадой; Шикхандина и панчалийца Дхриштадьюмну из рода Пришаты; доблестного Юдхаманью и Уттамауджаса; царя Косалы и сыновей Драупади; Шакуни и сына Субалы; Ачалу, Вришаку и царя Бхагадатту; Карну Вайкартану вместе с его неукротимым сыном; великих лучников Кекаев, великоколесничных тригартов; Гхатоткачу — Индру ракшасов, а также брата Баки; царя Аламбусу и царя Джаласандху; а также сотни и тысячи других царей, о царь!
13.
Судхарман — по-видимому, семейный жрец (пурохита) Дурьодханы.
14.
Вероятно, имеется в виду новое, «тонкое», прозрачное тело, которое усопший обретает для жизни в ином мире только в результате заупокойного обряда экоддишта-шраддха, в ходе которого усопшего, сразу после кремации пребывавшего в состоянии preta — бесплотного неупокоенного духа, «кормили» рисовыми клецками (pīṇḍa) и «поили» водой. Это занимало 10 дней, затем усопший приобщался сонму предков (питаров) — на 12-й день, если он был брахманом, имевшим право разводить свой жертвенный огонь, или через полтора месяца — если он принадлежал к другим социальным категориям. После этого усопшего «кормили и поили» уже вместе со всем сонмом питаров в ходе периодической общей шраддхи.
15.
Сын Духшасаны (Dauḥśāsani) — известен только по этому патрониму (Sörensen 1978: 235).
Для некоторых из великих духом царей справляли питримедху16, для других пели саманы, по третьим причитали. От грома саманов и ричей, от рыдания женщин в ту ночь все живое впало в оцепенение. Бездымно пылающие очистительные огни сияли (в окружающем их мраке) словно светила на небе в окружении туч. По воле Дхритараштры распорядился Видура, чтобы тела всех (героев), явившихся сюда из разных (дальних) стран и не имеющих родственников, которые бы о них позаботились, были собраны, сложены тысячами в груды; затем множество (людей), исполненных участия, но сохранявших самообладание, предало их сожжению. Совершив для них все необходимые обряды, царь куру Юдхиштхира поставил во главе (процессии) Дхритараштру и двинулся по направлению к Ганге.
16.
Питримедха — «обряд для питаров», комплекс погребальных ритуалов, включавший в себя кремацию, собирание костей и т. п.
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать шестая глава.
Глава 27
1-5
vaiśampāyana uvāca ।
te samāsādya gaṅgāṃ tu śivāṃ puṇyajanocitām । hradinīṃ vaprasampannāṃ mahānūpāṃ mahāvanām ॥1॥ bhūṣaṇānyuttarīyāṇi veṣṭanānyavamucya ca । tataḥ pitṝṇāṃ pautrāṇāṃ bhrātṝṇāṃ svajanasya ca ॥2॥ putrāṇāmāryakāṇāṃ ca patīnāṃ ca kurustriyaḥ । udakaṃ cakrire sarvā rudantyo bhṛśaduḥkhitāḥ । suhṛdāṃ cāpi dharmajñāḥ pracakruḥ salilakriyāḥ ॥3॥ udake kriyamāṇe tu vīrāṇāṃ vīrapatnibhiḥ । sūpatīrthābhavadgaṅgā bhūyo viprasasāra ca ॥4॥ tanmahodadhisaṅkāśaṃ nirānandamanutsavam । vīrapatnībhirākīrṇaṃ gaṅgātīramaśobhata ॥5॥
Вайшампаяна сказал:
Достигнув благостной, посещаемой святыми людьми, богатой заводями, с пологими, покрытыми лесом берегами, многоводной Ганги, сбросив с себя украшения, верхние части одежд и головные уборы17, все женщины рода куру, тяжко страдая, рыдая, для своих отцов, внуков, братьев и родичей, сыновей, дедов, а также супругов совершили возлияния воды; сведущие в дхарме, исполнили они водный обряд18 для (павших) друзей. В то время, когда жены героев совершали там приношения воды для своих мужей, Ганга стала (для их удобства) мелководной, как брод19, а потом вновь потекла мощным потоком. Берега Ганги, на которых толпились жены героев, были прекрасны и подобны (бескрайней ширью) великому океану, но при этом безрадостны и лишены веселья.
17.
В подлиннике — veṣṭana, что может означать головную повязку, тюрбан, диадему и любой убор, обвивающий или окружающий голову.
18.
Сразу после кремации следовало приступить к обряду ekoddiṣṭaśrāddha («шраддха для одного», «персональная шраддха»), имевшему целью дать усопшему новое тело (см. выше, примеч. 218). Важным компонентом этого обряда были возлияния воды, tarpaṇa (букв.: ‘насыщение’). В отличие от практикуемых в каждодневном ритуале возлияний воды, адресованных богам (вода выливается из сложенных вместе ладоней так, что она стекает по кончикам пальцев) и полубожественным мудрецам-риши (вода стекает по запястьям), при возлияниях предкам воду сливают с ладони правой руки, пропуская между большим и указательным пальцами (ср. запрет в застольных традициях ряда народов разливать напитки, держа кисть правой руки ладонью вверх, с наклоном вправо — ранее, возможно, специфический жест заупокойного ритуала).
19.
Возлияния воды совершаются обычно на неглубоком месте в реке. Поскольку жен, совершавших обряд, было очень много, Ганга обмелела, чтобы дать им всем место для исполнения обряда.
