Правил несокрушимыми шакьями1 Потомок Икшваку2, Шуддходана именем, Чистый в деяньях, пращуру равный. Был он любим народом Словно месяц, прохладно сияющий в небе.
1.
Шакья – народ, обитавший в предгорьях Гималаев. Столицей царства шакьев был город Капилавасту. Некоторые ученые предполагают, что шакьи имеют иранское происхождение и являются ветвью скифов из Центральной Азии (саков).
2.
Икшваку – мифический правитель, царствовавший в Айодхье, основатель Солнечной династии, к которой относился, в частности, Рама, главный герой эпоса «Рамаяна».
Была у него, подобного Индре, Супруга, блеском равная мужу, прекрасная, словно Падма3, стойкая, словно Земля4, Майей звалась она, как сама несравненная Майя5.
3.
Падма («чистая как лотос») – эпитет Лакшми, богини удачи и процветания, супруги Вишну.
4.
Земля (Бхуми) – божество Земли, супруга Вишну.
5.
Майя – богиня, воплощение божественной магической силы (майи).
С нею совместно Вайшраваны6 всеми благами Без забот наслаждался владыка. И вот, подобно знанию, с созерцанием соединившемуся, Плод понесла царица безгрешная.
6.
Вайшравана (Кубера) – бог богатства, повелитель севера.
Перед тем, как зачать тот плод, Супруга царя во сне увидала, Как белый слон вошел в ее бок, Не причинив ни малейшей боли.
5
sā tasya devapratimasya devī garbheṇa vaṃśaśriyamudvahantī / śramaṃ na lebhe na śucaṃ na māyāṃ gantuṃ vanaṃ sā nibhṛtaṃ cakāṅkṣa // Bc_1.5 //
Супруга владыки богоподобного Неся славу рода в чреве своем, Не знала усталости или печали, не владела ею иллюзия-майя. И подумала про себя царица, что должно ей в лес удалиться.
И сказала она владыке-супругу, Что хочет побыть в прекрасном лесу Лумбини, Который подобен был Чайтраратхе – саду Куберы7. Там приятно было в уединении созерцанию предаваться.
7.
Чайтраратха – чудесный сад бога богатств Куберы, расположенный на горе Мандаре.
Решив, что благородно желанье царицы, ибо дхарму она познала, Владыка в радости и удивлении Покинул свой город благословенный, Не для праздного развлечения, но чтобы исполнить волю супруги.
Аурва – из бедра родился, Притху – из руки родился, Индре подобный Мандхатри – из головы родился, Какшиват – из подмышки родился9. Подобным же было и рожденье царевича.
9.
Аурва – сын риши Чьяваны и Аруши, дочери Ману Вайвасваты. Само его имя от слова ūru (бедро) и означает «Рожденный из бедра». Притху – мифический правитель, сын царя Вены. Почитается как одно из воплощений Вишну. Мандхатри (Мандхатар) – царь Солнечной династии. Рассказ о его чудесном рождении содержится в «Вишну-пуране». Какшиван (Какшиват) – легендарный мудрец, которому приписывается авторство ряда ведийских гимнов.
11
krameṇa garbhādabhiniḥsṛtaḥ san babhau cyutaḥ khādiva yonyajātaḥ / kalpeṣvanekeṣu ca bhāvitātmā yaḥ saṃprajānansuṣuve na mūḍhaḥ // Bc_1.11 //
Явился он в должный срок из утробы, Но не прошел через материнское лоно. И казался младенец спустившимся с неба. За многие кальпы10 он обрел чистоту души, И явился на свет не глупцом, но мудрым.
10.
Кальпа – «день Брахмы», насчитывающий 4 320 000 000 обычных лет. После завершения кальпы наступает гибель мира (пралая), после которой наступает «ночь Брахмы», а затем начинается новая кальпа.
12
dīptyā ca dhairyeṇa ca yo rarāja bālo ravibhūmimivāvatīrṇaḥ / tathātidīpto 'pi nirīkṣyamāṇo jahāra cakṣūṃṣi yathā śaśāṅkaḥ // Bc_1.12 //
Светом и стойкостью, Был подобен младенец Солнцу, взошедшему над землею. И взгляды людские похищал он, подобно месяцу.
13
sa hi svagātraprabhayojjvalantyā dīpaprabhāṃ bhāskaravanmumoṣa / mahārhajāmbūnadacāruvarṇo vidyotayāmāsa diśaśca sarvāḥ // Bc_1.13 //
Его тело блистающее Затмевало, как будто солнце, пламя светильников, Золотистым сиянием Озаряя все стороны света.
«Ради пробуждения я рожден, на благо этого мира, И это – последнее из моих рождений», – Так, словно лев озирая стороны света, Изрек он слова, которым суждено было истиной стать.
Уснул царевич на ложе, увенчанном балдахином. Сияло с боков оно золотом, бериллы в подножье лучились, И стояли вокруг с почтением владыки якшей12, Держа в руках золотые лотосы.
12.
Якши – вид духов, которые ассоциируется с лесами, горами и водами. Часто изображаются в виде карликов.
И божественные существа, оставаясь незримыми, Склонили головы пред его могуществом, И, простерев белый зонт над ним, благословения произнесли, Дабы царевич достиг пробуждения.
Довольные славным Рождением Так Пришедшего13, Пресветлые духом боги, Живущие в чистых обителях14, Хоть и были они от страстей свободны, Возрадовались благу мира, в страданьях погрязшего.
13.
Так Пришедший (tathāgata) – один из частых эпитетов Будды Гаутамы.
14.
Шуддхадхивасы – класс богов в буддийской мифологии.
Когда родился царевич, Земля, хотя ее крепко держит Владыка гор15, задрожала, Как корабль колеблется под ударами ветра, И с неба безоблачного Дождь пролился из лотосов, сандалом благоухающий.
15.
Владыка гор – возможно, имеется в виду гора Меру, расположенная в центре мироздания, или же гора Мандара.
А на северо-востоке пристанища Сам собой отворился колодец, И служанки царицы, придя в изумление, Из него брали воду для омовений, Словно бы из святого источника.
Когда родился Наставник, дабы Освобождение дать живущим, Мир, пребывавший в раздорах, Обрел, наконец, покой, Путеводителя получив, Воистину вести способного. Мрачен был только Мара16.
16.
Мара (Убивающий) – эпитет бога любви Камы. Подробнее о Маре и его столкновении с царевичем Гаутамой говорится в 13-й песни поэмы.
Хоть и был государь стоек духом, Но, увидев чудесное рождение сына, Взволновался он и, любви исполнясь, Пролил два слезных потока – страха и радости.
29
amānuṣī tasya niśamya śaktiṃ mātā prakṛtyā karuṇārdracittā / prītā ca bhītā ca babhūva devī śītoṣṇamiśreva jalasya dhārā // Bc_1.29 //
Страхом и радостью была охвачена и царица, Словно теченье, несущее вместе Холодные воды и теплые, ибо знала она, Что сын ее прочих людей превосходит, но говорила в ней И природная материнская слабость.
30
nirīkṣamāṇā bhayahetumeva dhyātuṃ na śekuḥ vanitāḥ pravṛddhāḥ / pūtāśca tā maṅgalakarma cakruḥ śivaṃ yayācuḥ śiśave suraughān // Bc_1.30 //
Старухи седые, не в силах понять истину, Видели тут лишь причину для опасений, И, совершив очищение, У богов для младенца просили Кармы счастливой и благоденствия.
Брахманы, славные благочестием, ученостью и красноречием, О знамениях тех прослышав, Пришли к царю, что был страхом охвачен, И с волненьем и удивлением на лицах ему сказали:
«В этом мире все существа живые, ищущие покоя, Не жаждут награды иной, кроме рождения сына. Сын твой – светильник рода, а потому возрадуйся И устрой сегодня же пир.
Тело его сияет, будто лампа зажженная. Наделен он благими приметами, которые предвещают, Что будет он или великим владыкой, Или же мудрецом просветленным.
35
icchedasau vai pṛthivīśriyaṃ cet nyāyena jitvā pṛthivī samagrām / bhūpeṣu rājeta yathā prakāśaḥ graheṣu sarveṣu ravervibhāti // Bc_1.35 //
Если земной возжелает он власти, То, покорив всю землю, Затмит он прочих царей, Как затмевает солнце иные светила небесные.
А если он возжелает Освободиться от перерождений, То в леса уйдет и, истинным знанием Победив все другие учения, Достигнет величия и возвысится Надо всеми, словно гора Сумеру.
37
yathā hiraṇyaṃ śuci dhātumadhye merurgirīṇāṃ sarasāṃ samudraḥ / tārāsu candrastapatāṃ ca sūryaḥ putrastathā te dvipadeṣu varyaḥ // Bc_1.37 //
Как золото между металлов, Как между гор – Сумеру, Как океан – между рек и озер, Как между звезд – луна, Как между светочей – солнце, Так и твой сын наилучшим будет между людьми.
Глаза его не мигают17, Они широки и прозрачны, Излучают сияние мягкое, Не дрожат они и обрамлены Ресницами черными, длинными, И все вещи на свете прозревать способны».
17.
По традиционным индийским представлениям немигающие глаза – отличительная черта богов.
И царь вопросил тогда: «Отчего обладает он этими знаками, Если у мудрых великих владык минувших времен Подобных не было?» И ответили брахманы:
40
khyātāni karmāṇi yaśo matiśca pūrva na bhūtāni bhavanti paścāt / guṇā hi sarvāḥ prabhavanti hetoḥ nidarśanānyatra ca no nibodha // Bc_1.40 //
«Если речь мы ведем о мудрости, О великих деяньях, о славе, Неуместны слова такие Как «потом» или «прежде». И у добрых качеств Всегда есть причина. Вот как некогда было –
41
yadrājaśāstraṃ bhṛguraṅgirā vā na cakraturvaśakarāvṛṣī tau / tayoḥ sutau saumya sasarjatustatkālena śukraśca bṛhaspatiśca // Bc_1.41 //
Бхригу и А́нгирас, Два мудреца великих, Основатели царских домов, Науку правленья не создали, Позже ее измыслили Их сыновья – Шукра и Бриха́спати18.
18.
Бхригу – легендарный мудрец, один из семи риши, основатель рода Бхаргавов. Шукра – один из его сыновей, отождествляется с ведийским риши Ушанасом, почитается как наставник демонов-асуров. Ангирас – также один из семи риши, сын Брахмы считается составителем «Атхарваведы». Брихаспати – его сын, отождествляемый с наставником богов Брихаспати.
Сара́свата поведал Веду утраченную, Которую дотоле никто разыскать не мог. Вьяса же ее разделил на четыре части, Чего не сумел сделать Васи́штха19.
19.
Сарасвата – сын мудреца Дадхичи и богини Сарасвати. От матери он усвоил знание Веды, которая затем была разделена на четыре части мудрецом Вьясой, создателем эпоса «Махабхарата». Васиштха – один из семи риши, наставник царей из Солнечной династии, прадед Вьясы.
Вальмики же уложил Слова в равномерные стопы, чего не смог Чьявана, мудрец великий. И науку врачебную Атри не создал, Позже ее поведал мудрец Атрея20.
20.
Вальмики – легендарный мудрец и поэт, создатель эпоса «Рамаяна». Ему приписывается изобретение шлоки, основного стихотворного размера древнеиндийского эпоса. Чьявана – мифический риши, сын Бхригу. Упоминается в «Ригведе». Атрея – потомок Атри, одного из семи риши. Ему приписывается авторство медицинского трактата «Чарака-самхита».
Кушика дваждырожденным не стал, Но стал им его внук Вишвамитра. Границу моря и суши Икшваку не проложил, Установил ее Сагара21.
21.
Кушика – легендарный царь. Его внук Вишвамитра, хотя был рожден кшатрием, однако стал брахманом, одним из семи риши и основателем рода Каушиков. Вишвамитре приписывается авторство ряда ведийских гимнов, в том числе и «Гаятри-мантры» Здесь Ашвагхоша употребляет слово «дваждырожденный» (dvija) как обозначение варны брахманов. Сагара – мифический царь из Солнечной династии, потомок Икшваку. Его сыновья в поисках похищенного жертвенного коня, вырыли по повелению отца ущелье, достигающее подземного мира. Впоследствии потомок Сагары Бхагиратха низвел небесную реку Гангу на землю, и ее воды заполнили это ущелье, образовав океан. Поэтому Сагара считается создателем океана.
Джа́нака стал наставником В йоге для дваждырожденных, Чего не сумел никто Из живших прежде. А Шура и иные оказались Слабы для славных деяний, что Шаури совершил22.
22.
Джанака – легендарный правитель Видехи, в «Махабхарате» выступает как наставник брахманов в йоге. Шаури – имеется в виду Кришна. Шура (Шурасена) – царь ядавов, дед Кришны.
46
tasmātpramāṇaṃ na vayo na vaṃśaḥ kaścitkvacicchraiṣṭhyamupaiti loke / rājñāmṛṣīṇāṃ ca hi tāni tāni kṛtāni putrairakṛtāni pūrvaiḥ // Bc_1.46 //
Следовательно, не возраст И не происхождение Позволяют тому иль иному Обрести превосходство в мире. Ибо многие цари и риши Не сумели свершить того, Что их сыновья свершили».
И, успокоенный мудрецами, Он одарил их щедро, А про себя подумал: «Пусть станет мой сын государем, Как то ему предназначено. Достигнув же лет преклонных, Пусть он в леса удалится».
По знамениям и благодаря Силе, накопленной подвижничеством, О рождении того, Кто положит конец рождениям, А́сита мудрый узнал И, взыскуя истинной дхармы, Пришел он к владыке шакьев23.
23.
Асита (букв. Черный) – согласно «Махавасту», тексту о жизни Будды, написанному на гибридном санскрите, брахман из Удджаини, который оставил дом и поселился в обители в горах Виндхья. Согласно «Лалитавистара-сутре» Асита предавался подвижничеству в Гималаях. В буддийских текстах он именуется Аситой Девалой или Калой Девалой (Черным Набожным).
Его, познавшего Брахмана, Блистающего познанием Брахмана, И силой подвижничества Наставник царя, познавший Брахмана, С великим почтением провел к повелителю.
И вошел он к царю Во внутренние покои, Чувствуя радостное возбуждение Из-за рожденья царевича, Но сохраняя невозмутимость, Словно среди лесов, Благодаря могуществу, Накопленному подвижничеством, И при подмоге старости.
52
tato nṛpastaṃ munimāsanasthaṃ pādyārdhyapūrvaṃ pratipūjya samyak / nimantrayāmāsa yathopacāraṃ purā vasiṣṭhaṃ sa ivāntidevaḥ // Bc_1.52 //
Царь усадил подвижника, Поднес ему воду для ног омовения, Поднес ему воду приветствия, Принял его, как подобает, Как некогда Антидева – Васиштху24.
24.
Антидева (Рантидева) – щедрый и благочестивый царь, упоминаемый в «Махабхарате» и «Бхагавата-пуране». В 12-й книге «Махабхараты» есть эпизод, в котором Антидева отправляется на небо, чтобы совершить приветственное подношение воды мудрецу Васиштхе.
«Достойно ты поступил, Великий духом гостеприимец, Щедрый даритель, любящий дхарму. Радушье такое ко мне Подобает тебе по нраву, Роду, мудрости, возрасту.
Когда я эти слова услышал, Ум я сосредоточил И понял знамений смысл. Ныне пришел я с желанием Сам увидеть это знамя шакьев, Подобное высоко поднятому знамени бога Индры».
Услышав слова такие, Обрадовался владыка. И, слабея ногами от волнения, Подошел к кормилице, Взял царевича, Что лежал у нее на коленях, И показал подвижнику.
60
cakrāṅkapādaṃ sa tato maharṣirjālāvanaddhāṅgulipāṇipādam / sorṇabhruvaṃ vāraṇavastikośaṃ savismayaṃ rājasutaṃ dadarśa // Bc_1.60 //
Тогда великий провидец Увидел – у царского сына Отмечены стопы знаками колес, Пальцы соединены перепонками, Прядь волос растет меж бровями, И срамные части, Скрыты, подобно слоновьим25.
25.
Здесь перечислены несколько признаков «великого мужа». В «Лалитавистара-сутре» Асита перечисляет 32 основных признака, которые находят отражение и в буддийской иконографии.
Когда увидел мудрец, Как лежит царевич на коленях кормилицы, Словно сын Агни на коленях богини26, То на кончиках ресниц у него задрожали слезы, И, вздохнув, поднял он очи к небу.
26.
Имеется ввиду Сканда (Кумара), бог войны. По одной версии, он был сыном бога огня Агни. По другой Сканда родился от семени Шивы, пролитого в огонь, которое тот не смог удержать и выбросил в небесную Гангу. Та отнесла семя на гору Удая, из-за которой восходит солнце. Там из этого семени и родился бог Сканда. Под богиней в первом случае может подразумеваться Сваха, которая родила Сканду от Агни, либо Ума (Парвати), супруга Шивы.
Видя, как у А́ситы глаза увлажнились, Вздрогнул царь от любви к сыну И голосом, от слез прерывающимся, Спросил он, руки сложив почтительно И склонившись пред мудрецом:
«Тело его с божественным сходно, Чудесами его рожденье отмечено. Предсказал ты ему великое будущее. Отчего же ты плачешь, стойкий?
64
api sthirāyurbhagavan kumāraḥ kaccinna śokāya mama prasūtaḥ / labdhaḥ kathaṃcitsalilāñjalirme na khalvimaṃ pātumupaiti kālaḥ // Bc_1.64 //
Долгая ль жизнь суждена царевичу? Не на го́ре ли он родился? Обрел я ныне воду в ладонях, Но не выпьет ли ее Смерть?27
27.
Речь идет о ритуале поднесения воды предкам. Шуддходана имеет ввиду, что если сын умрет раньше своего отца, то он уже не сможет совершать этот обряд в честь своего умершего родителя.
65
apyakṣayaṃ me yaśaso nidhānaṃ kacciddhruvo me kulahastasāraḥ / api prayāsyāmi sukhaṃ paratra supto 'pi putre 'nimiṣaikacakṣuḥ // Bc_1.65 //
Не рухнет ли славы моей сокровище? Не оскудеет ли сила рук моего рода? Обрету ли блаженство в грядущей жизни, Хоть и спящий, но с глазом, открытым в сыне?28
28.
Видимо, Шуддходана образно говорит, что сын является продолжением существования своего отца и после смерти, в этом мире.
66
kaccinna me jātamaphullameva kulapravālaṃ pariśoṣabhāgi / kṣipraṃ vibho brūhi na me 'sti śāntiḥ snehaṃ sute vetsi hi bāndhavānām // Bc_1.66 //
Ужели рожденный мною побег моего рода Не раскроется, сушью погубленный? Поведай, мудрец, не медли, ибо нет мне покоя. Знаешь ведь ты, какова Любовь отцовская к сыну».
Поняв, что страдает Царь от мыслей тревожных, Ответил ему подвижник: «Тяжкие думы рассей, государь. Что сказано мной – то исполнится. Нет в этом сомнения.
