Бильхана — поэт более позднего времени. Он жил в конце XI века в царстве Западных Чалукьев, занимавшем западную часть Декана, и был придворным поэтом наиболее выдающегося монарха этого государства, Викрамадитьи VI (Викраманки; 1076 –1127 гг.). Его правление Бильхана воспел в поэме «Викраманкадевачарита» («Деяния царя Викраманки»). Кроме того, Бильхана вошел в историю индийской словесности и как драматург, автор драмы «Карнасундари». Однако подлинную славу ему принесло небольшое сочинение под названием «Чаурапанчашика», что дословно переводится как «Пятьдесят строф вора». Впрочем, слово «чаура» может означать и «тайный любовник», а учитывая содержание поэмы, ее заглавие следует перевести как «Пятьдесят строф о тайной любви».
Согласно преданию, поэма автобиографична. Бильхана полюбил дочь царя, они стали любовниками. Когда их связь открылась, царь повелел казнить дерзкого поэта. В ожидании казни тот сложил строфы о своей любви. Прочитав поэму, владыка растрогался. Он отменил казнь и выдал свою дочь замуж за Бильхану.
Неизвестно, насколько эта легенда соответствует реальности (хотя в самом тексте содержится прямое указание на то, что его героиня — царевна). «Чаурапанчашика» привлекает читателя — и средневекового индийского, и современного западного — именно непосредственностью выражения чувств. Для современного читателя поэма выглядит тем более искренно, что от него ускользают клишированные выражения и сравнения, рассеянные по всему произведению.
К XI в. санскритская поэзия проделала уже большой путь. Ее обогатили такие великие поэты как Калидаса, Бхартрихари, Амару и многие другие. Возник сложный язык образов, определенный набор тем, с которыми должен был уметь работать поэт. Традиционная поэзия всегда существует в строгих рамках, и мастерство поэта заключается в том, чтобы оставаясь в этих рамках, следуя определенному набору правил, создать вместе с тем нечто новое, поражающее читателя.
Что же нового предложил Бильхана? Как уже говорилось в связи с Бхартрихари, санскритская лирика стремилась к лаконизму формы. Одна строфа была законченным произведением. В таком виде она могла войти в антологию или цикл. Впрочем, надо понимать, что цикл стихов в Индии в те времена был понятием условным. Так, например, различные рукописи шатак Бхартрихари содержат разный набор строф и даже деление шатаки на разделы встречается далеко не всегда. Из отдельных строф можно было создать поэму — но не эпическую, а лирическую. Это уже сделал Калидаса, живший, вероятно, в V веке. Если Бхартрихари написал двадцать стихотворений о временах года, то Калидаса создал целую поэму на эту тему. Другое произведение Калидасы, «Облако-вестник», представляет собой сочетание пейзажной и любовной лирики. Оно написано от лица якши (мифического полубожественного существа), томящегося в разлуке с женой.
Новаторство Бильханы в том, что его поэма написана не от лица условного персонажа, а как бы от лица автора 1. Таким образом, возникает редкое ощущение подлинности тех чувств, которыми пронизана поэма. Но важно также и мастерство, с которым Бильхана разворачивает целую гамму эмоций, переходя от насыщенного эротизма 2 к трагичности (поскольку оба героя знают, что их любовь обречена), чередуя строфы, в которых выражается радость любви, описываются любовные размолвки и примирения, показываются встречи любовников на людях, где им приходится скрывать свою любовь и т. д.
«Чаурапанчашика» существует в двух основных редакциях — северной (N) и юго-западной (WS). Они полностью различны, за исключением пяти строф, хотя общий сюжет в них один и тот же. На русском языке существует прозаический перевод северной версии, выполненный безвременно ушедшим от нас санскритологом М. А. Русановым (1966 –2020) и опубликованный в книге «Чаурапанчашика: собрание переводов». Он снабдил перевод увлекательным предисловием и обстоятельными комментариями. Кроме того, в этой же книге читатель найдет английский оригинал и русский перевод поэмы «Черный страстоцвет», написанной в начале XX в. Эдвардсом Матерсом по мотивам «Чаурапанчашики».