И вот Кунти, о великий царь, испытав внезапный прилив скорби, зарыдала и слабым голосом обратилась к сыновьям с такими словами: «Сей герой, великий лучник, вожак вожаков, предводительствующих стадами боевых колесниц, отмеченный (всеми) знаками доблести, сраженный в битве Арджуной, — тот, кого вы считали Сыном возницы и называли Радхеей, сыном Радхи, о Пандавы; тот, кто сиял средь битвы, словно владычный Творец дня20, кто прежде мог один противостать вам всем вместе с вашими сторонниками, кто сиял величием, возвышаясь над войском Дурьодханы; тот, кому на всей земле нет равного в доблести, кто честен, отважен и в битвах никогда не обращался в бегство, — этот вершитель незапятнанных деяний должен быть почтен вами возлиянием как родной брат! Ведь это и есть старший брат ваш, рожденный мною от Творца света и в своих золотых серьгах и панцире сиявший, подобно (своему отцу), Творцу дня!»
20.
«Солнечные» сравнения для Карны далеко не случайны: в сознание сказителей эпоса и их аудитории время от времени возвращается память о том, что Карна является сыном Солнца-Сурьи и, по существу, тождествен ему. Особая концентрация «отождествляющих» сравнений Карны с Сурьей (и Арджуны с Индрой) отмечена в эпизоде последнего поединка Карны с Арджуной, воспроизводящем на эпическом уровне ведийский миф о борьбе Сурьи-Солнца с Индрой — богом Грозы (см.: [Васильков, Невелева 1988: 165 — 168, 175]).
12-20
śrutvā tu pāṇḍavāḥ sarve māturvacanamapriyam । karṇamevānuśocanta bhūyaścārtatarābhavan ॥12॥ tataḥ sa puruṣavyāghraḥ kuntīputro yudhiṣṭhiraḥ । uvāca mātaraṃ vīro niḥśvasanniva pannagaḥ ॥13॥ yasyeṣupātamāsādya nānyastiṣṭheddhanañjayāt । kathaṃ putro bhavatyāṃ sa devagarbhaḥ purābhavat ॥14॥ yasya bāhupratāpena tāpitāḥ sarvato vayam । tamagnimiva vastreṇa kathaṃ chāditavatyasi । yasya bāhubalaṃ ghoraṃ dhārtarāṣṭrairupāsitam ॥15॥ nānyaḥ kuntīsutātkarṇādagṛhṇādrathināṃ rathī । sa naḥ prathamajo bhrātā sarvaśastrabhṛtāṃ varaḥ । asūta taṃ bhavatyagre kathamadbhutavikramam ॥16॥ aho bhavatyā mantrasya pidhānena vayaṃ hatāḥ । nidhanena hi karṇasya pīḍitāḥ sma sabāndhavāḥ ॥17॥ abhimanyorvināśena draupadeyavadhena ca । pāñcālānāṃ ca nāśena kurūṇāṃ patanena ca ॥18॥ tataḥ śataguṇaṃ duḥkhamidaṃ māmaspṛśadbhṛśam । karṇamevānuśocanhi dahyāmyagnāvivāhitaḥ ॥19॥ na hi sma kiñcidaprāpyaṃ bhavedapi divi sthitam । na ca sma vaiśasaṃ ghoraṃ kauravāntakaraṃ bhavet ॥20॥
Услышав поразившие их слова матери, Пандавы преисполнились еще горшей муки и принялись дружно оплакивать Карну. А отважный сын Кунти, муж-тигр Юдхиштхира, вздыхая тяжко, словно большой змей, сказал матери: «Лавины его стрел не мог выдержать никто, кроме Завоевателя богатств; бывши семенем бога, как стал он сыном твоего, о госпожа, лона? Пламенная мощь его рук неустанно жгла нас повсюду; как же ты в себе его сокрыла - ведь легче огонь прикрыть одеждой! Перед грозной мощью его рук преклонялись сыны Дхритараштры. Ни один другой колесничный боец, кроме Карны, сына Кунти, не мог противостать (разом стольким) колесничным бойцам! И этот превосходнейший среди носителей всевозможного оружия — наш первородный брат! Как случилось, что прежде (нас) ты родила столь дивнодоблестного (героя), о почтенная? Увы, госпожа, скрыв от нас эту тайну, ты нанесла нам жестокий удар! Теперь мы, со всеми нашими родственниками, тяжело скорбим из-за гибели Карны! Это горе терзает меня в сто раз сильнее, чем гибель Абхиманью, чем убийство сыновей Драупади, чем истребление панчалийцев и падение всего рода Куру! Скорбь о Карне жжет меня так, словно я ввергнут в костер! Ведь (в союзе с Карной) для нас не было бы ничего недостижимого, даже из того, что находится на небесах! И не было бы этой страшной бойни, столь гибельной для рода Куру!»
Так неумолчно оплакивал (Карну) Царь Справедливости, Юдхиштхира; медленно, то и дело принимаясь причитать, совершил для него владыка возлияния воды. И внезапно вопль его подхватили все мужчины и женщины, собравшиеся там, чтобы присутствовать при обряде (насыщения Карны) водою. Затем мудрый царь куру Юдхиштхира из любви к брату велел привести к нему жен Карны со всеми домочадцами и с ними вместе, благочестивый, совершал без перерыва все необходимые обряды для усопшего, после чего в смятении чувств вышел из вод Ганги (на берег).
Такова в «Книге о женах» великой «Махабхараты» двадцать седьмая глава. КОНЕЦ «СКАЗАНИЯ О ПРИНОШЕНИИ ВОДЫ» КОНЕЦ «КНИГИ О ЖЕНАХ»