68
nāsyānyathātvaṃ prati vikriyā me svāṃ vañcanāṃ tu prati viklavo 'smi / kālo hi me yātumayaṃ ca jāto jātikṣayasyāsulabhasya boddhā // Bc_1.68 //
Удручен же я ныне не мыслью, Будто ждут царевича беды, Удручен я тем, что напрасно Протекло моей жизни время. Ведь приблизилась смерть моя, когда родился мудрец, Что исполнит трудное дело – рождения уничтожит.
Покинет он царство, Безразличен станет к мирскому, Суровым подвижничеством истину он обретет. И воссияет тогда он – Солнце знания – Дабы рассеять в мире мрак заблуждений.
Из океана страданий, Пена которого – болезни, Волны которого – старость, Мощное течение – смерть, Выведет он этот горестный мир С помощью великого корабля знания.
Увидят все существа, жаждой терзаемые, Его реку текущую истинного учения, Воды которой – мудрость, Берега – добродетели стойкие, Прохлада – сосредоточение, Чакраваки – слова обета.
Миру живых существ, Сжигаемому огнем страстей Пылающем на хворосте чувственных желаний, Дарует он радость дождем учения, Как туча – обильным ливнем Отраду дарит после долгого зноя.
И, просветленья достигнув, Даст он – владыка дхармы – Освобожденье от пут этого мира, Попавшегося в ловушки Собственных заблуждений, Страданиями одолеваемого, Не имеющего прибежища.
76
tanmā kṛthāḥ śokamimaṃ prati tvamasminsa śocyo 'sti manuṣyaloke / mohena vā kāmasukhairmadādvā yo naiṣṭhikaṃ śroṣyati nāsya dharmam // Bc_1.76 //
Потому не печалься о сыне. Тот воистину жалости будет достоин, кто из-за помрачения, или из-за желаний плоти, или из-за гордыни Не услышит слова Его учения совершенного.
77
bhraṣṭasya tasmācca guṇādato me dhyānāni labdhvāpyakṛtārthataiva / dharmasya tasyāśravaṇādahaṃ hi manye vipattiṃ tridive 'pi vāsam // Bc_1.77 //
И хотя достиг я сосредоточения, Но не познал я его учения, Значит, и цель моя не достигнута. Не смог я в его учении Себе обрести прибежища. И потому Даже рождение на небесах Я почитаю несчастьем».
78
iti śrutārthaḥ sasuhṛtsadārastyaktvā viṣādaṃ mumude narendraḥ / evaṃvidho 'yaṃ tanayo mameti mene sa hi svāmapi sāravattām // Bc_1.78 //
Услышав это, владыка Вместе с женой и друзьями возвеселился духом И про себя подумал: «Вот каков будет мой сын!», И рад был подарку судьбы.
79
ārṣeṇa mārgeṇa tu yāsyatīti cintāvidheyaṃ hṛdayaṃ cakāra / na khalvasau na priyadharmapakṣaḥ / saṃtānanāśāttu bhayaṃ dadarśa // Bc_1.79 //
Но все же он опасался: «Станет мой сын подвижником». Не был царь недругом дхармы, Однако страшился, что пресечется род его.
И вот А́сита мудрый, Поведав всю истину царю, печалящемуся о сыне, Удалился, провожаемый почтительными взглядами, Как пришел, дорогою ветра.
81
kṛtamitiranujāsutaṃ ca dṛṣṭvā munivacanaśravaṇe ca tanmatau ca / bahuvidhamanukampayā sa sādhuḥ priyasutavadviniyojayāṃcakāra // Bc_1.81 //
И сына сестры увидев29, Тот мудрец, обретший истинное знание, Сострадательно дал ему наставления словно родному сыну, Дабы тот потом мог внять речениям Муни.
29.
Возможно, речь идет о племяннике Аситы Нарадатте, который упоминается в «Лалитавистаре».
Царь же, довольный рождением сына, Открыл узилища в своих владениях, И, сынолюбец, Провел обряд джатакармы, подобающий его роду30.
30.
Обряд джатакармы проводится сразу после рождения ребенка и призван пробудить в нем разум, даровать долголетие и силу. Также в день совершения обряда принято совершать разнообразные дары.
Когда десять дней миновало, Душу очистив, Он, охваченный высшей радостью, Совершил обряды с чтением мантр, С принесением жертв ради грядущего счастья сына31.
31.
После рождения сына члены семьи в течение десяти дней считаются «нечистыми». В это время они не имеют права совершать религиозные ритуалы.
84
api ca śatasahasrapūrṇasaṃkhyāḥ sthirabalavattanayāḥ sahemaśṛṅgīḥ / anupagatajarāḥ payasvinīrgāḥ svayamadadātsutavṛddhaye dvijebhyaḥ // Bc_1.84 //
Дабы сын его процветал, Брахманам царь раздарил Ровно сотню тысяч коров, Молоко обильно дающих, Молодых, с золотыми рогами, И с крепкими телятами.
И вот владыка, свой дух укротивший, Совершил все положенные обряды, Успокоившие его сердце. И в благоприятное время Принял решенье, счастливый, Вернуться в свою столицу.
Богам совершив поклоненье Ради процветанья царевича, Супруга владыки с сыном Села в великолепный Паланкин, украшенный костью слоновой, И гирляндами белых цветов, Со светильниками в самоцветах.
Первой в город вошла царица, Вместе с сыном, сопровождаемая старыми женщинами. После и царь вошел в город, И жителей толпы приветствовали его, Словно бессмертные боги – Индру.
И, во дворец вернувшись, Царь шакьев, счастливый, как Бхава При рождении Шестиликого32, Сияя улыбкой, распоряжения отдавал: «Сделайте то и это», дабы дом процветал его.
32.
Имеются ввиду Шива и его сын Сканда, бог войны.
Город Капилавасту со всеми его предместьями33 Восторгался рожденьем царевича, Словно апсарами34 изобилующая Обитель Куберы – Богатств Дарителя – рождением Налаку́бары35.
33.
Капилавасту – столица царства шакьев. Располагался на территории современного Непала.
С тех пор, как родился сын, Которому суждено было положить конец Рождению, старости, смерти, Владыка, душу свою обуздавший, Прирастал богатствами, слонами, конями, друзьями, Как Инд наполняется водами.
2
dhanasya ratnasya ca tasya tasya kṛtākṛtasyaiva ca kāñcanasya / tadā hi naikānsa nidhīnavāpa manorathasyāpyatibhārabhūtān // Bc_2.2 //
Богатства, драгоценные камни, Золота кованого и некованого, Всего только, что возможно, Приобрел столько владыка, Что даже для самого Желания Было оно чрезмерным.
3
ye padmakalpairapi ca dvipendrairna maṇḍalaṃ śakyamihābhinetum / madotkaṭā haimavatā gajāste vināpi yatnādupatasthurenam // Bc_2.3 //
Слоны с гималайских склонов, С мадой, струящейся по вискам, Которых даже подобные Падме36 Повелители слонов не удержат в стойле, Приходили к нему по собственной воле.
36.
Имеется ввиду Махападма, один из слонов, поддерживающих Землю.
Сотрясалась столица От поступи коней с развевающимися гривами. Были они мастей всевозможных, пород различных, Отмеченые многообразными клеймами, В сбруях из чистого золота, Взятые силой, по дружбе подаренные или на иные сокровища выменянные.
Враги к царю безразличными стали, Безразличными бывшие стали друзьями, С друзьями же дружба Еще сильнее окрепла. Стало два крыла у царя, Иных же не было37.
37.
То есть остались только друзья и нейтральные правители, врагов же не было.
Небеса, ветерками мягкими вея, Погромыхивая раскатами грома Серьгами сполохов посверкивая, Дожди проливали В должное время и в должном месте, Не били градом, Не секли молниями.
8
ruroha sasyaṃ phalavadyathartu tadākṛtenāpi kṛṣiśrameṇa / tā eva cāsyauṣadhayo rasena sāreṇa caivābhyadhikā babhūvuḥ // Bc_2.8 //
И не надо было труда упорного, Чтобы согласно времени года Обильно зерно прорастало. И травы целебные Превосходными стали По вкусу и силе.
И даже если случались Столкновения воинские или иные Дела, для жизни опасные, Женщины рожали легко и в срок, Оставаясь здоровыми и невредимыми.
10
pṛthagvratibhyo vibhave 'pi garhye na prārthayanti sma narāḥ parebhyaḥ / abhyarthitaḥ sūkṣmadhano 'pi cāryastadā na kaścidvimukho babhūva // Bc_2.10 //
Впавшим в нужду Не приходилось просить подаяния, Кроме тех, кто принес обеты. Благородные люди, Даже если многих богатств не стяжали, Не отворачивались от просящего.
Словно у Яяти, сына Нахуши38, В царстве владыки шакьев Не было в те времена Непочтительных к старшим, Скупцов, клятвопреступников, Лжецов и вредящих соседям.
38.
Яяти – древний царь из Лунной династии, правитель Чеди, легендарный основатель царских родов Ядавов (к которому относился Кришна) и Пауравов, к которому принадлежали Пандавы и Кауравы, герои «Махабхараты». Символ справедливости и сострадания.
Не ведая голода, страха, болезней Люди счастливы были, словно на небе. И жен не обижали мужья, А жены – мужей.
14
kaścitsiṣeve rataye na kāmaṃ kāmārthamarthaṃ na jugopa kaścit / kaściddhanārthaṃ na cacāra dharma dharmāya kaścinna cakāra hiṃsām // Bc_2.14 //
Никто не служил любви ради похоти, Никто не стремился к богатству Из желания удовольствий, Никто не следовал дхарме Из желанья стяжать богатства, И никто не вредил другим ради дхармы.
После того, как родился сын у владыки, Словно в царстве Ману, сына Адитьи40, Радость ступила на землю шакьев. Сгинуло зло. Воссиял закон. Нечестие прекратилось.
40.
Ману Вайвасвата или Сатьяврата, седьмой из Ману, мифических прародителей человечества, переживший потоп. Сыновьями Ману Вайвасваты были Судъюмна и Икшваку, основатели Лунной и Солнечной династий.
Так процветал царский дом. Все дела его были успешны. И дал государь сыну имя Сарвартхасиддха – «Успех всех замыслов».
18
devī tu māyā vibudharṣikalpaṃ dṛṣṭvā viśālaṃ tanayaprabhāvam / jātaṃ praharṣa na śaśāka soḍhuṃ tato nivāsāya divaṃ jagāma // Bc_2.18 //
Царица же Майя, Увидев сына могучую силу, Подобную силе святых провидцев, Его рождению через меру возрадовалась, И не от горя – от радости Переселилась в жилища небесные.
Принесли ему Украшения, возрасту подобающие, Слонов, оленей, коней из золота, Колесницы, бычками запряженные, Кукол, отделанных серебром и золотом.
23
evaṃ sa taistairviṣayopacārairvayo 'nurūpairupacaryamāṇaḥ / bālo 'pyabālapratimo babhūva dhṛtyā ca śaucena dhiyā śriyā ca // Bc_2.23 //
Окруженный всей этой роскошью, Созданной для наслаждений, Царевич, хоть и юн был возрастом, но стойкостью духа, Чистотой, умом, благородством не походил на ребенка.
Владыка шакьев, узнав от А́ситы, провидца великого, Что в будущем сын обретет блаженство высшее, Боясь, что царевич уйдет в леса, Окружил его чувственными наслаждениями.
Для сына избрал государь Из семьи, известной нравами добрыми, богиню Шри В облике девы прекрасной, широкославной Яшодхары41, Наделенной скромностью и послушанием.
41.
Имя «Яшодхара» буквально означает «Славонесущая». Это значение несколько раз обыгрывается Ашвагхошей.
Там, в покоях, По числу времен года, Белых, как осенние облака, Дивных, словно слетевшие с неба виманы43, Проводил дни и ночи царевич, В окружении женщин, Которые слух его услаждали благородной музыкой.
Государь же отец, ради его процветания, И побуждаемый будущим, предсказанным сыну, Погрузился в покой, от грехов отрешился. Укрощал он свой дух, одарял он подвижников.
Не привязывался он к любовным утехам, Подобно слабовольным людям. Не наслаждался он Недостойными связями с женщинами. Стойко смирял он Норовистых скакунов желаний, и покорял добродетелью Родичей своих и подданных.
Не искал он знания, Что страданья другим причиняет. То постигал он знание, Что благодать приносит. И желал он блага Собственному народу И всем, кто живет на свете.
И долголетия ради восхвалял он, как подобает, Сияющее созвездие во главе с Брихаспати45. Жертвы он приносил неистощимому пламени; Одаривал дваждырожденных золотом и коровами.
45.
Брихаспати – божество, внук Брахмы, сын Ангираса. В постведийской мифологии – наставник богов и повелитель планеты Юпитер. Под созвездием во главе с Брихаспати подразумевается, вероятно, Пушья, которое уже упоминалось в поэме в связи с рождением Будды.
37
sasnau śarīraṃ pavituṃ manaśca tīrthāmbubhiścaiva guṇāmbubhiśca / vedopadiṣṭaṃ samamātmajaṃ ca somaṃ papau śāntisukhaṃ ca hārdam // Bc_2.37 //
Тело он омывал влагой святых источников, Душу он очищал водами добродетели. Сому пил государь, как то предписано Ведами, И рожденное в сердце счастье покоя душевного.
38
sāntvaṃ babhāṣe na ca nārthavadyajjajalpa tattvaṃ na ca vipriyaṃ yat / sāntvaṃ hyatattvaṃ paruṣaṃ ca tattvaṃ hriyāśakannātmana eva vaktum // Bc_2.38 //
Слова изрекал он ласково, Не говорил бесполезного. Правды всегда держался, Не произносил неприятного. Не способен он был, даже из-за стыда, Вымолвить ложное, хоть и приятное, Или жестокое, хоть и правдивое.
39
iṣṭeṣvaniṣṭeṣu ca kāryavatsu na rāgadoṣāśrayatāṃ prapede / śivaṃ siṣeve vyavahāraśuddhaṃ yajñaṃ hi mene na tathā yathā tat // Bc_2.39 //
Был ли желанен кто или нежеланен – Ко всем он равно относится, Ни любви, ни ненависти не высказывая. Чистому благу служил он, Ибо ставил его выше жертвоприношения.
Одного укрощал он, Семерых охранял он, Семерых оставлял он, Пятерых защищал он. Обрел он три вещи, Познал он три вещи, Познал две вещи, Отбросил две вещи46.
46.
Смысл строфы не вполне ясен. По трактовке Оливелла, один – это царь, семеро – семь составляющих царства (царь, министры, двор, территория страны, цитадель, сокровищница, армия и вассалы). Семеро, которых следует оставить – это семь пороков правителя. Согласно «Артхашастре» это оскорбления, физическое насилие, отнятие чужой собственности, а также охота, азартные игры, женщины и выпивка. Пятеро – возможно, пять средств взаимодействия с соседями (примирение, поднесение даров, разжигание раздоров, война и умиротворение). Три вещи, которые надо обрести – три цели жизни (триварга): кама (любовь), артха (накопление богатств) и дхарма (религиозное служение). Три вещи, которые следует понять – вероятно, три вида правителей (друзья, враги и нейтралы). Две вещи, которые следует познать – хорошее и дурное правление. Две вещи, которые следует отбросить – гнев и похоть.
Преступников, заслуживших смерть, Не убивал он и даже Не смотрел на них гневно. Налагал он мягкое наказание, Ибо с миром их отпускать Он тоже считал неправильным.
Подобно подвижнику Нес он обеты суровые. Он прекратил старинные распри. И обрел царь славу, Добродетелью благоухающую. Отбросил он страсти, нечистоту порождающие.
44
na cājihīrṣidvalimapravṛttaṃ na cācikīrṣitparavastvabhidhyām / na cāvivakṣīd dviṣatāmadharma na cāvivākṣīddhṛdayena manyum // Bc_2.44 //
Не налагал он несправедливой дани, Не желал чужого имущества, Недругов не злословил, Не держал в своем сердце гнева.
В то время у прекрасногрудой Яшодхары, славу свою несущей, Родилось дитя, внук государя Шуддходаны. И был младенец лицом Схож с Луною, противником демона Раху – И потому нарекли его Ра́хулой47.
47.
Раху – согласно мифам, демон (данава). Когда боги пахтали Молочный океан, чтобы добыть напиток бессмертия амриту, Раху похитил немного амриты, но его выдали божества Солнца и Луны. Из-за этого Вишну отсек Раху голову. Голова Раху стала одной из планет, которая периодически заглатывает Солнце и Луну, вызывая затмения. Тело Раху стало планетой Кету, которая преследует жену бога Луны, созвездие Рохини. Имя «Рахула» возможно связано с корнем lā («хватать») и означает «Враг Раху», то есть Луна.
putrasya me putragato mameva snehaḥ kathaṃ syāditi jātaharṣaḥ / kāle sa taṃ taṃ vidhimālalambe putrapriyaḥ svargamivārurukṣan // Bc_2.48 //
«Разве может мой сын не любить чадо свое, Как люблю я его самого?» – Подумал владыка счастливый, И в положенный срок Совершил все обряды должные, Как будто желал он взойти на небо.
Встал он на путь древних царей, Прославленных, быкам подобных, Он предавался подвижничеству, не сняв одеяния белого, И совершал бескровные жертвы.
50
ajājvaliṣṭātha sa puṇyakarmā nṛpaśriyā caiva tapaḥśriyā ca / kulena vṛttena dhiyā ca dīptastejaḥ sahasrāṃśurivotsisṛkṣuḥ // Bc_2.50 //
Сиял государь добродетельный Блеском царским и блеском подвижника, Славой рода, поведеньем достойным, мудростью, Словно бы желая свет разливать Подобно многолучистому солнцу.
51
svāyaṃbhuvaṃ cārcikamarcayitvā jajāpa putrasthitaye sthitaśrīḥ / cakāra karmāṇi ca duṣkarāṇi prajāḥ sisṛkṣuḥ ka ivādikāle // Bc_2.51 //
Нерушимым было его благополучье, И читал он стихи священные, обращенные к Брахману, И дела совершал многотрудные, Будто Ка, в начале времен существа живые творивший48.
48.
Ка – одно из имен Праджапати. В Ведах Праджапати – творец всего сущего. Позднее, в эпосе и пуранах, он стал отождествляться с Брахмой.
Меч отложив, обратился к писаньям, Миру служил, исполнял обеты, Как царь он не предавался плотским утехам, И словно отец смотрел на свои владения.
53
babhāra rājyaṃ sa hi putrahetoḥ putraṃ kulārthaṃ yaśase kulaṃ tu / svargāya śabdaṃ divamātmahetordharmārthamātmasthitimācakāṅkṣa // Bc_2.53 //
Ибо царство держал он ради сына, сына – ради рода, род – ради славы, Священное слово – ради небес, Небеса – ради души своей, И стойкости души желал ради исполнения дхармы.
54
evaṃ sa dharma vividhaṃ cakāra sidbhirnipātaṃ śrutitaśca siddham / dṛṣṭvā kathaṃ putramukhaṃ suto me vanaṃ na yāyāditi nāthamānaḥ // Bc_2.54 //
Так следовал он дхарме, Данной праведными, В писаниях установленной. И молил он: «Как сын мой, Сына родного лицо увидев, Сможет уйти в леса?»