Однако прозаический перевод не может дать представление об эмоциональной насыщенности произведения Бильханы. Когда четыре года тому назад я приступал к переводу, мне было ясно, что передать и чувства поэта, и музыку санскритского стиха невозможно без использования размера и рифмы. В оригинале «Чаурапанчашика» написана размером «васантатилака», в котором каждая строка (пада) состоит из 14 слогов, разделенных цезурой. При переводе я передал этот размер дольником с парными мужскими рифмами. Переводя Бильхану, я не стремился к точности передачи содержания той или иной строфы, важнее мне было передать ее интонацию, сделать так, чтобы читатель проникся чувствами героев поэмы. Для перевода я выбрал не северную, а менее известную, юго-западную редакцию «Чаурапанчашики», ранее не переводившуюся на русский язык.
М. В. Леонов (из предисловия переводчика)
1.
Подробнее о новаторстве поэмы Бильханы можно прочитать в статье М. А. Русанова «Загадка Бильханы», вошедшей в книгу «Чаурапанчашика: собрание переводов» (М., 2018 г.).
2.
Бильхана и царская дочь Чампавати в раджастанских миниатюрах изображены как искуссные танцоры — с эротическими намеками в жестах и позах.
Даже сейчас как о знании утраченном дума одна — Вот пробудилась от сна она, новым желаньем полна. Чáмпаки125 золотоцветье средь разметавшихся кос, И между бедрами тонкая линия черных волос.
125.
Чáмпака — вечнозеленое дерево с крупными ярко-желтыми цветами c сильным ароматом, оказывающим возбуждающее воздействие.
Даже сейчас ее лик словно бы вновь предо мной. Он с сердцевиною лотоса спорит золотизной, В соединенье бровей — тилака126 желтый узор, Чуть захмелевших очей трепетно брошенный взор.
126.
Тилак (тилака) — украшение или священный знак на лбу.
Даже сейчас вспоминаю, как серьги касались щек, Блестел, подобно жемчужинам, капелек пота поток, Когда надо мною склонялось милой лицо вновь и вновь, И в страстном качанье творилась тайная наша любовь.
Даже сейчас, увидев вновь луноликой моей Цветущее юностью тело с четой упругих грудей, Которое жадно терзает Мáданы сладостный пыл, Его своими объятьями я тотчас бы охладил.127
127.
Поэма целиком написана размером vasantatilakā. — Прим. ред.
Даже сейчас не в силах забыть той размолвки ночь, Когда я чихнул неловко, и в гневе царская дочь Не пожелала здоровья, только безмолвно в ответ Листок золотой себе на ухо повесила — как амулет.
Даже сейчас луноликой высокую тяжкую грудь Неистово я истомил бы, не дал бы передохнуть. И, как безумный, впивался в нежно любимый рот, Словно пчела, что хмелея, нектар из лотоса пьет.
Даже сейчас, как сказанные гуру слова, во мне Не меркнут воспоминания о черных волос волне, О длинных очах — ночного лотоса лепестках, И об округлых, крепких, высоких её грудях.
8
8 adyāpi tadvikacakundasamānadantaṃ tiryakvivartitavilolavilocanāntam | tasyā mukhaṃ na hi manāgapi vismarāmi citte kṛtajña iva hanta paropakāram || 8 ||
Даже сейчас не могу я позабыть ни на миг (Так о благодеяниях помнит всегда должник) Очей, лукаво глядящих, подрагивающие уголки, И зубы бело-блестящие — жасминовые цветки.
Даже сейчас, вот в этот час припомнятся вдруг Брови ее, изогнутые, словно Мáданы лук, Губы ее, испятнанные рядом белых зубов, Серьги в ушах, горящие сиянием жемчугов.
Даже сейчас я вижу любимой прекрасный лик — Полной луны осенней сошедший с небес двойник, Нос, прямой и высокий, улыбка меж смуглых щек, Глаза раскрыты, и каждый что лотоса лепесток.
Даже сейчас её вижу — голову чуть склоня, Взгляд то и дело бросает искоса на меня. Коса смоляная, упавшая играючи на плечо, И лотос руки на бедрах пылающих горячо.
Даже сейчас я помню — прощенья моля, к стопам Любимой я пал, она же, бесчувственная к мольбам, «Нет», — отвечала гневно, презрительна и горда, И руку мою оттолкнула от края платья тогда.
Даже сейчас я помню, как прикрывала она Зрачки дрожащие веками, страстью упоена, Как вздох из уст вырывался в миг самый сладкий тот, И по лицу струился блестками капель пот.
Даже сейчас я помню ее приглушенный плач, Когда я взял ее дерзко и грубо, словно палач. И за слезами слышался глубóко запертый гнев, И губы ее пересохли, вздохами обгорев.