55
rirakṣiṣantaḥ śriyamātmasaṃsthāṃ rakṣanti putrān bhuvi bhūmipālāḥ / putraṃ narendraḥ sa tu dharmakāmo rarakṣa dharmādviṣayeṣu muñcan // Bc_2.55 //
Желая оберечь свое могущество, Цари сыновей своих оберегают. Но царь, возлюбивший дхарму, Отвращал сына от дхармы, Отдавая его во власть Чувственных наслаждений.
56
vanamanupamasattvā bodhisattvāstu sarve viṣayasukharasajñā jagmurutpannaputrāḥ / ata upacitakarmā rūḍhamūle 'pi hetau sa ratimupasiṣeve bodhimāpanna yāvat // Bc_2.56 //
Но все бодхисатвы, Обладающие совершенной природой, Познавши вкус чувственных наслаждений, Породив сыновей, в леса уходили. И хотя в прошлых рождениях Накопил царевич благую карму, Но, даже обладая стойким корнем, Время он проводил в утехах, Пока не настал ему срок пробудиться.
Однажды услышал царевич – За дворцовой стеною Есть рощи с прохладной приятной тенью. Там травы нежные на лужайках, Там лотосами цветут озера, И слышится песня кукушек в древесных кронах.
Услышал он о чудесных парках – Излюбленном месте прогулок женщин. И возжаждал царевич Выйти тогда за дворцовые стены, Как слон в загоне рвется, тоскуя, на волю.
И когда очищена была дорога, Прекрасный царевич со своими слугами Спустился с террасы на крыше дворцовой И пришел к отцу-государю По его разрешению, в должное время.
И у владыки На глаза навернулись слезы. Поцеловал он сына, Посмотрел на него долгим взглядом И молвил: «Ступай же», а сердце Твердило иное: «Останься».
И вот царевич поднялся На золотую колесницу. Правил ею возница умелый, Достойный доверия и отважный. Была она запряжена Четверкой коней спокойных, И сбруя была их украшена Золотом Джамбу-реки49.
49.
Река Джамбу (Джамбунада) – мифическая река, в которой, как считалось, находят золото особой чистоты, которое также именуют «джамбунада».
Так началась прогулка царевича. Он как месяц, плывущий по небу В окруженье созвездий, Ехал по дороге, Усеянной свежими цветами, Украшенной гирляндами, По сторонам которой Трепетали знамена.
Неспешно он ехал по царской дороге, Провожаемый взглядами горожан, Глаза которых, Округлившись от любопытства, Похожи были на половинки Голубых кувшинок.
Горбуны из родов благородных, горцы и карлики50, И жены из бедных хижин Перед ним склонялись подобно знаменам, Сопровождающим божество.
50.
В «Артхашастре», в разделе «Охрана особы царя» (I, 21) говорится, что наряду с отрядами лучниц, евнухами и домашними слугами царя должны окружать горбуны, карлики и горцы-кираты.
Столпились они на крышах, От любопытства утратив скромность – Пояса с них спадали, Украшения нацепили они в беспорядке, И, внезапно разбуженные, Смотрели они ошеломленно.
И домашних птиц распугали женщины, Топоча по лестницам, Гремя поясами и ножными браслетами, И тем, что толкали друг друга, Торопясь поглядеть на царевича.
Лица-лотосы женщин, Глядящие с балконов, Чьи серьги, дрожащие от волнения, Друг с другом соприкасались, Были подобны Настоящим лотосам, Словно бы к стенам домов прилепившимся.
И весь город прекрасный С раскрытыми окнами, Из которых выглядывали Женщины юные, Стал подобен небу с летающими колесницами, Из которых выглядывают апсары.
Женщины, На царевича сверху смотревшие, Казалось, готовы были сойти на землю. Мужчины, На него смотревшие, запрокинув головы, Казалось, готовы были в небо подняться.
23
dṛṣṭvā ca taṃ rājasutaṃ striyastā jājvalyamānaṃ vapuṣā śriyā ca / dhanyāsya bhāryeti śanairavocañśuddhairmanobhiḥ khalu nānyabhāvāt // Bc_3.23 //
Женщины, видя царского сына, Исполненного красоты и величия, Говорили утайкой: «Счастлива жена его», От чистого сердца, А не из зависти.
24
ayaṃ kila vyāyatapīnabāhū rūpeṇa sākṣādiva puṣpaketuḥ / tyaktvā śriyaṃ dharmamupaiṣyatīti tasmin hi tā gauravameva cakruḥ // Bc_3.24 //
«Царевич могучий наш долгорукий, Богу любви подобный, Скоро оставит величье властителя И стезею дхармы последует», – Так с уважением они говорили.
Впервые увидев дорогу царскую, Заполненную скромными горожанами, Облаченными в платье пристойное, чистое, Рад был царевич. Себя он чувствовал Так, будто заново он родился.
Но боги, живущие в чистых обителях51, Видя, как город объят ликованием, Словно вознесенный на небо, Тогда сотворили старца, Чтобы посеять смятенье В сердце царевича.
51.
Уже упоминавшиеся в первой песни божества- шуддхадхивасы.
«О колесничий! Поведай, кто же Этот человек с волосами белыми, Опирающийся на посох? Брови его на глаза нависли, Слаб он и согбен станом. От природы ли стал он таким? Или беда какая-то С ним приключилась, быть может?»
«Красоты губительница, убийца силы, Скорби источник, уничтожение радости, Памяти погибель, врагиня чувств, Что зовется старостью – Вот что его поразило.
«Хотя ты и наделен долголетием, Но станешь старцем волею времени, Нет сомнения в этом. Знают все люди старость, Губительницу красоты, И даже желают ее».
Тогда царевич, чей ум Был очищен делами праведными, Совершенными в прошлых рождениях, Накопивший благую карму В течение множества кальп, Услышав о старости, Содрогнулся, великий духом, Словно бык, рядом с которым Гром прогремел, полыхнула молния.
После того, что случилось, Коней скорей поверни, возница, Домой господин твой поедет. Ибо как буду я наслаждаться садами, Если в душе моей Страх старости поселился?»
«Что это за человек? Раздулся его живот, При каждом вздохе тело его сотрясается, Руки его бессильно свисли, Все члены его худы и бледны, Он идет, на спутника опираясь, и жалобно стонет».
И отвечал возница: «О господин, болезнью зовется Эта беда великая, которая возникает Из возмущения первоначал. Из-за нее стал таким Этот несчастный, хоть прежде и он Был, как и ты, здоровым».
С состраданием Поглядев на больного, Снова спросил царевич: «Только ли с ним одним Приключилось такое несчастье? Или же все существа живые Подвержены страху болезни?»
44
tato babhāṣe sa rathapraṇetā kumāra sādhāraṇa eṣa doṣaḥ / evaṃ hi rogaiḥ paripīḍyamāno rujāturo harṣamupaiti lokaḥ // Bc_3.44 //
Тогда ответил ему возница: «Все мы этой беде подвержены. Но, господин мой, От болезней страдая, люди все ж продолжают Радоваться жизни».
45
iti śrutārthaḥ sa viṣaṇṇacetāḥ prāvepatāmbūrmigataḥ śaśīva / idaṃ ca vākyaṃ karuṇāyamānaḥ provāca kiṃcinmṛdunā svareṇa // Bc_3.45 //
Услышав такие слова, Опечалился царевич и задрожал Будто луны отраженье в воде. И, исполнившись сострадания, Он мягко промолвил:
46
idaṃ ca rogavyasanaṃ prajānāṃ paśyaṃśca viśrambhamupaiti lokaḥ / vistīrṇamajñānamaho narāṇāṃ hasanti ye rogabhayairamuktāḥ // Bc_3.46 //
«Это несчастье живых существ, Называемое болезнью, Видят люди и не отчаиваются. Увы, велико их невежество! Смеются они, веселятся, Хотя недуги им угрожают.
47
nivartyatāṃ sūta bahiḥprayāṇānnarendrasadmaiva rathaḥ prayātu / śrutvā ca me rogabhayaṃ ratibhyaḥ pratyāhataṃ saṃkucatīva cetaḥ // Bc_3.47 //
Назад поверни, возничий. Пусть колесница Возвращается в царский дворец. Когда узнал я о страхе болезни, Словно бы сжалась душа моя, И радости нет в ней отныне».
48
tato nivṛttaḥ sa nivṛttaharṣaḥ pradhyānayuktaḥ praviveśa veśma / taṃ dvistathā prekṣya ca saṃnivṛttaṃ paryeṣaṇaṃ bhūmipatiścakāra // Bc_3.48 //
И, безрадостный, он во дворец вернулся, И думы его неотступно терзали. Когда же царь увидал, Что сын уже дважды Возвращается в скорби, Принялся он его расспрашивать.
49
śrutvā nimittaṃ tu nivartanasya saṃtyaktamātmānamanena mene / mārgasya śaucādhikṛtāya caiva cukrośa ruṣṭo 'pi ca nogradaṇḍaḥ // Bc_3.49 //
И услыхав, почему Так быстро вернулся царевич, Помыслил царь, Что покинул его уже сын, Разгневался он на слуг, Которым приказано было следить за дорогой. Но даже в гневе не был он с ними суров.
И вновь постарался увлечь он Сына чувственными наслаждениями, Надеялся царь: «Хотя бы Из привязанности к мирским утехам, Быть может, он нас не покинет».
51
yadā ca śabdādibhirindriyārthairantaḥpure naiva suto 'sya reme / tato bahirvyādiśati sma yātrāṃ rasāntaraṃ syāditi manyamānaḥ // Bc_3.51 //
Но сын, пребывая в дворцовых покоях, Отрады не находил ни в музыке, ни в иных усладах. И тогда повелел владыка Вновь на прогулку ехать царевичу, Думая: «В этот раз, быть может, иначе все обернется».
52
snehācca bhāvaṃ tanayasya buddhvā sa rāgadoṣānavicintya kāṃścit / yogyāḥ samājñāpayati sma tatra kalāsvabhijñā iti vāramukhyāḥ // Bc_3.52 //
Из отцовской любви, Понимая кручину сына, Царь, не думая о грехах, страстями рождаемых, Повелел, чтоб царевича встретили Гетеры, в своем ремесле искусные.
53
tato viśeṣeṇa narendramārge svalaṃkṛte caiva parīkṣite ca / vyatyasya sūtaṃ ca rathaṃ ca rājā prasthāpayāmāsa bahiḥ kumāram // Bc_3.53 //
Когда же дорога царская Была вновь украшена И осмотрена тщательно, Царь, дав сыну другого возницу И другую повозку, Отправил его на прогулку.
И возница, чей разум Был помрачен богами, Душою чистыми, Пребывающими в чистых обителях, Сказал господину истину, О которой молчать был обязан:
57
buddhīndriyaprāṇaguṇairviyuktaḥ supto visaṃjñastṛṇakāṣṭhabhūtaḥ / saṃvardhya saṃrakṣya ca yatnavadbhiḥ priyapriyaistyajyata eṣa ko 'pi // Bc_3.57 //
«Человек этот утратил Сознание, чувства, дыхание, Лежит он теперь безжизненно, Словно трава Или деревяшка, И даже родичами он покинут, Хоть растили они его И о нем заботились».
Ответил ему возница: «Это судьба Всех, кто живет в нашем мире. Каждого смерть ожидает, Будь он негодяй, Или человек обычный, Или праведник, великий духом».
60
tataḥ sa dhīro 'pi narendrasūnuḥ śrutvaiva mṛtyuṃ viṣasāda sadyaḥ / aṃsena saṃśliṣya ca kūbarāgraṃ provāca nihrādavatā svareṇa // Bc_3.60 //
Стоек царевич был, Но, лишь услыхал о смерти, Зарыдал и, плечом опершись На край колесницы, Громко воскликнул:
«Вот неизбежный конец человека! И все же люди Радуются, страх отбросив! Кажется мне – жестоки их души, Если способны они спокойно Следовать этим путем.
62
tasmādrathaḥ sūta nivartyatā no vihārabhūmerna hi deśakālaḥ / jānanvināśaṃ kathamartikāle sacetanaḥ syādiha hi pramattaḥ // Bc_3.62 //
Потому, возничий, Поверни поскорей колесницу, Ведь на земле нет места И времени для веселых прогулок. Зная о смерти, Как во время страданий Может беспечным быть человек, Чувствами наделенный?»
63
iti bruvāṇe 'pi narādhipātmaje nivartayāmāsa sa naiva taṃ ratham / viśeṣayuktaṃ tu narendraśāsanātsa padmaṣaṇḍaṃ vanameva niryayau // Bc_3.63 //
Но, хоть царевич велел возвращаться, Не послушал его возница, Поехал он в парк Падмашанда, Что заранее был обустроен по повеленью владыки.
И увидел царевич тот парк, Где обильно цветами Были покрыты деревья, Где с ветки на ветку Перелетали кукушки, Где высились павильоны, Где в озерах плавали лотосы, Парк, подобный Нандане52 – Роще близ города Индры.
52.
Нандана – роща (сад) царя богов Индры, которая находится на вершине горы Меру.
65
varāṅganāgaṇakalilaṃ nṛpātmajastato balādvanamatinīyate sma tat / varāpsarovṛtamalakādhipālayaṃ navavrato muniriva vighnakātaraḥ // Bc_3.65 //
Увлечен был царевич силою в парк, Где ждало его множество прекрасных женщин, Словно тот, кто едва лишь принял Обеты аскета, искуса страшащийся – Во дворец Кубе́ры, владыки А́лаки53, Полный прекрасных апсар.
53.
Алака – резиденция бога Куберы. Находится в Гималаях, на горе Кайласе. Описание Алаки содержится в поэме Калидасы «Облако-вестник».
Достоинствами своими Вы могли бы украсить Даже земли северных куру55, Даже парк развлечений Куберы56, не только эту страну.
55.
Северные куру – народ, обитающий в северной части материка Джамбудвипа. Страна северных куру отождествляется обычно с северной частью Гарвала и Хунадеши. В Индии традиционно она представлялась как земной рай. Возможно, северные куру были реально существующей ветвью гималайского племени куру.
56.
Имеется ввиду сад Чайтраратха, расположенный в предгорьях Гималаев рядом со страной северных куру.
Ведь некогда Блудница Кашисундари Ногою ударила провидца Вьясу57, Для самих богов неодолимого.
57.
Вьяса – легендарный мудрец, создатель эпоса «Махабхарата». Имя «Кашисундари» букв. означает «Красавица из Каши». Упомянутый Ашвагхошей эпизод не встречается ни в каких известных текстах.
Женщина доставила наслаждение Мудрецу Гаутаме Долгоподвижнику59, Немало прожившему, Хоть и была она низкого рода.
59.
Гаутама Долгоподвижник (Диргхатапас) – возможно, риши Гаутама Долго пребывающий во тьме (Диргхатамас), автор ряда ведийских гимнов, по преданию, родившийся слепым из-за проклятия Брихаспати. Возможно, речь идет об эпизоде из первой книги «Махабхараты»: царь Бали призвал Гаутаму ради приобретения сына. Однако царица Судешна, узнав, что Гаутама стар и слеп, вместо себя прислала свою молочную сестру из варны шудр, которая родила от Гаутамы одиннадцать сыновей.
19
ṛṣyaśṛṅgaṃ munisutaṃ tathaiva strīṣvapaṇḍitam / upāyairvividhaiḥ śāntā jagrāha ca jahāra ca // Bc_4.19 //
Ришьяшрингу, сына провидца, Женщин дотоле не знавшего, Точно так же уловками разными Пленила и похитила Шанта60.
60.
Согласно «Рамаяне» брахман Ришьяшрингу, живший в лесу, не ведал женщин. Царь Ромапада выдал за него замуж свою дочь Шанту.
А великий мудрец Вишвамитра, Хоть и предавался суровому подвижничеству, Но когда он пленился апсарой Гхрита́чи, То ему десять лет единым днем показались61.
61.
Вишвамитра – один из наиболее почитаемых мудрецов в индийской мифологии. История о его соблазнении апсарой Гхритачи упоминается в четвертой книге «Рамаяны». Возможно, что Грхитачи – другое имя апсары Менаки, которая родила от Вишвамитры дочь Шакунталу, героиню «Махабхараты» и драмы Калидасы «Шакунтала, или Перстень-примета».
Позади и впереди него Женщины шли, И был в том парке царевич подобен Вивасвату среди апсар в саду Вибхраджа63.
63.
Вивасват – одно из имен бога Солнца. Смысл фразы не вполне ясен. Джонстон отмечает, что обычно бог Солнца не ассоциируется с апсарами и предполагает, что под Вивасватом здесь подразумевается Индра (Johnston, 1935: 335).
Другая хмельной притворилась, и платье ее темно-синее Словно бы ненароком то и дело спадало, И, поблескивая поясом Сияла она, точно ночь, озаренная молниями.
И еще одна женщина, выйдя из зарослей лотоса, Лотос держа в руке, встала, лотосоокая, Рядом с царевичем лотосоликим, Словно подобная лотосу богиня Шри65.
65.
Шри – богиня удачи и процветания, позднее – эпитет Лакшми, супруги Вишну.
Посмотри на эту ашоку66, Что распаляет печаль влюбленных – Пчелы жужжат вокруг нее, Словно сжигает их пламя.
66.
Ашока – дерево с оранжево-красными цветами, цветущее весной. Слово «ашока» означает «беспечальный». Считается, что ашока устраняет скорбь и приносит счастье. В буддизме ашока почитается священным деревом.
Так все эти женщины, Душу которых разгорячил Манматха, Множеством ухищрений Соблазнить пытались царевича.
54
evamākṣipyamāṇo 'pi satu dhairyāvṛtendriyaḥ / martavyamiti sodvego na jaharṣa na vivyathe // Bc_4.54 //
Но бессильны были все искушения. Он, в своих чувствах стойкий, Потрясенный мыслью, что все живое Смерти обречено, Оставался бесстрастным, Не скорбя и не радуясь.
Увидев тогда, что царевич Вновь погрузился в думы, Что не находит отрады Он в обществе этих женщин, Удайин, знаток житейской мудрости, Обратился к нему по-дружески:
63
ahaṃ nṛpatinā dattaḥ sakhā tubhyaṃ kṣamaḥ kila / yāsmāttvayi vivakṣā me tayā praṇayavattayā // Bc_4.63 //
«Дан тебе я в друзья государем, Ибо решил владыка, Что гожусь я для этого. И потому хочу я говорить с тобой, Чтобы оправдать его доверие.
Брихаспати, великий подвижник, Породил Бхарадваджу От Ма́маты, жены Ута́тхьи И дочери Ма́руты72.
72.
По преданию, изложенному в первой книге «Махабхараты», божественный наставник Брихаспати, соблазнил Мамату, жену своего старшего брата риши Утатхьи, которая в то время была беременна Гаутамой Диргхатамасом. Ашвагхоша использует другую версию легенды, по которой его сына Бхарадваджу, одного из семи великих риши, родила Мамата.
Некогда царь Пара́шара Воспламенился страстью, Встретив на берегу Я́муны Дочь рыбы, деву Сатьявати74.
74.
Парашара – легендарный мудрец. В первой книге «Махабхараты» рассказывается о том, как Парашара вступил в любовный союз с дочерью царя рыбаков Сатьявати. От этого союза родился Вьяса, создатель «Махабхараты».
Мудрец Васи́штха, Возжелал Акшамалу Из презренных матангов происходившую, И породил с ней сына Капинджала́ду75.
75.