Даже сейчас я вижу — бедер красу обнажив, Она трепещет, пытаясь, мой удержать порыв, И потайное место прикрыв одною рукой, Ямку пупка старается она защитить другой.
17
17 adyāpi tāṃ rahasi darpaṇamīkṣamāṇāṃ saṅkrāntamatpratinidhiṃ mayi pṛṣṭhalīne | paśyāmi vepathumatīṃ ca sasaṃbhramāṃ ca lajjālasāṃ samadanāṃ ca savibhramāṃ ca || 17 ||
Даже сейчас я вижу — со мною наедине Она любуется образом моим на зеркальном дне. И кажется мне сладчайшей наградой из всех наград — Пылкий её, взволнованный, немного смущенный взгляд.
Даже сейчас я вижу — вьется у губ пчела, Которую ароматом она своим привлекла. Испуг в глазах у любимой, смотрит она кругом И отбивается тщетно лотосовым цветком.
Даже сейчас я вижу — повсюду, и здесь и там, Бродит моя любимая, оглядываясь по сторонам. Лицо золотисто-смуглое, как будто лотоса цвет, Поводит она очами, прекрасней которых нет.
Даже сейчас я помню лукавый блеск ее глаз, Они лихорадку Смары легко пробуждают в нас, И без малейших раздумий каждый отдать готов Разум за искоса брошенный трепетный взгляд зрачков.
Даже сейчас я помню — уже розовел рассвет, Лицо склонив на ладони, глядела она мне вслед И имя мое шептала тихо, едва дыша… Казалось, готова мчаться за мною ее душа.
Даже сейчас в душе моей воспоминанья горят О глазах ее дивных, что звезд сиянье затмят, Щеки, сандалом чуть тронуты, стали нежно-бледны, На них узорные линии мускусом проведены.
Даже сейчас я помню — среди полночной тьмы, Наги, бесстыдны, в объятьях друг друга лежали мы. Глаза ее полузакрыты, губы искусаны в кровь, И вздох наслажденья и боли рвется наружу вновь.
Даже сейчас я помню бимбы128 алей уста. Сияет на них улыбка радостна и чиста. Слышу щебет любовный, сладостней, чем нектар. Нежных речей потоки — Мáданы щедрый дар.
128.
Бимба — плод ярко-красного цвета (Momordica Monadelpha), с которым в классической индийской поэзии часто сравнивались женские губы.
Даже сейчас не в силах образ её забыть: В ушах — лепестки золотые, на грудях — жемчуга нить, На поясе, стиснувшем бедра, висят колокольца в ряд, А на стопах браслеты при каждом шаге звенят.
Даже сейчас я вижу — лианами нежных рук Шею мою обхватила прекраснейшая из подруг. Прижата к моей груди твердая грудь её, И губы тянут из губ любви хмельное питьё.
Даже сейчас в душе моей страсти огонь не угас. Помню искоса брошенный взгляд её дивных глаз, Серьги в ушах блистают, к самым плечам склонясь, И на груди взволнованной канчука129 разорвалась.
129.
Канчука — женская одежда, закрывающая верхнюю часть тела.
Даже сейчас я помню, как лежала она, Раскинувшись вся на ложе, нага и утомлена, Руки — две ветки кандали130 — образовали кольцо, И пальцы переплетенные сокрыли луну-лицо.
Даже сейчас я помню — не тронутая мольбой, Бесчувственна словно камень, ко мне повернулась спиной. Потом притворилась плутовка, будто забылась сном, И снова ко мне придвинулась, и обняла тайком.
30
30 adyāpi tāṃ smitamukhīṃ puruṣāyiteṣu lambālakākulakapolatalāṃ smarāmi | āndolanaśramajalākulavihvalāṅgīṃ śvāsottaraṃ ca nibhṛtaṃ ca muhurdravantīm || 30 ||
Даже сейчас я помню, как озорна, смела, Мужчины место на ложе, смеясь, она заняла131. Кудри на щёки пали, ручьями по телу пот… И вот затихает блаженно… И снова к милому льнёт.
131.
«Мужчины место на ложе…». Как сказано в «Камасутре»: «Заметив, что мужчина устал от продолжительных усилий, но еще сохраняет влечение, она с его согласия кладет его на спину и помогает ему «подражанием мужчине»… Распустив волосы… прерывая смех вздохами, прижимая грудью его грудь, чтобы соприкоснуться лицами, вновь и вновь наклоняя голову, она повторяет те самые действия, которые перед тем совершал он сам…» (перевод А. Я. Сыркина).
Даже сейчас я помню разлучена со мной, Места себе не находит, измученная тоской. Слабеет день ото дня, с ложа едва встает, Словно чахлое деревце, что упадет вот-вот.
Даже сейчас я помню — чуть переступил порог, Она притворилась спящей, Я рядом с нею лёг. При первом же прикосновенье нежном моей руки От страсти на стройном теле вздыбились волоски132.
132.
Вздыбились волоски — традиционный образ в санскритской литературе, выражающий сильное эмоциональное (в том числе и сексуальное) возбуждение.
Даже сейчас я помню — уже заалел рассвет, Прощаться я стал с любимой, она — ни слова в ответ. Взгляд ее был недвижен, тревога легла на чело, И голову опустив, вздохнула она тяжело.
Даже сейчас я помню, когда с одной стороны Задрал я подол её платья, чтоб бёдра были видны, Смущенная озорством вскочила она тогда, И тело прикрыть пыталась, и ёжилась от стыда.
Даже сейчас я помню — меня покинула страсть, Тут же любимая гневно меня язвить принялась. И в плен качавшихся бедер поймала меня опять, И стала к игре любовной настойчиво побуждать.
Даже сейчас я помню черных волос каскад, Подрагивающих, чуть раскрытых глаз её искоса взгляд, Нагая, в сладкой истоме, едва пробудясь от сна, Искусанные мной губы ощупывает она.
Даже сейчас я помню, в кругу смешливых подруг, Возле дома она меня увидала вдруг, И тут же натянутым стал ее беззаботный смех, Которым она возбужденье старалась укрыть от всех.
Даже сейчас не забуду, как ласково я просил Обиду простить, но гнева, словами я не смирил. Тогда насильно в объятьях гордячку я крепко сжал, Холодной она притворялась, но лик был от страсти ал.
Даже сейчас я помню — краснел зарею восток, Едва проснувшись, она сдержать не могла зевок133 В сладкой истоме лёжа, заигрывала не со мной — С обманутой ароматом дыхания черной пчелой.
133.
Зевок — в санскритской литературе один из признаков любовного возбуждения.
Даже сейчас я помню, спросили подруги: «Кто он?» «Не знаю», она отвечала, со смехом, похожим на стон. Хоть рядом тогда мы были, но не могли сойтись, Одни только наши взгляды друг с другом крепко сплелись.
Даже сейчас я помню первую нашу ночь, Когда не могла любимая стыдливости превозмочь, И, пока я развязывал на платье её узелок, Она погасила светильника мерцающий огонек.
Даже сейчас вспоминаю очарование кос, С которыми не сравнится даже павлина хвост, Поступь лебяжью, голос словно у кóкила, взор Прекрасней, чем у хмельных от света Луны чакор.
Даже сейчас, пускай любимой со мною нет, Помню ее — живое знамя Камы побед. Нагие тела сплетаются, язык ласкает язык, И хмелем любовным пьяные мы ловим блаженства миг.
Даже сейчас я помню — служанками окружена В роще во время праздника встретилась мне она. Смутилась, меня увидев, и тут же взгляд отвела, Чтоб заподозрить дурного свита её не могла.
Даже сейчас я помню, как, притворяясь, что спит, Юного тела нагого явила она мне вид: Вскинулась грудь высóко, пупка приоткрылся грот, Линией нежной пушка украшен смуглый живот.
Даже сейчас её облик в сердце моем живет. Жестов очарованье, любовных речений мед. Кокетливая походка, полный лукавства взор, Сиянье ясной улыбки помнятся до сих пор.
Даже сейчас вспоминаю, будто счастливый сон, Браслетов на тонких запястьях сладостный перезвон, Глаза она томно прикрыла, от страстной игры устав, И потирает грудь, высóко ее подняв.
Даже сейчас я вижу — дрожала любимой грудь, Не отрывая взгляда следила она мой путь. Шею чуть изогнула, легла на бедро рука, И на колонну плечом она оперлась слегка.
Даже сейчас я помню нетерпеливый взор, Для разума — будто Смары гибельный приговор, Медленно и неспешно вступает в игру она, И вот уже стыд отбросила хмелем любви пьяна.
Даже сейчас ее лик с блеском широких очей, С бутонами губ, истерзанных в пылу бессонных ночей, Что красоты сияньем сравнится с ясной луной, Словно бы наяву снова передо мной.