Акшамала – жена мудреца Васиштхи. О ее низком происхождении в других источниках не упоминается. Матанги – жрицы местных племенных культов, занимавшиеся храмовой проституцией.
Панду из рода Куру Знал, что соединение с женщиной гибельно для него, Но был покорен красотою Мадри, И испытал с ней счастье, рожденное страстью любовной77.
77.
Панду – царь, отец братьев Пандавов, героев эпоса «Махабхарата». Из-за проклятия отшельника Киндамы умер во время соития со своей женой Мадри.
80
karālajanakaścaiva hṛtvā brāhmaṇakanyakām / avāpa bhraṃśamapyevaṃ na tu seje na manmatham // Bc_4.80 //
А Караладжанака, Плененный дочерью брахмана, Остался верен своей любви, Хоть и обрел в ней гибель78.
78.
Караладжанака – возможно, сын Ними, царя Митхилы.
Ведь человек, Подверженный болезням, старости, смерти, Который невозмутим и весел Рядом с женщинами, которые тоже Подвержены болезням, старости, смерти, Не лучше бессловесной твари.
Разве можно того обманывать, Кто слаб и непостоянен, Кто доверяет тебе, Кто привязан к тебе, Кто не видит в тебе недостатков, В чьем сердце любовь возникла?
И если влюбленные так обманывают друг друга, То разве достойно мужчинам Смотреть на женщин, а женщинам – на мужчин?
96
tadevaṃ sati duḥkhārta jarāmaraṇabhāginam / na māṃ kāmeṣvanāryeṣu pratārayitumarhasi // Bc_4.96 //
И потому ты не должен Соблазнять недостойными желаниями Меня, измученного Мыслью, что ждут его старость и смерть.
97
aho 'tidhīraṃ balavacca te manaścaleṣu kāmeṣu ca sāradarśinaḥ / bhaye 'titīvre viṣayeṣu sajjase nirīkṣamāṇo maraṇādhvani prajāḥ // Bc_4.97 //
Видно душа твоя стойкая и мужественная, Если доброе видишь ты и в эфемерных усладах. Среди грозных опасностей, ты привязан к мирскому, Хоть и видишь людей, бредущих дорогой смерти.
98
ahaṃ punarbhīruratīvaviklavo jarāvipadvyādhibhayaṃ vicintayan / labhe na śāntiṃ na dhṛtiṃ kuto ratiṃ niśāmayandīptamivāgninā jagat // Bc_4.98 //
Мне же страшно – душа в смятении, стоит только помыслить О болезни, старости, смерти. Нет во мне ни покоя, ни твердости духа, Откуда же взяться радости, Когда я гляжу, как мир словно в огне пылает?
Если узнал человек, что такое смерть, И любовная страсть зародилась в сердце его, То мнится мне, будто из железа его душа, Ибо в великой опасности Он радуется, а не рыдает».
Когда произнес царевич Эту речь, исполненную решимости, Разрушающую обитель бога любви, Солнце, диск которого доступен оку, скрылось за западною горою.
101
tato vṛthādhāritabhūṣaṇasrajaḥ kalāguṇaiśca praṇayaiśca niṣphalaiḥ / sva eva bhāve vinigṛhya manmathaṃ puraṃ yayurbhagnamanorathāḥ striyaḥ // Bc_4.101 //
Тогда женщины, Чьи искусство и страсть тщетными оказались, Чьи желания не исполнились, В город обратно пошли В венках и гирляндах, напрасно надетых в сердце замкнув любовь.
Видя прекрасных женщин, Бредущих в печали по вечернему парку, Вновь подумал о непостоянстве сущего Сын владыки и во дворец вернулся.
103
tataḥ śrutvā rājā viṣayavimukhaṃ tasya tu mano na śiśye tāṃ rātriṃ hṛdayagataśalyo gaja iva / atha śrānto mantre bahuvividhamārge sasacivo na so 'nyatkāmebhyo niyamanamapaśyatsutamateḥ // Bc_4.103 //
Царь, узнав, что душа его сына отвергла Мирские утехи, не смог уснуть в эту ночь, Как слон, чье сердце копьем пронзено. Обсуждал он с советниками, как поступить теперь, Но не видел он больше средства обуздать думы царевича.
Пятая песнь. Уход из дома
1
sa tathā viṣayairvilobhyamānaḥ paramārhairapi śākyarājasūnuḥ / na jagāma dhṛtiṃ na śarma lebhe hṛdaye siṃha ivātidigdhaviddhaḥ // Bc_5.1 //
Сын властелина шакьев, хоть и соблазняли его Самыми пленительными наслаждениями, Не обрел стойкости духа, не нашел он себе прибежища. Был он подобен льву, Которому в сердце впилась стрела ядовитая.
Однажды он, Окруженный достойными сыновьями Царских советников И рассказчиками искусными, С позволения владыки дворец покинул, И отправился в лес, ища покоя.
Сел он на коня своего доброго Ка́нтхаку, Чья узда была украшена Колокольчиками из нового золота, На сбруе которого золотой плюмаж развевался, И казался на нем царевич цветком карника́ры на стяге79.
79.
Карникара – невысокое дерево с душистыми золотисто-желтыми или белыми цветами. В Индии карникара традиционно используется в религиозных ритуалах и медицине.
Направился он вглубь отдаленного леса, Ибо были ему желанны глушь лесная и земли красота. И увидел он там, как плуг разрыхляет почву. И казалась она, бороздами покрытая, Подобной морским волнам.
Увидел царевич траву, На которой трава была вырвана и разбросана плугом, Усеянную мертвыми червячками и насекомыми, И вздохнул он горестно, как по убитым родичам.
Глядя на пахарей, Лица которых покрылись пылью, Обветрились и потемнели от солнца, И на волов, уставших от тяжкой работы, Царевич, высший из благородных, Почувствовал к ним сострадание высшее.
Неторопливо с коня сошел он И побрел, исполненный скорби, Размышляя о рождении и смерти, И с болью в душе промолвил: «Воистину, все это достойно жалости».
8
manasā ca viviktatāmabhīpsuḥ suhṛdastānanuyāyino nivārya / abhitaścalacāruparṇavatyā vijane mūlamupeyivān sa jambvāḥ // Bc_5.8 //
Желая достичь ясности мысли, Отделился он от друзей. Подошел он корням Одиноко стоящего дерева джамбу80, Колышущего прекрасной листвою.
80.
Джамбу – вечнозеленое дерево с душистыми цветами белесого оттенка и исчерна-красными плодами, которые обладают целебными свойствами. Джамбу считается священным деревом и растет обычно неподалеку от храмов.
Обретя стойкость ума, стал свободен царевич От влеченья к мирскому, и покинула его тревога. Погрузился он в первое созерцание-дхьяну, полное размышлений, Спокойное, свободное от греховных мыслей.
11
adhigamya tato vivekajaṃ tu paramaprītisukhaṃ manaḥsamādhim / idameva tataḥ paraṃ pradadhyau manasā lokagatiṃ niśāmya samyak // Bc_5.11 //
Достигнув сосредоточенья ума, что рождено из различий И обладает счастьем радости наивысшей, Увидел он мира путь во всей его целокупности И стал размышлять о главном.
«Жалок, увы, человек, Не обретший над собою власти, Чье существование обусловлено Болезнями, старостью, смертью. Словно ему не ведомо, что и другие тоже Болеют, стареют и умирают, и он презирает их, Невежественный, ослепленный страстями.
13
iha cedahamīdṛśaḥ svayaṃ sanvijugupseya paraṃ tathāsvabhāvam / na bhavetsadṛśaṃ hi tatkṣamaṃ vā paramaṃ dharmamimaṃ vijānato me // Bc_5.13 //
Мне же, познавшему высший закон, Неправильно и недостойно Тех презирать, Чье естество моему подобно».
И когда царевич верно увидел Беды этого мира – болезни, старость и смерть, В тот же миг излечился Он от собственного безумия, Рожденного силой, юностью и жизнью.
15
na jaharṣa na cāpi cānutepe vicikitsāṃ na yayau na tandrinidre / na ca kāmaguṇeṣu saṃrarañje na vididveṣa paraṃ na cāvamene // Bc_5.15 //
Теперь он не радовался и не скорбел, Не испытывал он смятения духа, Не чувствовал усталости или сонливости, Не опьянялся страстями, От ненависти отрешился, Не относился к другим С пренебрежением.
У него, великого духом, Сознание стало чистым, незапятнанным. И тогда приблизился к нему человек, Незримый для прочих, в монашеском одеянии.
17
naradevasutastamabhyapṛcchadvada ko 'sīti śaśaṃsa so 'tha tasmai / narapuṃgava janmamṛtyubhītaḥ śramaṇaḥ pravrajito 'smi mokṣahetoḥ // Bc_5.17 //
Спросил у него царевич: «Кто ты?», и тот ответил: «О бык среди людей, я странствующий аскет. Страшусь я рожденья и смерти. И свой дом я оставил ради освобождения.
18
jagati kṣayadharmake mumukṣarmṛgaye 'haṃ śivamakṣayaṃ padaṃ tat / svajane 'nyajane ca tulyabuddhirviṣayebhyo vinivṛttarāgadoṣaḥ // Bc_5.18 //
Желая освободиться От мира, закон которого – гибель, Ищу я благой и вечной обители. Равно отношусь я к чужим и близким. Покинули меня Любовь и ненависть ко всему мирскому.
Живу я то здесь, то там – у корней деревьев, В заброшенном святилище, в лесу или в горах. Брожу я, имея с собой Лишь самое необходимое. Избавился я от желаний, И живу подаянием, Чтобы достичь наивысшей цели».
20
iti paśyata eva rājasūnoridamuktvā sa nabhaḥ samutpapāta / sa hi tadvapuranyabuddhadarśī smṛtaye tasya sameyivāndivaukāḥ // Bc_5.20 //
Произнеся эти слова, он вознесся на небо, Ибо был это бог, который являлся буддам Минувших времен. Пришел он к царевичу, Чтобы память в нем пробудить.
21
gaganaṃ khagavadgate ca tasminṛvaraḥ saṃjahṛṣe visismiye ca / upalabhya tataśca dharmasaṃjñāmabhiniryāṇavidhau matiṃ cakāra // Bc_5.21 //
И когда он подобно птице взмыл в небеса Лучший из людей радостно засмеялся. Знак Дхармы ныне он получил81 И принял решенье дворец покинуть.
81.
Патрик Оливелл полагает, что речь идет о монашеской одежде, в которую было одето божество, как знаке (эмблеме) Дхармы (Life of Buddha by Asvaghosha, p. 449). Джонстон переводит: «Он достиг осознания Дхармы» (p. 65).
Царевич, подобный Индре, Укротив коней чувственных вожделений, Сел на своего скакуна, чтобы вернуться в город. Ради тех, кто сопровождал его, Не направился он тот час же в леса, столь ему желанные.
23
sa jarāmaraṇakṣayaṃ cikīrṣurvanavāsāya matiṃ smṛtau nidhāya / praviveśa punaḥ puraṃ na kāmādvanabhūmeriva maṇḍalaṃ dvipendraḥ // Bc_5.23 //
Он, возжаждавший уничтожения старости и смерти, Затаил в своей памяти мысль о жизни в лесу И в город вернулся снова, Хоть не желал возвращаться, Как царь слонов не хочет Возвращаться в загон из чащи.
24
sukhitā bata nirvṛtā ca sā strī patirīdṛkṣa ihāyatākṣa yasyāḥ / iti taṃ samudīkṣya rājakanyā praviśantaṃ pathi sāñjalirjagāda // Bc_5.24 //
Повстречалась ему на пути служанка царская, И, сложив смиренно ладони, она промолвила: «Сколь блаженна, Широкоглазый, Женщина, у которой подобный муж!»
25
atha ghoṣamimaṃ mahābhraghoṣaḥ pariśuśrāva śamaṃ paraṃ ca lebhe / śrutavānsa hi nirvṛteti śabdaṃ parinirvāṇavidhau matiṃ cakāra // Bc_5.25 //
И, услышав эти слова, Он, чей голос был подобен грому, Тотчас обрел спокойствие высшее. Услышав слово «блаженна», Он обратил свой ум К тому, как достичь вечного блаженства нирваны82.
82.
В оригинале игра слов: в оригинале женщина употребляет слово nirvṛtā «счастливая, удовлетворенная». Это однокоренное слово с nirvṛti «блаженство», которое используется в качестве синонима нирваны.
И вот царевич, Доблестью равный льву, Телом подобный золотой горе, Руки которого были подобны слоновьему хоботу, Чей голос звучал словно гром, Чьи глаза походили на буйволиные, лицо – подобно луне, Возлюбивший вечную дхарму, В царский дворец возвратился.
С поклоном, сложив почтительно руки, молвил царевич: «Дай мне дозволенье, владыка. Хочу я оставить мир И вести жизнь странника, Чтобы достичь освобождения, Ибо разлука с близкими мне предначертана».
Услышав такую речь, Царь содрогнулся, как дерево по которому слон ударил. Ладони сложив, подобные лотосам, он ответил с трудом, Ибо слезы ему говорить мешали:
30
pratisaṃhara tāt buddhimetāṃ na hi kālastava dharmasaṃśrayasya / vayasi prathame matau calāyāṃ bahudoṣāṃ hi vadanti dharmacaryām // Bc_5.30 //
«Сын мой, отбрось помышление это. Еще не время тебе Обратиться к служению дхарме. Ведь говорят, что когда Юн человек, и душа его непостоянна, служение дхарме Таит большую опасность.
Ибо у юноши чувства привязаны к утехам мирским, Не хватает ему решимости Исполнять обеты суровые, и душа у него Из леса стремится обратно, особенно если он Не привык сносить одиночество.
32
mama tu priyadharma dharmakālastvayi lakṣmīmavasṛjya lakṣmabhūte / sthiravikrama vikrameṇa dharmastava hitvā tu guruṃ bhavedadharmaḥ // Bc_5.32 //
О возлюбивший дхарму! Пришло для меня время дхармы. Оставляю тебе я царскую власть, О отмеченный добрыми знаками. О твердый в доблести! Если оставишь отца без его согласия, Вся твоя праведность станет неправедностью.
Потому отбрось ты намеренье это. Обратись покуда к служению отчему дому. Ведь тогда человеку приятно войти в лес аскетов, Когда насладился он в полной мере всеми утехами юности».
34
iti vākyamidaṃ niśamya rājñaḥ kalaviṅkasvara uttaraṃ babhāṣe / yadi me pratibhūtaścaturṣu rājan bhavasi tvaṃ na tapovanaṃ śrayiṣye // Bc_5.34 //
Выслушав речь государя, Ответил царевич громко – калавинкой84 звучал его голос: «Если, владыка, ты дашь мне уверенность В четырех вещах, то не уйду я в леса.
84.
Калавинка (kalaviṅka) – индийская кукушка.
35
na bhavenmaraṇāya jīvitaṃ me viharetsvāsthyamidaṃ ca me na rogaḥ / na ca yauvanamākṣipejjarā me na ca saṃpattimimāṃ haredvipattiḥ // Bc_5.35 //
Дай мне уверенность, Что не ждет меня смерть, Что не отнимут болезни мое здоровье, Что юность мою не погубит старость, И что мое процветание беды не унесут».
Ответил владыка шакьев Сыну, который выдвинул Условие неисполнимое: «Отбрось эти мысли, которым ты предаешься. Недостижимо твое желание, Оно смехотворно и нарушает порядок».
Молвил тогда отцу Царевич, стойкий подобно горе Сумеру: «Если нельзя исполнить просьбу мою, Меня не удерживай ты. Ибо недолжно путь преграждать, Тому, кто желает спастись Из дома, объятого пламенем.
Когда расставание Природный закон для этого мира, Не лучше ли добровольно расстаться Ради служения дхарме? Разве смерть не разлучит меня с близкими, Беспомощного, не утолившего жажды, Не достигшего цели своей?»
Владыка, услышав о том, что сын Желает освобождения, Сказал про себя: «Не уйдет он отсюда», И приставил затем к царевичу Охрану надежную И окружил его наслаждениями.
40
sacivaistu nidarśito yathāvad bahumānātpraṇayācca śāstrapūrvam / guruṇā ca nivārito 'śrupātaiḥ praviveśāvasathaṃ tataḥ sa śocan // Bc_5.40 //
Наставляли его советники С великой любовью и согласно с писаньями, И слезы, пролитые отцом Остановили царевича. Тогда он вернулся в свои покои, Погруженный в печаль.
Там его встретили женщины. Серьги, покачиваясь, целовали их лица, Вздохи волновали их тяжкие груди. Были глаза их подвижны, И смотрели они на царевича Словно юные лани.
42
sa hi kāñcanaparvatāvadāto hṛdayenmādakaro varāṅganānām / śravaṇāṅgavilocanātmabhāvānvacanasparśavapurguṇairjahāra // Bc_5.42 //
Ведь он, сияющий, словно гора золотая, Приводил в безумие сердца прекраснейших женщин. Глаза их и уши пленял он Речью, прикосновениями, Красотою и добродетелями.
Когда же день завершился, Царевич, сияющий телом, Поднялся в свои покои Как солнце, желая собственным светом Мрак уничтожить, Взбирается на гору Сумеру.
Вошел он во внутренние комнаты, Озаренные светильниками, сияющими золотом, Благоухающие черным алоэ, И сел на драгоценное сиденье, Расцвеченное алмазами.
Той ночью пришли к нему, наилучшему, Подобному Индре, девы прекраснейшие, Неся музыкальные инструменты, Словно апсары к сыну владыки богатств Кубе́ры На белеющей, словно луна, Вершине Химава́та.
46
paramairapi divyatūryakalpaiḥ sa tu tairnaiva ratiṃ yayau na harṣam / paramārthasukhāya tasya sādhorabhiniścikramiṣā yato na reme // Bc_5.46 //
Но даже звучание музыки Поистине божественной, Не вызвали у царевича Ни радости, ни удовольствия. Им, праведным, овладело Желание дом покинуть Ради обретенья блаженства высшего, Потому и был он нерадостен.
И тогда божества-акани́штхи85, Совершеннейшие в подвижничестве, Узнав о его намерении, Наслали сон на всех этих женщин, И те застыли в неприглядных позах.
85.
Акаништхи – высшие божества сферы форм (рупадхату).
48
abhavacchayitā hi tatra kācidviniveśya pracale kare kapolam / dayitāmapi rukmapattracitrāṃ kupitevāṅkagatāṃ vihāya vīṇām // Bc_5.48 //
Лежала одна, положив щеку На подрагивающую ладонь, Словно в гневе отбросив От себя любимую ви́ну86, Украшенную золотою листвою, Что до того лежала у нее в объятиях.
86.
Вина – музыкальный инструмент, напоминающий лютню.
Другая, с флейтой в руке, в белой одежде, Развязавшейся на груди, Казалась рекой с берегами, пеной смеющимися, поросшими лотосами, Над которыми вьется Рой пчел, прямою выстроившись линией87.
87.
Река – тело женщины, пена – белое платье, груди – лотосы, линия пчел – флейта.
Третья уснула Руками, нежными, будто венчики лотосов, Украшенными браслетами, сияющими золотом, Друг с другом соединившимися, Сжимая, словно возлюбленного, свой тамбурин.
Одна у окна прикорнула, Изогнула стройное тело подобно луку, Сияя свисающими нитями жемчуга, И казалось, что это статуя, Вырезанная из дерева шала И поставленная в арке ворот.
Другая лотос-лицо склонила, На котором жемчужные серьги Прочертили узорные линии, Походила она на стебелек лотоса, На котором примостились две уточки88.
Одна из женщин спала, Обняв, словно подругу, Огромную паривадини.89 И едва она шевелилась, Приходили в движение струны, А на лице посверкивали Серьги, рассыпавшиеся в беспорядке.
Другие же, безвольно, Стыдливость утратив, Хотя им были присущи Красота и воспитанность, Изогнувшись, лежали В непристойных позах, Раскинули руки и рты раскрыли, и громко храпели.
С иных ниспали Венки и все украшения, Одежды их развязались. Утратили они всякую привлекательность, Блестели белками закаченных глаз, И лежали, словно бы мертвые.
Еще одна, будто хмельная, Раскинула руки и ноги, Оголив места потаенные, рот раскрыла, И слюна из него вытекала струйкой. И весь ее нынешний облик вызывал отвращение.
«Такова женщин природа – Нечистая и уродливая. Мужчина загорается страстью, Обманувшись одеждами и украшениями».
65
vimṛśedyadi yoṣitāṃ manuṣyaḥ prakṛtiṃ svapnavikāramīdṛśaṃ ca / dhruvamatra na vardhayetpramādaṃ guṇasaṃkalpahatastu rāgameti // Bc_5.65 //
Если же узрит мужчина Истинную природу женщин, И подобную перемену, вызванную сном, То, без сомнения, Не родится безумие в нем. Страстью он загорается Лишь пораженный мыслью об их красоте».
Когда осознал царевич Разницу между сутью и внешностью, В нем укрепилось той ночью решение дом покинуть. И боги, узнав о его намерении, Двери дворца перед ним открыли.
Сошел царевич с крыши дворцовой, Испытывая презрение К спящим там юным женщинам. Спустившись, без колебаний Он вышел на главный двор.
68
turagāvacaraṃ sa bodhayitvā javinaṃ chandakamitthamityuvāca / hayamānaya kanthakaṃ tvarāvānamṛtaṃ prāptumito 'dya me yiyāsā // Bc_5.68 //
Немедля он разбудил Своего возницу – быстроногого Чха́ндаку, И приказал: «Живее Выводи коня Ка́нтхаку, Ибо желаю сегодня же Уехать отсюда, Чтоб отыскать напиток бессмертия.
Родилось в моем сердце Сегодня удовлетворение, И решимость в мыслях моих поселилась. Хоть и один я, но будто наставник ведет меня. Несомненно, близка желанная цель, обратился я к ней лицом.
70
hriyameva ca saṃnatiṃ ca hitvā śayitā matpramukhe yathā yuvatyaḥ / vivṛte ca yathā svayaṃ kapāṭe niyataṃ yātumato mamādya kālaḥ // Bc_5.70 //
Раз легли предо мною девы, Отбросив стыд и приличия, Раз сами открылись двери, Значит, настало время Мне уезжать отсюда.
Длинными были его челюсти крестец и бабки. Грива же, хвост и уши – короткими и спокойными. Спина была изогнутой, живот и бока – выпуклыми Широкими были его ноздри, лоб, бедра и грудь.
74
upaguhya sa taṃ viśālavakṣāḥ kamalābhena ca sāntvayan kareṇa / madhurākṣarayā girā śaśāsa dhvajinīmadhyamiva praveṣṭukāmaḥ // Bc_5.74 //
И широкоглазый царевич обнял коня, успокаивая, Руками, подобными лотосам, И мягким голосом отдал приказ, Словно побуждая его войти в середину Вражеского войска.
«Поистине, множество раз Сев на тебя, твой хозяин Одолевал неприятеля в битве. Ныне же точно так же Должен я обрести бессмертие, О среди коней наилучший! Потому поступи сейчас Так, как ты делал прежде.
Легко отыщутся спутники для битвы, Для любовных утех Или же для добычи богатств. Но трудно сыскать себе спутников Тому, кто попал в беду Или ступил на дорогу дхармы.
77
iha caiva bhavanti ye sahāyāḥ kaluṣe karmaṇi dharmasaṃśraye vā / avagacchati me yathāntarātmā niyataṃ te 'pi janāstadaṃśabhājaḥ // Bc_5.77 //
Думаю, в нашем мире Люди, совместно идущие Дхармы путем или путем греха, В обретенном долю свою получают.
78
tadidaṃ parigamya dharmayuktaṃ mama niryāṇamito jagaddhitāya / turagottama vegavikramābhyāṃ prayatasvātmahite jagaddhite ca // Bc_5.78 //
Потому, мой конь, Постарайся понять, Что ухожу я отсюда, чтобы дхарме служить, И для спасения всех, кто живет в этом мире. Прояви же всю быстроту И все свое мужество, Ради собственного блага И ради блага мира».
И добрый конь, ступая неслышно, Чтобы цокот копыт среди ночи Спящих слуг не потревожил, От ржания удержавшись, Спокойный и сильный, Отправился в путь Твердою поступью.
Якши, склонившись низко, Дрожащими кончиками пальцев Лотосоподобных рук, Предплечья которых были украшены золотыми браслетами, Поддерживали подковы на копытах коня, Словно бы разбрасывали перед ними лотосы.
Перед царевичем Городские ворота, Запертые на засовы тяжелые, Что и слону сломать не под силу, Сами собой отворились.
83
pitaramabhimukhaṃ sutaṃ ca bālaṃ janamanuraktamanuttamāṃ ca lakṣmīm / kṛtamatirapahāya nirvyapekṣaḥ pitṛnagarātsa tato vinirjagāma // Bc_5.83 //
Отринув отца и малого сына, Оставив преданных слуг и все достояние, Исполнившись неколебимой решимости, Безразличный к мирскому, Отчий город покинул царевич.
84
atha sa vimalapaṅkajāyatākṣaḥ puramavalokya nanāda siṃhanādam / jananamaraṇayoradṛṣṭapāro na puramahaṃ kapilāvhayaṃ praveṣṭā // Bc_5.84 //
И, взглянув на город глазами широкими, Подобными чистым лотосам, Издал он рык поистине львиный: «Да не войду я в город Капилавасту, Пока не увижу Берег другой рожденья и смерти».
Другие же небожители, Тела которых огнем пылали, Зная, сколь тяжек обет царевича, Осветили его дорогу холодную, Словно лучи луны, Пробивающиеся сквозь разрывы в тучах.
87
harituragaturaṅgavatturaṅgaḥ sa tu vicaranmanasīva codyamānaḥ / aruṇaparuṣatāramantarikṣaṃ sa ca subahūni jagāma yojanāni // Bc_5.87 //
Словно Солнца скакун, Стремительно несся конь, Будто кто-то подгонял его ум. И когда на рассвете побледнели звезды, Немало йоджан91 уже Успел проехать царевич.
91.
Йоджана – мера длины, около двенадцати километров.
Шестая песнь. Возвращение Чхандаки
1
tato muhūrtābhyudite jagaccakṣuṣi bhāskare / bhārgavasyāśramapadaṃ sa dadarśa nṛṇāṃ varaḥ // Bc_6.1 //
Когда же взошло Лучезарное око мира, Лучший среди людей Увидел обитель Бха́ргавы92.
92.
Бхаргава – то есть потомок Бхригу, одного из семи великих риши.
Безбоязненно спали там антилопы, И птицы не улетали При появлении человека. И почувствовал себя царевич Освеженным и отдохнувшим, Будто достиг уже цели.
3
sa vismayanivṛttyartha tapaḥpūjārthameva ca / svāṃ cānuvartitā rakṣannaśvapṛṣṭhādavatārat // Bc_6.3 //
Чтоб от гордыни освободиться, И чтобы почтить подвижничество, Сошел он с коня, Уподобившись ученику.
Не должен скорбеть царь по мне, по тому, кто ушел, Чтоб достичь избавленья от скорби. Должно о тех печалиться, Кто привязан к страстям, Ибо в них причина страданий.
19
ayaṃ ca kila pūrveṣāmasmākaṃ niścayaḥ sthiraḥ / iti dāyādyabhūtena na śocyo 'smi pathā vrajan // Bc_6.19 //
И это, воистину, твердое Стремление первоцарей. Не стоит жалеть меня, Ибо иду я путем, что заповедан издревле.
Не должен ты, мощнорукий, Покидать отца, что любит тебя, Ласкового государя-старца, Словно безбожник-настика94 – истинную веру.
94.
Настика – изначально тот, кто не признает того света и посмертного воздаяния, отрицает пользу жертвоприношений. Впоследствии слово «настика» стало использоваться по отношению к учениям, не признававшим авторитета Вед, в том числе и к буддизму.
И мальчика своего, Славоносного сына славоносной Яшодхары, Лучшего среди несущих славу и дхарму, Не должен ты покидать, Как человек порочный – добрую славу.
35
atha bandhuṃ ca rājyaṃ ca tyaktumeva kṛtā matiḥ / māṃ nārhasi vibho tyaktuṃ tvatpādau hi gatirmama // Bc_6.35 //
Ты задумал оставить Родных и царство, Но меня оставлять ты не должен, Ибо у стоп твоих место мое.
Не могу я вернуться в город, Когда душу мою пламя сжигает, Оставив тебя в глуши, Словно Сума́нтра Раму95.
95.
Сумантра – колесничий и советник царя Дашаратхи, отца Рамы, главного героя эпоса «Рамаяна». Сумантра отвез Раму в лесное изгнание, а затем вернулся один в город Айодхью, где правил Дашаратха.
Рукой, на которой пальцы Перепонкою соединялись, Отмеченной благими знаками В середине ладони которой Виден был знак колеса Закона, Погладил коня царевич И заговорил с ним, Словно со сверстником-другом:
Взял царевич решительно У Чха́ндаки острый меч с рукоятью, Украшенной самоцветами, Вынул из ножен клинок, Покрытый золотыми узорами, Словно бы из норы – Змею с ядовитым жалом.
Обнажив тот меч, Темно-синий, словно лотосовый лепесток, Срезал он сияющую диадему вместе с волосами, Швырнул в пространство, С тканью, за нею вьющейся, Словно лебедя – в озеро.
58
pūjābhilāṣeṇa ca bāhumānyāddivaukasastaṃ jagṛhuḥ praviddham / yathāvadenaṃ divi devasaṅghā divyairviśeṣairmahayāṃ ca cakruḥ // Bc_6.58 //
И, выражая почтение, Небожители брошенное подхватили, И сонмы богов на небе Великую честь ему оказали.
Освободившись от украшений, Сняв с головы царской власти знак, Посмотрел царевич на платье свое, Отмеченное эмблемой золотого лебедя, И захотел облачиться Как подобает лесному отшельнику.
Тогда некий бог, Наделенный чистой природой, зная царевича помыслы, Принял облик охотника в охряной одежде И явился к нему. Молвил тогда ему сын повелителя шакьев:
61
śivaṃ ca kāṣāyamṛṣidhvajaste na yujyate hiṃsramidaṃ dhanuśca / tatsaumya yadyasti na saktiratra mahyaṃ prayacchedamidaṃ gṛhāṇa // Bc_6.61 //
«Охряное – это цвет риши. Не подходит тебе он, Ибо носишь ты лук И губишь существа живые. Потому, если ты не привязан к этому платью, Отдай мне его, в обмен на мое».
Ответил охотник: «О податель благ! Издалека я цветом одежды Доверье внушаю оленям и убиваю их. Но что же, коль ты, подобный Индре, В моей одежде нуждаешься, возьми ее, мне же Отдай свое белое платье».
С великой радостью принял царевич Одеянье лесного отшельника И отказался от пышного облачения. Охотник же, вновь приняв божественное обличье, Взял его белое платье и вернулся на небо.
Тогда, отпустивши Чханду, Чье лицо заливали слезы, Великий духом царевич, В охряное облаченный, Несущий стойкости славу, Пошел в обитель подвижников, Подобный Владыке звезд,96 Окутанному закатными облаками.
96.
Владыка звезд – луна.
66
tatastathā bhartari rājyaniḥspṛhe tapovanaṃ yāti vivarṇavāsasi / bhujau samutkṣipya tataḥ sa vājibhṛd bhṛśaṃ vicukrośa papāta ca kṣitau // Bc_6.66 //
Когда господин, царство отринув, В лес подвижников удалился, Одетый в одежду, его недостойную, Руки воздел возница, Горько заплакал и пал на землю.
67
vilokya bhūyaśca ruroda sasvaraṃ hayaṃ bhujābhyāmupaguhya kanthakam / tato nirāśo vilapananmuhurmuhuryayau śarīreṇa puraṃ na cetasā // Bc_6.67 //
Снова он огляделся, и, в голос рыдая, Обняв за шею коня Кантхаку. Так, утратив надежду, беспрестанно плача, Возвращался он в город телом, Но душа в лесу оставалась.
68
kvacitpradadhyau vilalāpa ca kvacit kvacitpracaskhāla papāta ca kvacit / ato vrajan bhaktivaśena duḥkhitaścacāra bavhīravaśaḥ pathi kriyāḥ // Bc_6.68 //
Порой погружался он в думы, Порой причитал он громко, Порой спотыкался, Порою падал. Так, от любви к господину страдая, В помрачении он домой возвращался.
И вот, отпустив Чханду, у которого слезы по лицу струились, Сарвартхасиддха, обретший бесстрастие ко всему мирскому, желая в лесу поселиться, Направился к обители подвижников, поражая своей красотою, подобный сиддхе97.
97.
Сиддхи – полубоги, обитающие между небом и землей и обладающие духовным совершенством. Слово siddha означает «достигший, совершенный».
Походкой льва, Царевич вошел, словно олень, В эту оленью обитель. И даже лишенный Знаков достоинства царского, обратил на себя он Всех пустынников взгляды.
В обители пребывающие, аскеты, отмеченные диском Вишну, стоящие с шестами в руках98, И их жены На него, подобного Индре, С любопытством смотрели, встав неподвижно, головы чуть склонив, Подобно волам запряженным.
98.
Вероятно, имеются ввиду шесты, к которым странствующие аскеты привязывали узелки со своим добром.
Брахманы, пошедшие За хворостом для костра, Держа охапки веток, цветов и травы куша99, Не разошлись по хижинам, А пришли взглянуть на него, Хоть и были подвижниками великими, чей ум совершенен.
99.
Куша – священная трава, использующаяся в религиозных ритуалах.
Радостно шеи они вытягивали, Подобно раскричавшимся павлинам, Охмелевшим при виде тучи, налитой влагой. И, отбросив траву, Обратились они к царевичу, Встали, принявшие обет оленя100 Вместе с быстроглазыми оленями.
100.
То есть обязавшиеся вести жизнь, питаясь, подобно оленю, собранной ими растительной пищей.
Видя сей светоч рода Икшваку, Сияющий, как восходящее солнце, Коровы, дающие молоко для жертв, Хоть их уже подоили в ту пору, Вновь его исторгли, ликуя.
И проследовал он, стойкий духом, Жаждущий освобождения, В обитель, святыми славную, Что Неба достичь желают, И увидел он там Всевозможные виды подвижничества.
И когда он увидел, Как предаются подвижничеству В том лесу богатых подвижничеством, То, желая постигнуть истину, Он к некоему мудрецу обратился, Что следовал за ним:
12
tatpūrvamadyāśramadarśanaṃ me yāsmādimaṃ dharmavidhiṃ na jāne / tasmādbhavānarhati bhāṣituṃ me yo niścayo yatprati vaḥ pravṛttaḥ // Bc_7.12 //
«Не бывал я доселе в подобных местах, Дхармы пути мне неведомы. Потому, господин, объясни мне, В чем та цель, к которой Все вы устремлены?»
13
tato dvijātiḥ sa tapovihāraḥ śākyarṣabhāyarṣabhavikramāya / krameṇa tasmai kathayāṃcakāra tapoviśeṣāṃstapasaḥ phalaṃ ca // Bc_7.13 //
И этот дваждырожденный, преданный аскезе, По порядку поведал о видах подвижничества и плодах его Буйволу племени шакьев, Наделенному доблестью буйволиной:
14
agrāmyamannaṃ salile prarūḍhaṃ parṇīna toyaṃ phalamūlameva / yathāgamaṃ vṛttiriyaṃ munīnāṃ bhinnāstu te te tapasāṃ vikalpāḥ // Bc_7.14 //
«Питаться лишь диким рисом, выросшим в воде, Листьями, плодами и кореньями, Пить только чистую воду – Вот как, согласно писаниям, Должен вести себя молчальник-муни. Но есть и иные пути подвижничества.
Одни, уподобившись птицам, Вкушают только собранные зерна, Другие подражают оленем только травой питаясь, Иные живут со змеями, Обращенные в муравейники лесными ветрами.
Некоторые, с мокрым от воды Узлом волос на голове, прочитав мантры Дважды в день жертвы огню приносят. Иные, подобно рыбам, живут, погрузившись в воду, Их тела исцарапаны черепахами.
Накопив такими путями силу подвижничества, Уходят на небо высшие, Прочие – в мире людей рождаются. Ведь говорят, что блаженство Страданиями обретается, В блаженстве же цель исполнения дхармы».
«Различны виды подвижничества, Но суть их одна – страдание. Плод же подвижничества – небеса. Но ведь все миры измененьям подвержены. Столь многие муки терпят в этой обители – И ради подобной малости!
21
priyāṃśca bandhūnviṣayāṃśca hitvā ye svargahetorniyamaṃ caranti / te viprayuktāḥ khalu gantukāmā mahattaraṃ bandhanameva bhūyaḥ // Bc_7.21 //
Покинули родных, отринули мирские желанья, Плоть они умерщвляют чтобы достигнуть неба. Поистине, с близкими разлучившись, Стремятся они лишь к более тяжким узам.
22
kāyaklamairyaśca tapo 'bhidhānaiḥ pravṛttimakāṅkṣati kāmahetoḥ / saṃsāradoṣānaparīkṣamāṇo duḥkhena so 'nvicchati duḥkhameva // Bc_7.22 //
И тот, кто желает истязать свое тело Тем, что «подвижничеством» зовется, чтоб обрести наслаждение, Зла сансары не видит И страданием обретает только страдание.
И страх смерти постоянно терзает людей, Однако стараниями упорными Они стремятся к новым перерождениям. Смерть от жизни неотделима, И в том они тонут, чего страшатся.
Одни страдают, чтобы вновь родиться. Другие труждаются, чтобы попасть на небо. Не достигнув цели, жалкие в своей надежде на счастье Все существа в этом мире гибнут снова и снова.
25
na khalvayaṃ garhita eva yatno yo hīnamṛtsṛjya viśeṣagāmi / prājñaiḥ samānena pariśrameṇa kāryaṃ tu tadyatra punarna kāryam // Bc_7.25 //
Не порицаю усилия эти, Что к благу ведут, основное отринув. Но мудрый трудами подобными Должен такого достичь состояния, В котором все труды прекращаются.
Если же здешняя дхарма – это телесные муки, Что же тогда счастье тела? Оно – нарушение дхармы. И если исполнением дхармы обретается счастье в ином рождении, То исполнение дхармы рождает ее нарушение.
27
yataḥ śarīraṃ manaso vaśena pravartate cāpi nivartate ca / yukto damaścetasa eva tasmāccittādṛte kāṣṭhasamaṃ śarīram // Bc_7.27 //
Тело действует или бездействует под влиянием разума. Значит, ум – вот что следует укрощать. Ибо без разума тело – Не больше, чем деревяшка.
Если праведность обретается чистотой вкушаемой пищи, То праведны и олени, снедь которых – трава и листья. И если бедность – заслуга, То обрел ее и тот, кто изгнан из касты, и тот, кто по воле судьбы утратил свое достояние.
В страдании намерение – причина заслуги, Но разве в счастье тогда намерение ничего не значит? И если в счастье намерение не является мерилом, То и в страдании мерилом оно не является.
30
tathaiva ye karmaviśuddhihetoḥ spṛśantyapastīrthamiti pravṛttāḥ / tatrāpi toṣo hṛdi kevalo 'yaṃ na pāvayiṣyanti hi pāpamāpaḥ // Bc_7.30 //
И те, кто, чтобы очиститься Касаются вод, их почитая святыми, Только тешат сердце свое, Ибо вода грехов не смывает.
31
spṛṣṭaṃ hi yadyadguṇavadbhirambhastattatpṛthivyāṃ yadi tīrthamiṣṭam / tasmādguṇāneva paraimi tīrthamāpastu niḥsaṃśayamāpa eva // Bc_7.31 //
Ведь если от прикосновения добродетельного Святыми становятся воды источника, То думаю я, что святость в самой добродетели, А вода – лишь вода, и только».
32
iti sma tattadbahuyuktiyuktaṃ jagāda cāstaṃ ca yayau vivasvān / tato havirdhūmavivarṇavṛkṣaṃ tapaḥpraśāntaṃ sa vanaṃ viveśa // Bc_7.32 //
Так рассуждал он, Подкрепляя сужденья доводами, Между тем уже скрылось солнце, И вошел он в лес, где царил покой подвижничества, Где деревья от дыма сжигаемых жертв утратили цвет природный.
Тот лес озарялся огнями сжигаемых жертв. Было здесь множество риши, омовения совершавших. Стояли святые обители, в которых творились молитвословия. Поистине, он казался мастерской дхармы.
Царевич, подобный месяцу, провел там несколько ночей, Различными способами предаваясь подвижничеству. И решил он отбросить его целиком, И прочь он пошел с поля подвижничества.
Но привлек он души отшельников привлек он величием и красотою, И последовали они за ним, Как из земель, покоренных варварами, Святые риши, следуя дхарме, уходят.
36
tato jaṭāvalkalacīrakhelāṃstapodhanāṃścaiva sa tāndadarśa / tapāṃsi caiṣāmanurudhyamānastasthau śive śrīmati vṛkṣamūle // Bc_7.36 //
Увидел царевич, что следом идут они, с заплетенными волосами, в одеждах из травы и лыка, богатые плодом аскезы. И подвиг их уважая, Встал он возле корней благого и прекрасного дерева.
«Когда ты пришел, обитель наша словно бы наполнилась, Когда ты ушел – как будто она опустела. Потому не должен ты, сын мой, Покидать ее, как и желанная жизнь Не должна уходить из тела того, кто смерти не жаждет.
Также рядом есть и святые источники. Выстроились они словно лестница, на небеса ведущая. Ходят к ним праведники, Обуздавшие свои чувства.
41
itaśca bhūyaḥ kṣamamuttaraiva diksevituṃ dharmīvaśeṣahetoḥ / na tu kṣamaṃ dakṣiṇato budhena padaṃ bhavedekamapi prayātum // Bc_7.41 //
Лишь на север отсюда идти надлежит Ради следования истинной дхарме. Не должно мудрому и шага единого Ступать в сторону юга103.
103.
Представления о севере как о благой стороне и юге как неблагой сложились в Индии еще в глубокой древности и встречаются уже в Упанишадах. В то же время Сиддхартха, уйдя из обители, отправляется на юг, в горы Виндхья, где живет мудрец Арада Калама.
42
tapovane 'sminnatha niṣkriyo vā saṃkīrṇadharmāpatito 'śucirvā / dṛṣṭastvayā yena na te vivatsā tadbrūhi yāvadrucito 'stu vāsaḥ // Bc_7.42 //
Если в нашем лесу подвижников Увидел ты кого-то, кто правилами пренебрегает, или ложным учениям следует, или нечист, И потому ты не хочешь больше жить вместе с нами, Прямо скажи об этом, И да будет приятным твое пребывание здесь.
43
ime hi vāñchanti tapaḥsahāyaṃ taponidhānapratīmaṃ bhavantam / vāsastvayā hīndrasamena sārdha bṛhaspaterabhyudayāvahaḥ syāt // Bc_7.43 //
Одного мы желаем – чтобы ты, Подобный сокровищнице аскезы, Был нашим спутником. Ибо жизнь рядом с тобою, подобному Индре, Процветание принесла бы и самому Брихаспати».
Так предводитель отшельников молвил. И великий мудрец, Давший обет прекратить рождения и смерти, Открыл потаенные мысли:
45
ṛjvātmanāṃ dharmabhṛtāṃ munīnāmiṣṭātithitvātsvajanopamānām / evaṃvidhairmā prati bhāvajātaiḥ prītiḥ parā me janitaśca mānaḥ // Bc_7.45 //
«Мудрецы прямодушные, носители дхармы, Вы такую любовь ко мне проявили, И такое радушие, Что почувствовал я себя Словно среди родных, Честь оказана мне великая, И душа моя преисполнена радости.
46
snigdhābhirābhirhṛdayaṃgamābhiḥ samāsataḥ snāta ivāsmi vāgbhiḥ / ratiśca me dharmanavagrahasya vispanditā saṃprati bhūya eva // Bc_7.46 //
Словно омыт я речами приветными, Сердце волнующими. И оттого у меня, Только недавно дхармой уловленного, К ней привязанность лишь усилилась.
И когда я думаю, что ухожу, Оставляя вас, меня возлюбивших, Мне прибежище даровавших, Столько выказавших доброты, Страдаю я, словно Родичей покидаю.
48
svargāya yuṣmākamayaṃ tu dharmo mamābhilāṣastvapunarbhavāya / asminvane yena na me vivatsā bhinnaḥ pravṛttyā hi nivṛttidharmaḥ // Bc_7.48 //
Но ваше стремление – к обретению неба. Мое стремление – не перерождаться. Потому не хочу я в этом лесу оставаться, Ибо различны дхарма существования и дхарма его прекращения.
49
tannāratirme na parāpacāro vanādito yena parivrajāmi / dharme sthitāḥ pūrvayugānurūpe sarve bhavanto hi maharṣikalpāḥ // Bc_7.49 //
Не из недовольства, не от обиды ухожу я из этого леса. Ведь вы, себя посвятившие дхарме, Достойной первых времен, Подобны великим святым».
50
tato vacaḥ sūnṛtamarthavacca suślakṣṇamojasvi ca garvita ca / śrutvā kumārasya tapasvinaste viśeṣayuktaṃ bahumānamīyuḥ // Bc_7.50 //
Услышав слова царевича, Дружелюбные и исполненные смысла, Однако решительные и гордые, Выказали подвижники Особое к нему почтение.
Но некий дваждырожденный, С волосами, в пучок завязанными, В лубяные лохмотья одетый, С налитыми кровью глазами, С тонким и длинным носом, В руке державший чашу для подаяния, Возлежавший на груде пепла, Такие слова промолвил:
52
dhīmannudāraḥ khalu niścayaste yastvaṃ yuvā janmani dṛṣṭadoṣaḥ / svargāpavargau hi vicārya samyagyasyāpavarge matirasti so 'sti // Bc_7.52 //
«О мудрец, воистину благородно Решение, которое ты принял, Хоть и юн, увидев в рождении зло. Ведь лишь тот существует истинно, Кто помыслив о небе и освобождении, Выбрал из них последнее!
53
yajñaistapobhirniyamaiśca taistaiḥ svarga yiyāsanti hi rāgavantaḥ / rāgeṇa sārdha ripuṇeva yuddhvā mokṣaṃ parīpsanti tu sattvavantaḥ // Bc_7.53 //
Ибо принесением жертв, подвигами аскезы, смиреньем себя и прочим подобным, Те неба желают достичь, кто снедаем страстями. Но лишь тот существует истинно, Кто, желая освобождения, Сражается со страстями, словно с врагами.
54
tadbuddhireṣā yadi niścitā te tūrṇaṃ bhavān gacchatu vindhyakoṣṭham / asau munistatra vasatyarāḍo yo naiṣṭhike śreyasi labdhacakṣuḥ // Bc_7.54 //
Если ты в решенье своем утвердился, То ступай, господин, в горы Виндхья. Живет там мудрый Ара́да104, Совершенное блаженство провидящий.
104.
Арада Калама (на пали Алара Калама) – реально существовавший философ, упоминаемый и в других источниках, к учению которого восходит система санкхьи.
55
tasmādbhavāñcchroṣyati tattvamārga satyāṃ rucau saṃpratipatsyate ca / yathā tu paśyāmi matistathaiṣā tasyāpi yāsyatyavadhūya buddhim // Bc_7.55 //
От него ты услышишь об истинном пути И подлинный свет обретешь. Но предчувствую я – И его ты оставишь, мысли его отвергнув.
Ведь твое лицо с прямым и высоким носом, с очами широкими и длинными, с алыми губами, с зубами белыми и острыми, с языком тонким и красным Выпьет весь океан, того, что должно быть познано.
Обладая глубиною бездонной, Сияньем и благими приметами, Станешь наставником ты, Которому равного не было Даже среди мудрецов древних времен».
58
paramamiti tato nṛpātmajastamṛṣijanaṃ pratinandya niryayau / vidhivadanuvidhāya te 'pi taṃ praviviśurāśramiṇastapovanam // Bc_7.58 //
«Хорошо», - ответил царевич И, с подвижниками простившись, Отправился в путь. А подвижники, Попрощавшись с ним, как подобает, Вернулись в свою обитель.
Восьмая песнь. Скорбь в дворцовых покоях
1
tatasturaṅgāvacaraḥ sa durmanāstathā vanaṃ bhartari nirmame gate / cakāra yatnaṃ pathi śokanigrahe tathāpi caivāśru na tasya cikṣiye // Bc_8.1 //
А павший духом возница, Когда господин, от мирского отрекшись, Скрылся в лесу, на пути обратном Скорбь пытался утишить, Но не мог он сдержать рыданий.
2
yamekarātreṇa tu bharturājñayā jagāma mārga saha tena vājinā / iyāya bharturvirahaṃ vicintayaṃstameva panthānamahobhiraṣṭabhiḥ // Bc_8.2 //
И по той же дороге, Которую он, везя господина, За одну только ночь одолел, Домой возвращался возница, Вспоминая разлуку с царевичем, С тем же конем восемь дней.
Оборачивался он мордой к лесу И горестно ржал то и дело, И не радовался ни воде, Ни траве, и, терзаем голодом, От питья и еды отказывался.
5
tato vihīnaṃ kapilāvhayaṃ puraṃ mahātmanā tena jagaddhitātmanā / krameṇa tau śūnyamivopajagmaturdivākareṇeva vinākṛtaṃ nabhaḥ // Bc_8.5 //
И, наконец, достигли Они города Капилавасту, Который покинул великий духом царевич, Радеющий о благе мира. И без него тот город выглядел опустелым, Словно небо, с которого внезапно исчезло солнце.
Возница и конь медленно продвигались, Словно на погребальное омовение, Как будто их останавливали прохожие, павшие духом, Понурые, с глазами от слез помутневшими.
8
niśāmya ca srastaśarīragāminau vināgatau śākyakularṣabheṇa tau / mumoca bāṣpaṃ pathi nāgaro janaḥ pura rathe dāśaratherivāgate // Bc_8.8 //
Увидев коня и возницу, бредущих устало, Вернувшихся без буйвола племени шакьев, Слезы пролили горожане, Как некогда при возвращении колесницы Рамы, сына Дашара́тхи105.
105.
Имеется в виду главный герой эпоса «Рамаяна». Когда Рама удалился в лесное изгнание, и возница Сумантра вернулся без него, жители Айодхьи были охвачены горем. Этот эпизод описан в 57-й песни второй книги «Рамаяны».
Со слезами на глазах, гневом охваченные, Спросили люди, за Чха́ндакой шедшие: «Ответь, куда девался царевич, отрада страны, тобой увезенный?»
10
tataḥ sa tān bhaktimato 'bravījjanānnarendraputraṃ na parityajāmyaham / rudannahaṃ tena tu nirjane vane gṛhasthaveśaśca visarjitāviti // Bc_8.10 //
И ответил Чха́ндака тем преданным людям: «Не покидал я царевича, Но рыдал я, когда он бросил в лесу и меня, И одежды хозяина дома».
11
idaṃ vacastasya niśamya te janāḥ suduṣkaraṃ khalviti niścayaṃ yayuḥ / pataddhi jahruḥ salilaṃ na netrajaṃ mano nininduśca phalotthamātmanaḥ // Bc_8.11 //
Услышав его слова, Так сказали друг другу прохожие: «Нелегко, поистине, это дело». И, катящихся слез не сдерживая, Порицали они свой ум – Плод своих прежних поступков.
12
athocuradyaiva viśāma tadvanaṃ gataḥ sa yatra dviparājavikramaḥ / jijīviṣā nāsti hi tena no vinā yathendriyāṇāṃ vigame śarīriṇām // Bc_8.12 //
И сказали они: «Пойдемте сейчас же В тот лес, куда удалился Царевич наш, доблестный словно могучий слон. Ибо нет без него желания жить у нас, Как у тела, лишенного органов чувств.
13
idaṃ puraṃ tena vivarjitaṃ vanaṃ vanaṃ ca tattena samanvitaṃ puram / na śobhate tena hi no vinā puraṃ marutvatā vṛtravadhe yathā divam // Bc_8.13 //
Город, который покинул он, стал лесу теперь подобен, А лес, в котором живет он, городу стал подобен. Поблек без него Капилавасту, Как небо без Индры, во время убиения Вритры106».
106.
Вритра – могущественный демон-змей, которого победил Индра. Поединок Индры с Вритрой описан в «Ригведе».
И вот возница, с глазами, полными слез, Ведя за собою коня, вошел, удрученный скорбью, В покои царские, словно был его господин В битве разбит и пленен врагами.
И, входя в государев дворец, Конь Ка́нтхака, чьи глаза увлажнялись слезами, Заржал вдруг громко и горестно, Словно бы всем сообщая о случившемся бедствии.
И тогда, от огромной радости, взглядами ища господина, Выбежали из дворца с надеждою женщины, Прежде в печаль погруженные, Словно молнии из осеннего облака,107
107.
С осенними (белыми) облаками в древнеиндийской поэзии часто сравниваются дворцы. В частности, такое сравнение неоднократно встречается в «Рамаяне».
С волосами распущенными, в одеждах нечистых, с ненакрашенными лицами, с глазами, от слез помутневшими, Поблекшими выглядели те женщины, Без платьев нарядных и украшений, Словно на небе звезды с наступленьем рассвета.
Ступни красной краской покрыты не были, Браслеты на щиколотках не звенели, В ушах не было серег, ожерелий – на шеях, Поясов – на широких бедрах. И груди без нитей жемчуга ограбленными казались.
23
nirīkṣya tā bāṣpaparītalocanā nirāśrayaṃ chandakamaśvameva ca / viṣaṇṇavaktrā rurudurvarāṅganā vanāntare gāva ivarṣabhojjhitāḥ // Bc_8.23 //
Увидали они сквозь слезы, Чха́ндаку и коня, воротившихся без хозяина, И зарыдали в голос все женщины, Словно в лесу коровы покинутые быком.
Иные женщины, блеск утратив, Поникли плечами, опустили руки Словно от горя чувств лишились, Не причитали, не лили слез, Не вздыхали, застыли недвижно, словно бы на картине.
Лотосами-руками, с закругленными нежными пальцами, тесно друг друга касающимися, лишенными украшений, на которых вены не проступали, Били женщины себя в груди, Как лианы, на ветру дрожащие бьют себя усиками своими.
И были те женщины, с грудями, высоко поднявшимися движимыми взмахами рук, Подобны рекам с четами красных гусей, качаемых лотосами, волнуемыми дуновеньем лесного ветра.
И Яшо́дхара, чьи глаза покраснели от гнева, Чья грудь вздымалась от глубоких вздохов, Запинаясь от любви, с отчаяньем смешанной, Скорбно рыдая, промолвила:
32
niśi prasuptāmavaśāṃ vihāya māṃ gataḥ kva sa chandaka manmanorathaḥ / upāgate ca tvayi kanthake ca me samaṃ gateṣu triṣu kampate manaḥ // Bc_8.32 //
«Ночью меня он покинул, спящую, ничего не сказав мне… Поведай, Чха́ндака, куда ушел мой желанный? Трепещет душа моя – втроем вы уехали, Назад же вернулись лишь ты и Ка́нтхака.
33
anāryamasnigdhamamitrakarma me nṛśaṃsa kṛtvā kimihādya rodiṣi / niyaccha bāṣpaṃ bhava tuṣṭamānaso na saṃvadatyaśru ca tacca karma te // Bc_8.33 //
Поступил ты подло, как враг, не как друг. Зачем ты теперь рыдаешь? Брось слезы лить. Будь доволен. Плач не к лицу тебе после того, что ты сотворил.
Ведь с тобою как с верным помощником, Любящим, преданным, честным, Ушел сын благородного, чтоб не возвращаться более. Так радуйся же! Хвала тебе! Не бесплодны твои старания!
Ведь достойны жалости эти женщины, снявшие украшения, утратившие красоту. Их глаза покраснели и помутнели от беспрестанного плача. Вдовам они подобны, Хоть их повелитель стоит до сих пор, как гора Химава́т и земля.
И вместе с покоями женскими, Плачут и дворцовые здания. Лишившись господина, простерли они вершины-руки, Из них голубиные стаи вылетают, подобно вздохам.
38
anarthakāmo 'sya janasya sarvathā turaṅgamo 'pi dhruvameṣa kanthakaḥ / jahāra sarvasvamitastathā hi me jane prasupte niśi ratnacauravat // Bc_8.38 //
И конь этот, Ка́нтхака, зла мне желал, несомненно. Ведь он, словно вор, крадущий во тьме драгоценности, Ночью унес отсюда, покуда все спали, Того, кто был всем для меня.
39
yadā samarthaḥ khalu soḍhumāgatāniṣuprahārānapi kiṃ punaḥ kaśāḥ / gataḥ kaśāpātabhayātkathaṃ nvayaṃ śriyaṃ gṛhītvā hṛdayaṃ ca me samam // Bc_8.39 //
Когда он и в самом деле Способен выносить даже стрел удары, то вынес бы он и удар хлыста. Как же, хлыста убоявшись, Ушел он, забрав у меня и счастье мое, и сердце?
40
anāryakarmā bhṛśamadya heṣate narendradhiṣṇyaṃ pratipūrayanniva / yadā tu nirvāhayati sma me priyaṃ tadā hi mūkasturagādhamo 'bhavat // Bc_8.40 //
Свершив недостойное дело, Теперь весь дворец он наполнил ржанием громким. Но когда уносил моего любимого, Молчал тогда этот конь презренный.
Слыша причитанья царевны, Каждый слог в которых сопровождался с плачем, Чха́ндака опустил лицо, смиренно сложил ладони,, И стал говорить он в свою защиту, И речь его было трудно разобрать из-за слез:
43
vigarhituṃ nārhasi devi kanthakaṃ na cāpi roṣaṃ mayi kartumarhasi / anāgasau svaḥ samavehi sarvaśo gato nṛdevaḥ sa hi devi devavat // Bc_8.43 //
«Не должна ты винить меня, о царевна, И гневаться на меня тебе не следует. Посмотри, оба мы невиновны, Ибо тот бог средь людей ушел, божеству подобно.
Конь этот мчался великолепный, Земли не касаясь копытами, словно летя по воздуху. И рот его сжат был божественной силой, Не мог он и челюстями двинуть, и заржать не сумел бы.
И все женщины, услыхав о чудесном уходе великого духом, При котором присутствовали многие боги Пришли в изумление, словно бы даже горевать перестали, Хоть сердца их страдали по-прежнему из-за того, что он их покинул.
Тогда Гаутами, чьи глаза дрожали от горя, Страдая, как самка скопы, лишившаяся птенцов, Стойкость утратив, вновь зарыдала, И, задыхаясь, с лицом влажным от слез, промолвила:
«Неужели брошены не землю его волосы, волнующиеся, как океанские волны, мягкие, черные и прекрасные, растущие каждый из своего корня, достойные диадемы царской?
Разве заслуживает жизни среди отшельников Такой человек, как он – длиннорукий, доблестью льву подобный, С глазами как у могучего буйвола, сияющий золотым блеском, Широкогрудый, чей голос звучит подобно рокоту барабана?
Ныне лишилась доли земля В несравненном своем господине благородном в деяниях, Ибо ушел он. Ведь подобный ему добродетельный царь Рождается благодаря добродетелям И счастливой судьбе своих подданных.
55
sujātajālāvatatāṅgulī mṛdū nigūḍhagulphau bisapuṣpakomalau / vanāntabhūmiṃ kaṭhināṃ kathaṃ nu tau sacakramadhyau caraṇau gamiṣyataḥ // Bc_8.55 //
Как будут ходить по жесткой лесной земле Его ноги с нежными пальцами, перепонками соединенными, С лодыжками, мягкими, подобно голубым кувшинкам, Отмеченные знаком колеса на подошвах?
Сильное тело его, Привыкшее возлежать на дворцовой крыше, Облаченное в дорогие одежды, благоухающее сандалом и алоэ, Что испытывать будет, подвергаясь зною, дождю и холоду?
57
kulena sattvena balena varcasā śrutena lakṣmyā vayasā ca garvitaḥ / pradātumevābhyucito na yācituṃ kathaṃ sa bhikṣāṃ parataścariṣyati // Bc_8.57 //
Гордый родом своим и могуществом, телесной мощью, ученостью, величием и юностью, Не просить, а дарить привыкший, Как же будет он собирать подаяние?
58
śucau śayitvā śayane hiraṇmaye prabodhyamāno niśi tūryanisvanaiḥ / kathaṃ bata svapsyati so 'dya me vratī paṭaikadeśāntarite mahītale // Bc_8.58 //
Спал он на чистом ложе из золота, Пробуждался ночью от звуков прекрасной музыки. Как, о горе, он спать теперь будет На голой земле, лишь ткани куском прикрытый?»
Тогда упала на землю Яшо́дхара, Словно чакаравака, пары лишившаяся. В глубокой скорби она причитала На все лады и так говорила От слез запинаясь на каждом слове:
61
sa māmanāthāṃ sahadharmacāriṇīmapāsya dharma yadi kartumicchati / kuto 'sya dharmaḥ sahadharmacāriṇī vinā tapo yaḥ paribhoktumicchati // Bc_8.61 //
«Если хочет он следовать дхарме, без защиты оставив Меня, с ним делящую дхарму, Откуда же дхарма возьмется У него, желающего насладиться подвижничеством, без жены, что делит с ним дхарму?
62
śṛṇoti nūnaṃ sa na pūrvapārthivānmahāsudarśaprabhṛtīn pitāmahān / vanāni patnīsahitānupeyuṣastathā hi dharma madṛte cikīrṣīte // Bc_8.62 //
Нет сомнений – он и не слыхивал О древних царях, о пращурах начиная с Махасуда́рши108, Что уходили в леса вместе с женами, Он же ушел, без меня желая следовать дхарме.
108.
Вероятно, царь Махасудассана, упоминающийся в шриланкийских хрониках Дипавамсе и Махавамсе.
Или не знает он, что во время жертвоприношения Посвящаются вместе жена и муж, как предписано Ведами, Чтоб и после смерти совместно наслаждаться их плодом. Он же думает только о дхарме и позабыл обо мне.
Знает он, влекущийся к дхарме, Душу мою, что полыхает ревностью и любовью. Легко и без страха покинув меня, охваченную гневом, Видно, желает апсар обрести он в мире великого Индры.
65
iyaṃ tu cintā mama kīdṛśaṃ nu tā vapurguṇaṃ bibhrati tatra yoṣitaḥ / vane yadartha sa tapāṃsi tapyate śriyaṃ ca hitvā mama bhaktimeva ca // Bc_8.65 //
И думаю я – какой же красой обладают Те жены небесные, ради которых Он предается подвижничеству, оставив величье царское, позабыв о моей любви?
66
na khalviyaṃ svargasukhāya me spṛhā na tajjanasyātmavato 'pi durlabham / sa tu priyo māmiha vā paratra vā kathaṃ na jahyāditi me manorathaḥ // Bc_8.66 //
Поистине, нет во мне ревности к его желанию счастья небесного. Не так уж трудно достичь его даже людям, подобным мне. Но в том желанье мое, чтобы возлюбленный мой Не покидал меня – ни в этом мире, ни в том.
Коль не дано мне счастье смотреть в глаза широкие, Смотреть на улыбку ясную моего повелителя, То чем заслужил несчастье такое Ра́хула – На коленях отца никогда не качаться отныне?
И мое сердце тоже из железа, видно, или из камня Раз не разорвалось оно в тот миг, когда владыка его, Привыкший к счастливой жизни, Величье отбросив, в леса удалился».
70
itīha devī patiśokamūrchitā ruroda dadhyau vilalāpa cāsakṛt / svabhāvadhīrāpi hi sā satī śucā dhṛtiṃ na sasmāra cakāra no hriyam // Bc_8.70 //
Так, печалясь о муже, причитала царевна, рыдала, жаловалась, Ибо она утратила, чистая, Прирожденную стойкость, и того не стыдилась.
И видя, как лежит на земле Яшо́дхара, Истомленная горестными причитаниями, Все женщины криками жалобными огласили покои дворцовые. слезы залили им лица, И казались лотосами они под дождевыми струями.
Государь же, закончив читать молитвы, Совершив обряды благоприятствующие, Вышел из храма и оглушенный Криками горестными, пошатнулся, как слон, пораженный ударом грома.
73
niśāmya ca cchandakakanthakāvubhau sutasya saṃśrutya ca niścayaṃ sthiram / papāta śokābhihato mahīpatiḥ śacīpatervṛtta ivotsave dhvajaḥ // Bc_8.73 //
Увидев Чха́ндаку и Ка́нтхаку, Узнав о непреклонном решении сына, Рухнул царь, сраженный горем, Как падает знамя Индры Кгда завершается праздник.
Тут же его, в помраченье впавшего из-за скорби по сыну, Поддержали люди происхождения равного. И глядя взором, затуманенным слезами, На коня, упавший запричитал владыка:
75
bahūni kṛtvā samare priyāṇi me mahattvayā kanthaka vipriyaṃ kṛtam / guṇapriyo yena vane sa me priyaḥ priyo 'pi sannapriyavatpraveritaḥ // Bc_8.75 //
«Много радости ты мне доставил некогда в битвах, Ка́нтхака. Ныне же ты принес мне великое горе. Ибо даже будучи другом, подобно врагу ты в лесу покинул Сына моего, возлюбившего добродетель!
76
tadadya māṃ vā naya tatra yatra sa vraja drutaṃ vā punarenamānaya / ṛte hi tasmānmama nāsti jīvitaṃ vigāḍharogasya sadauṣadhādiva // Bc_8.76 //
Потому сейчас же быстро помчись, отвези меня к сыну, Или сам его вновь сюда приведи. Ибо нет без него мне жизни, Как без доброго лекарства – тяжко больному.
После того как смерть похитила Суварнаништхи́вина, Трудно было не умереть Санджае109. Когда же ушел мой сын добродетельный, Я, словно сам собой не владея, одного – умереть – желаю.
109.
Вероятно, персонаж Махабхараты, колесничий царя Дхритараштры. Суварнаништхивин – его сын.
78
vibhordaśakṣatrakṛtaḥ prajāpateḥ parāparajñasya vivasvadātmanaḥ / priyeṇa putreṇa satā vinākṛtaṃ kathaṃ na muhyeddhi mano manorapi // Bc_8.78 //
Даже сам Ману, сын Вива́свата, Основатель десяти династий, Познавший близкое и далекое, Душой омрачился бы, если б оставил его Сын возлюбленный, благочестивый.
79
ajasya rājñastanayāya dhīmate narādhipāyendrasakhāya me spṛhā / gate vanaṃ yastanaye divaṃ gato na moghabāṣpaḥ kṛpaṇaṃ jijīva ha // Bc_8.79 //
Завидую я другу Индры, Дашара́тхе, сыну премудрого Аджи. После того, как сын его В леса удалился, ушел он на небо, Не проливая напрасных слез, За жалкую жизнь не цепляясь110.
110.
Речь идет о царе Дашаратхе, отце Рамы, персонаже эпоса «Рамаяна». Когда Рама удалился в леса, Дашаратха умер от горя.
80
pracakṣva me bhadra tadāśramājiraṃ hṛtastvayā yatra sa me jalāñjaliḥ / ime parīpsanti hi taṃ pipāsavo mamāsavaḥ pretagatiṃ yiyāsavaḥ // Bc_8.80 //
Покажи мне скорее, о благословенный, Ту обитель, куда ты увез воды подателя моего. Ибо жаждет душа моя сперва отыскать его, А затем уйти дорогою мертвых».
Так, страдая в разлуке с сыном, по природе стойкий, словно земля Но утративший стойкость, как Дашара́тха, когда скорбел он о Раме, Причитал непрерывно царь, словно утратив рассудок.
82
śrutavinayaguṇānvitastatastaṃ matisacivaḥ pravayā purohitaśca / samadhṛtamidamūcaturyathāvanna ca pariptamukhau na cāpyaśokau // Bc_8.82 //
Тогда мудрый советник, постигший священные книги, добродетельный, праведно живущий, И жрец, преклонный годами, Сказали, как подобает, И не было на их лицах ни радости, ни печали:
«Скорби отринь, средь людей наилучший! Пусть снова твой дух обретет твердость. Не подобает тебе волю слезам давать малодушно. Многие цари в этом мире, оставив власть и богатство, Словно гирлянду цветов увядших, в леса уходили.
84
api ca niyata eṣa tasya bhāvaḥ smara vacanaṃ tadṛṣeḥ purāsitasya / na hi sa divi na cakravartirājye kṣaṇamapi vāsayituṃ sukhena śakyaḥ // Bc_8.84 //
К тому ж неизменно решенье царевича. Вспомни слова, что некогда промолвил провидец А́сита. Ибо невозможно жить ему счастливо Ни одного мгновения, ни на небесах, ни царстве повелителя мира.
85
yadi tu nṛvara kārya eva yatnastvaritamudāhara yāvadatra yāvaḥ / bahuvidhimiha yuddhamastu tāvattava tanayasya vidheśca tasya tasya // Bc_8.85 //
Если же, о среди людей наилучший, Должно предпринять усилия, Лишь повели – мы пойдем на поиски. Пусть же начнется битва тяжкая Сына твоего и святых предписаний».
86
narapatiratha tau śaśāsa tasmād drutamita eva yuvāmabhiprayātam / na hi mama hṛdayaṃ prayāti śāntiṃ vanaśakuneriva putralālasasya // Bc_8.86 //
Тогда велел государь им обоим: «Немедленно в путь за ним отправляйтесь. Ибо не успокоится мое сердце, Как у птицы лесной, по птенцу тоскующей».
«Повинуемся», – советник и жрец ответили, И немедленно в лес отправились, В котором скрылся царевич. А царь с женами и невестками, Думая, что вернут ему сына, Завершил оставшиеся обряды.
Девятая песнь. Поиски царевича
1
tatastadā mantripurohitau tau bāṣpapratodābhihatau nṛpeṇa / viddhau sadaśvāviva sarvayatnātsauhārdaśīghraṃ yayaturvanaṃ tat // Bc_9.1 //
Тогда советник и жрец, Пораженные слезами царя, словно стрекалом, Подобно добрым коням пришпоренным, Не медля, отправились в лес, Полны состраданья к владыке.
Мудреца почтили, как подобает, Как должно в ответ и он их приветствовал. Сели они рядом с Бхаргавой, с ним разделив циновку, И стали рассказывать, откуда они и зачем явились:
«Знай, господин, что мы – Посланцы царя из рода Икшваку, чистого в своем мужестве и обширного славой. Дано нам знание священных писаний И уменье давать советы владыке.
У этого государя, подобного Индре, Сын есть, подобный Джая́нте111. Возжелал он освободиться от страха старости и смерти. Говорят, пришел он сюда. Из-за него мы к тебе явились. Да будет известно тебе об этом».
111.
Джаянта – божество, сын Индры.
6
tau so 'bravīdasti sa dīrghabāhuḥ prāptaḥ kumāro na tu nāvabuddhaḥ / dharmo 'yamāvartaka ityavetya yātastvarāḍābhimukho mumukṣuḥ // Bc_9.6 //
И отвечал им мудрец: «Да, приходил сюда тот долгорукий. Хоть и юн годами, но не невежда. Узнал он, что наша дхарма есть возобновленье рождений, И, желая освобождения, отсюда ушел он к Ара́де».
Правду от мудреца узнав, с ним попрощавшись, Советник и жрец, утомленные, но усталости будто не чувствуя Из-за преданности государю, Туда направились, куда ушел царевич.
Сойдя с колесницы, Приблизились к нему жрец и советник, Подобно мудрому Аурваше́е, Что с Вамаде́вой вместе Пожелал встретиться с Рамой, Поселившемся в чаще лесной112.
112.
Отсылка к событиям, описанным в «Рамаяне». Вамадева – советник царя Дашаратхи, отца Рамы. Аурвашея – букв. «сын (потомок) Урваши». Вероятно, имеется в виду мудрец Васиштха. В одном из гимнов Ригведы (VII,33) говорится, что Васиштха рожден из мысли Урваши, одной из апсар.
И приветствовали они царевича Как на небе Шукра и А́нгираса – великого Индру. И он приветствовал их в ответ, Как на небе Шукру и А́нгирасу – великий Индра113.
Тогда, испросив позволения, сели жрец и советник Рядом со знаменем племени шакьев, И казались они с ним вместе Двумя звездами Пунарвасу в соединенье с луною114.
114.
Созвездие Пунарвасу – одно из созвездий лунного зодиака. Состоит из двух звезд
И промолвил жрец, обращаясь к сияющему царевичу, Сидящему у корней древесных, как на небесах Брихаспати – К сидящему у дерева Париджата115 Джая́нте, сыну Индры:
115.
Париджата – чудесное дерево, растущее в саду бога Индры. Было добыто при пахтании Молочного океана вместе с другими сокровищами.
«Когда погрузилась в сердце стрела скорби по тебе, Тут же нашло на царя помраченье. И пал он на землю, обливаясь слезами. Узнай же царевич его слова, к тебе обращенные:
14
jānāmi dharma prati niścayaṃ te paraimi te bhāvinametamartham / ahaṃ tvakāle vanasaṃśrayātte śokāgnināgnipratimena dahye // Bc_9.14 //
«Ведомо мне твое намерение твердое Следовать дхарме, и думаю, ты Не отступишь от цели своей. Я же ныне, когда ты в недолжное время В лес удалился, сгораю на пламени горя, Что жжет не слабей настоящего пламени.
То, что с облаком делает ветер, с водою – солнце, с сухою травой – огонь, И с горою – молния, То горе со мною делает. Оно в клочки меня разрывает, Иссушает, раскалывает и сжигает.
17
tadbhuṅkṣva tāvadvasudhādhipatyaṃ kāle vanaṃ yāsyāsi śāstradṛṣṭe / aniṣṭabandhau kuru mayyapekṣāṃ sarveṣu bhūteṣu dayā hi dharmaḥ // Bc_9.17 //
Так насладись покуда ты царской властью, а после, Когда должный срок настанет, писаниями заповеданный, В леса удались спокойно. Подумай об отце ты несчастном, Ибо дхарма есть сострадание ко всем живым существам.
18
na caiṣa dharmo vana eva siddhaḥ pure 'pi siddhirniyatā yatīnām / buddhiśca yatnaśca nimittamatra vana ca liṅgaṃ ca hi bhīrucinham // Bc_9.18 //
Не только в лесу постигается дхарма. И в городе тоже ее постигают подвижники. Намерение и усилие – вот ее знаки, А лес и знаки отшельника – примета робкого116.
116.
Знаки отшельника – обритая голова, платье цвета охры, чаша для подаяний и посох.
Даже цари, чьи головы увенчаны диадемами, плечи украшены нитями жемчуга, а руки – браслетами, Живущие среди роскоши, хозяева дома, Обретают дхарму освобождения.
Бали и Ваджрабаху, младшие братья Дхрувы, Вайбраджа, Ашадха и Антидева, Джанака – царь Видехи, Друма из Шалвы и Сенаджит117 –
117.
Из этих имен однозначно идентифицируются только Джанака и Антидева. Джанака – царь Видехи, отец Ситы, жены Рамы, один из героев эпоса «Рамаяна». Антидева – Рантидева, царь, упоминаемый в «Махабхарате».
21
etān gṛhasthānnṛpatīnavehi naiḥśreyase dharmavidhau vinītān / ubhe 'pi tasmādyugapadbhajasva cittādhipatyaṃ ca nṛpaśriyaṃ ca // Bc_9.21 //
Все эти цари, владыки домов, знали правила дхармы, Ведущей к блаженству. А потому наслаждайся и властью над душой своей, и царскою властью.
Ибо желаю обнять тебя, свершившего омовение, возведенного на престол, влажного от воды, Увидеть тебя, держащего зонт владыки, И после, с радостью, в леса удалиться».
Так промолвил земли повелитель, обращаясь к тебе, И были его слова неразборчивыми от рыданий. Теперь ты услышал их. И должен ради любви его, С любовью любви отцовской последовать.
Ибо владыка шакьев тонет в глубоком море Влаги скорбной, что льется из-за тебя, царевич. Должен его спасти ты, лишившегося прибежища, Как спасает корабль утопающего в океане.
Зная о том, что свершили Ради любви отцовской Бхишма, рожденный Гангой, Рама и отпрыск Бхригу118, Должен и ты поступить, Как отцу твоему желанно.
118.
Бхишма – персонаж «Махабхараты», мудрый воин, сын царя Шантану и богини Ганги, отрекшийся от наследования престола ради того, чтобы его отец мог жениться на Сатьявати, дочери рыбака. Рама – главный герой «Рамаяны», отказавшийся от престола во исполнение воли отца. Отпрыск Бхригу – Парашурама, одно из воплощений Вишну. Он поклялся очистить землю от кшатриев, мстя за своего отца Джамадагни, убитого сыновьями тысячерукого царя Картавирьи.
Знай, что царица, что вырастила тебя, Хоть и не ушла в страну, Где обитает Агастья119, Но, постоянно страдая, Жалобно она плачет, Словно корова, потерявши теленка.
119.
То есть не умерла. Агастья – мудрец, с которым связаны многочисленные мифы. Страна Агастьи – юг Индийского субконтинента, а в представлении индийцев южная сторона ассоциируется с богом смерти Ямой.
Словно гусыня, разлученная с гусем, Словно слониха, слоном в лесу брошенная, Замужняя, но мужа лишенная страдает твоя супруга, И должен ее спасти ты, во плоти пред нею представ.
«Знаю – любят отцы сыновей. Знаю – царь меня любит. Но даже зная об этом я покидаю родных, Ибо страшусь болезней, старости, смерти.
32
draṣṭuṃ priyaṃ kaḥ svajanaṃ hi necchennānte yadi syātpriyaviprayogaḥ / yadā tu bhūtvāpi ciraṃ viyogastato guruaṃ snindhamapi tyajāmi // Bc_9.32 //
Ибо кто не желает видеть своих родных, Если бы не ждала в конце разлука теми, кого мы любим? Но если, хоть и спустя долгое время Неизбежна разлука, То и любящего отца я покидаю.
33
maddhetukaṃ yattu narādhipasya śokaṃ bhavānāha na tatpriyaṃ me / yatsvapnabhūteṣu samāgameṣu saṃtapyate bhāvini viprayoge // Bc_9.33 //
Поведал ты мне, господин, Что царь, отец мой, из-за меня страдает. Не по душе мне это, Ибо соединение сну подобно, И неизбежна разлука.
34
evaṃ ca te niścayametu buddhirdṛṣṭvā vicitraṃ jagataḥ pracāram / saṃtāpaheturna suto na bandhurajñānanaimittika eṣa tāpaḥ // Bc_9.34 //
И пусть твой ум придет к такому же мнению, Увидев, как беспорядочно движется этот мир. Не отец и не сын – причина страдания. Незнание – вот что его причина.
35
yathādhvagānamiha saṃgatānāṃ kāle viyogo niyataḥ prajānām / prājño janaḥ ko tu bhajeta śokaṃ bandhupratijñātajanairvihīnaḥ // Bc_9.35 //
Словно у путников, что повстречались случайно, Неизбежна разлука для всех, кто живет в этом мире. Разве горюет мудрый, Если утратит родных и близких?
36
ihaiti hitvā svajanaṃ paratra pralabhya cehāpi punaḥ prayāti / gatvāpi tatrāpyaparatra gacchatyevaṃ jane tyāgini ko 'nurodhaḥ // Bc_9.36 //
Приходит сюда он, где-то родных оставив, И здесь умирает снова. и умерев, он снова Уходит в иное место. Кто же будет любить человека, Что постоянно тебя покидает?
37
yadā ca garbhātprabhṛti pravṛttaḥ sarvāsvavasthāsu vadhāya mṛtyuḥ / kasmādakāle vanasaṃśrayaṃ me putrapriyastatrabhavānavocat // Bc_9.37 //
Едва из утробы выходим – Смерть постоянно нас подстерегает. Отчего же сказал отец мой любящий, Что в недолжное время в леса ушел я?
Есть недолжное время для наслаждений. Установлено время для накопленья богатств. Время тащит вселенную. Но не бывает недолжного времени для того, кто стремится к блаженству.
39
rājyaṃ mumukṣurmayi yacca rājā tadapyudāraṃ sadṛśaṃ pituśca / pratigrahītuṃ mama na kṣamaṃ tu lobhādapathyānnamivāturasya // Bc_9.39 //
То, что хочет мне царство отдать государь, Благородно и достойно отца моего, Но недостойно принять мне этот дар, подобно больному, Что из жадности принимает вредную ему пищу.
40
kathaṃ nu mohāyatanaṃ nṛpatvaṃ kṣamaṃ prapattuṃ viduṣā nareṇa / sodvegatā yatra madaḥ śramaśca parāpacāreṇa ca dharmapīḍā // Bc_9.40 //
Как может мудрец царскую власть принять? Ведь она – заблуждений обитель. В ней – и волненья, и страсти, утомление от усилий и нарушение дхармы, причинением людям обид.
41
jāmbūnadaṃ harmyamiva pradīptaṃ viṣeṇa saṃyuktamivottamānnam / grāhākulaṃ cāmbviva sāravindaṃ rājyaṃ hi ramyaṃ vyasanāśrayaṃ ca // Bc_9.41 //
Как золотой дворец, охваченный пламенем, Как блюдо отменное, ядом приправленное, Как лотосовый пруд, крокодилов полный, Так и царская власть – и прекрасна, и бед вместилище.
42
itthaṃ ca rājyaṃ na sukhaṃ na dharmaḥ pūrve yathā jātaghṛṇā narendrāḥ / vayaḥprakarṣe 'parihāryaduḥkhe rājyāni muktvā vanameva jagmuḥ // Bc_9.42 //
Значит царская власть – не счастье, не дхарма. Прежних времен владыки, когда в них рождалось Отвращение к неизбежным страданиям, вызванным старостью, Царство оставив, в леса уходили.
Ибо лучше кормиться в лесу травою, Владея высшим довольством, словно жемчужиной, Чем жить, словно с черными змеями, С опасностями, что кроются во власти царской.
44
ślādhyaṃ hi rājyāni vihāya rājñāṃ dharmābhilāṣeṇa vanaṃ praveṣṭum / bhagnapratijñasya na tūpapannaṃ vanaṃ parityajya gṛhaṃ praveṣṭum // Bc_9.44 //
И потому похвально, Когда владыки, желая следовать дхарме, Оставив царство, в леса уходят. И не подобает тому, кто дал обет, Нарушить его И леса покинув, домой вернуться.
45
jātaḥ kule ko hi naraḥ sasattvo dharmābhilāṣeṇa vanaṃ praviṣṭaḥ / kāṣāyamutsṛjya vimuktalajjaḥ puraṃdarasyāpi puraṃ śrayeta // Bc_9.45 //
Если тот, кто рожден в благородной семье, Кто природой благой наделен, Кто в лес ушел, желая следовать дхарме, Вдруг отвергнет одеяние цвета охры, То разве, бесстыдный, найдет он прибежище даже в городе Индры?
Человек, который из жадности, или от помрачения, или из страха Принял вновь пищу, которую он изверг, Только тот из жадности, или от помрачения, или из страха Примет вновь страсти, которые он отверг.
И кто сумел спастись из дома, объятого пламенем, Снова войдет в него, Только тот властителя жизнь отвергнув, Снова ее обрести захочет, уже увидев ее опасности.
48
yā ca śrutirmokṣamavāptavanto nṛpā gṛhasthā iti naitadasti / śamapradhānaḥ kva ca mokṣadharmo daṇḍapradhānaḥ kva ca rājadharmaḥ // Bc_9.48 //
И не может быть, чтоб в писаниях говорилось о государях, Которые, царством владея, достигли освобождения. Ведь в дхарме освобождения главное – это покой, А в дхарме царя – насилие.
49
śame ratiścecchithilaṃ ca rājyaṃ rājye matiścecchamaviplavaśca / śamaśca taikṣṇyaṃ ca hi nopapannaṃ śītoṣṇayoraikyamivodakāgnyoḥ // Bc_9.49 //
Если царь находит радость в покое, ослабевает царство, Если о царстве он помышляет, утрачивается покой. Ибо покой и суровость друг с другом не согласуются, Как вместе не соединяются жара и холод, вода и пламень.
Потому или царство оставив Обрели покой те владыки, Или, оставшись у власти, Отложили они освобождение, Владея своими чувствами.
51
teṣāṃ ca rājye 'stu śamo yathāvatprāpto vanaṃ nāhamaniścayena / chittvā hi pāśaṃ gṛhabandhusaṃjñaṃ muktaḥ punarna pravivikṣurasmi // Bc_9.51 //
И пусть даже они сумели Покой обрести, управляя царством, Но я в леса удалился с решимостью, Ибо ловушку я разрубил, Что зовется семьей и домом. Ныне свободен я и не желаю Возвращаться обратно».
Выслушав речи царского сына, Подобающие твердости его духа, познаниям и достоинству, Свободные от мирских желаний, Убедительные и полные силы, Так отвечал советник:
53
yo niścayo dharmavidhau tavāyaṃ nāyaṃ na yukto na tu kālayuktaḥ / śokāya dattvā pitaraṃ vayaḥsthaṃ syāddharmakāmasya hi te na dharmaḥ // Bc_9.53 //
«Недостойно и несообразно времени Твое намеренье следовать дхарме. Ибо не в том твоя дхарма, о возлюбивший дхарму, Чтобы старому отцу причинять страдания.
Одни говорят, что перерождение есть, другие твердо его отрицают. Когда цель столь сомнительна, Достойнее наслаждаться величием, что принадлежит тебе.
56
bhūyaḥ pravṛttiryadi kācidasti raṃsyāmahe tatra yathopapattau / atha pravṛttiḥ parato na kācitsiddhau 'prayatnājjagato 'sya mokṣaḥ // Bc_9.56 //
Если и есть жизнь иная, следующая после смерти, То пусть сначала наступит она, тогда мы ей насладимся. А если нет жизни иной, Тогда не нужно усилий, чтобы освободиться от мира.
57
astīti kecitparalokamāhurmokṣasya yogaṃ na tu varṇayanti / agneryathā hyauṣṇyamapāṃ dravatvaṃ tadvatpravṛttau prakṛtiṃ vadanti // Bc_9.57 //
Некоторые говорят, что мир иной существует, Но пути к освобождению они не указывают. Полагают они, что природа так относится к существованию, Как огонь относится к жару, и вода – к жидкому состоянию.
58
kecitsvabhāvāditi varṇayanti śubhāśubhaṃ caiva bhavābhavau ca / svābhāvikaṃ sarvamidaṃ ca yasmādato 'pi mogho bhavati prayatnaḥ // Bc_9.58 //
Иные же утверждают, Что собственная природа – Вот в чем исток добра и зла, бытия и небытия. И поскольку все из своей природы исходит, То по этой причине тоже напрасны усилия.
Если чувствам границы положены, То чувственные объекты Приятны или же мерзостны. Люди болеют и старятся, Ведь такова их природа. А раз это так, то выходит Что ни к чему любые усилия.
Тушат огонь водою, Огонь испаряет воду. Рассеянные первоначала В теле соединяются, А обретя единство, Они порождают вселенную.
61
yatpāṇipādodarapṛṣṭhamūrdhnā nirvartate garbhagatasya bhāvaḥ / yadātmanastasya ca tena yogaḥ svābhāvikaṃ tatkathayanti tajjñāḥ // Bc_9.61 //
И то, что войдя в утробу, Они образуют ноги и руки, Голову и живот, и спину, А со всем этим атман соединяется – Это происходит естественным образом. Так говорят люди знающие.
Кто создал остроту терния? Разнообразье зверей и птиц? Все это от природы исходит. А значит, не существует свободной воли. К чему же тогда усилия?
63
sarga vadantīśvaratastathānye tatra paryatne puruṣasya ko 'rthaḥ / ya eva heturjagataḥ pravṛttau heturnivṛttau niyataḥ sa eva // Bc_9.63 //
Другие же говорят, будто Господом все сотворено. Что пользы тогда прилагать усилия? Ведь причина, по которой мир существует, есть и причина его гибели.
64
kecidvadantyātmanimittameva prādurbhavaṃ caiva bhavakṣayaṃ ca / prādurbhavaṃ tu pravadantyayatnādyatnena mokṣādhigamaṃ bruvanti // Bc_9.64 //
Иные же утверждают, Что атман – причина, возникновения бытия и гибели. Но они говорят, что бытие и гибель сами собой происходят, А достижение освобождения усилий требует.
Человек освобождается от долга отцу – потомством, от долга риши – познанием Вед, от долга богам – принесением жертв. Эти три долга с ним от рождения. И тот, кто исполнил их, поистине достиг освобождения.
Тот, кто прилагает усилия, следуя этому правилу, Обретает освобождение – так утверждают знающие. Кто прилагает усилия, но хочет освободиться Правила нарушая, обретает только усталость.
Потому, господин, если ты стремишься к освобождению, следуй правилам Тем, о которых тебе я поведал, и ты получишь желаемое, И прекратятся тогда страданья владыки – отца твоего.
Государь Амбариша, дав обет отшельника, Вернулся в свой город по просьбе подданных120. Также и Рама, покинув леса, Защитил свою землю, поруганную варварами.
120.
Амбариша – царь Солнечной династии, сын Мандхатри.
Также и Друма, владыка шалвов, Вместе с сыновьями вернулся из леса121. А Са́нкрити Антиде́ва, будучи брахмариши122, Царскую власть получил от мудреца Васи́штхи.
121.
Друма, владыка шалвов – возможно Дьюматсена, персонаж «Махабхараты», который утратил свое царство и жил в лесу, но затем снова обрел власть благодаря своему сыну Сатьявану.
122.
Брахмариши – риши из варны брахманов в отличие от раджариши, принадлежащих к варне кшатриев.
Все эти люди, сиявшие славою дхармы, Покинув леса, вернулись к своим очагам. Потому нет греха в том, чтобы из леса подвижников Для исполнения дхармы снова домой вернуться».
Выслушав речь советника – царского ока, Что приятна была и полезна, царевич сказал Не кратко и не велеречиво, Без страсти и без поспешения, Твердо в своем убежденный.
«Коль говорить о сомнениях, Существует ли перерождение Или нет – то мое решение Не на чужих словах должно быть основано. Когда подвижничеством и успокоением Достигну я истины, то сам решу, есть ли оно или нет.
74
na me kṣamaṃ saṃśayajaṃ hi darśanaṃ grahītumavyaktaparasparāhatam / budhaḥ parapratyayato hi ko vrajejjano 'ndhakāre 'ndha ivāndhadeśikaḥ // Bc_9.74 //
Ибо считаю я недостойным Принимать взгляды, сомнениями рожденные, Неясные и противоречивые. Разве мудрец последует за чужими учениями, Словно слепец, которого во тьме ведет слепой поводырь?
75
adṛṣṭatattvasya sato 'pi kiṃ tu me śubhāśubhe saṃśayitu śubhe matiḥ / vṛthāpi khedo hi varaṃ śubhātmanaḥ sukhaṃ na tattve 'pi vigarhitātmanaḥ // Bc_9.75 //
Но хоть и не узрел я истину, Пусть сомневаюсь где добро, а где зло, Мысль моя о добре. Ибо лучше напрасный труд стремящегося к добру, Чем счастье, хотя бы и в истине, того, кто погряз в грехах.
76
imaṃ tu dṛṣṭvāgamamavyavasthitaṃ yaduktamāpttaistadavehi sādhviti / prahīṇadoṣatvamavehi cāptatāṃ prahīṇadoṣo hyanṛtaṃ na vakṣyati // Bc_9.76 //
Увидев, что нет в писаниях ясности, Знай, истинно только то, что говорится знающими. И знай, что безгрешны знающие, ибо безгрешный лжи не промолвит.
77
gṛhapraveśaṃ prati yacca me bhavānuvāca rāmaprabhṛtīnnidarśanam / na te pramāṇaṃ na hi dharmaniścayaiṣvalaṃ pramāṇāya parikṣatavratāḥ // Bc_9.77 //
Ты говорил мне о Раме И других, кто вернулся из леса. Но что мне до них? Не должно следовать тем, кто нарушил обет.
Потому, даже если солнце с небес упадет на землю, Даже если гора Химава́т стойкость свою утратит, Не вернусь я домой, не постигнув истины, Не привяжусь снова к мирскому, как человек заурядный.
79
ahaṃ viśeyaṃ jvalitaṃ hutāśanaṃ na cākṛtārthaḥ praviśeyamālayam / iti pratijñāṃ sa cakāra garvito yatheṣṭamutthāya ca nirmamo yayau // Bc_9.79 //
Лучше войду я в огонь, Чем вернусь домой, не достигнув цели», – И дав обещание это, он гордо Поднялся с земли и прочь пошел Безразличный к соблазнам мира.
Пролили слезы жрец и советник, когда услыхали О непреклонном его решении. И, погруженные в скорбь, С лицами опечаленными, Не имея иного выбора, Медленно в город направились.
81
tatsnehādatha nṛpateśca bhaktitastau sāpekṣaṃ pratiyayatuśca tasthatuśca / durdharṣa ravimiva dīptamātmabhāsā taṃ draṣṭuṃ na hi pathi śekaturna moktum // Bc_9.81 //
Из-за любви к царевичу И из преданности к государю, Оба они то и дело То назад возвращались, то останавливались, И смотреть они были не в силах, Как идет по дороге царевич, Словно солнце недостижимый, Сияющий собственным светом, И не могли от него оторваться.
82
tau jñātuṃ paramagatergatiṃ tu tasya pracchannāṃścarapuruṣāñchucīnvidhāya / rājānaṃ priyasutalālasaṃ nu gatvā drakṣyāvaḥ kathamiti jagmatuḥ kathaṃcitu // Bc_9.82 //
И чтобы узнать, каков путь идущего лучшим путем, Тайно они послали соглядатаев, достойных доверия, И обратно в город отправились, говоря про себя: «Царь ждет возвращения сына. Как в глаза мы ему посмотрим?»
Видя его глубину и силу, И божественное сияние тела Изумлялись там ему люди, Будто увидели Шиву, принявшего обет столпа124.
124.
Отсылка к одному из эпитетов Шивы «Стхану», букв. «столп, незыблемый».
4
taṃ prekṣya yo 'nyena yayau sa tasthau yastatra tasthau pathi so 'nvagacchat / drutaṃ yayau yaḥ sa jagāma dhīraṃ yaḥ kaścidāste sma sa cotpapāta // Bc_10.4 //
При виде царевича шедший со спутником останавливался, стоящий шел вслед за ним, переходил на шаг торопящийся, сидящий – вскакивал на ноги.
Одни приветствовали царевича, смиренно сложив ладони, Другие головы пред ним склоняли, Третьи встречали его словами, исполненными любви. Никто не проходил мимо, не почтив его.
Разодетые в пышные платья устыжались, его увидев, Говорливые умолкали на пути у него оказавшись. Словно пред ликом Дхармы самой, Разом у всех исчезали неправедные помыслы.
Куда бы не смотрели они – на брови его или на лоб, на губы или на руки, на торс или на стопы, Не могли оторвать взгляда, словно бы он прикован.
9
dṛṣṭvā ca sorṇabhruvamāyatākṣaṃ jvalaccharīraṃ śubhajālahastam / ta bhikṣuveṣaṃ kṣitipālanārha saṃcukṣubhe rājagṛhasya lakṣmīḥ // Bc_10.9 //
Между бровями его волоски завивались, Был он широкоглаз, тело его сияло, Прекрасны были руки его с перепонками между пальцев, И даже одетый в платье монаха, был он достоин власти над землей. И увидев его, встревожилась удача города Раджагрихи.
«Это сын правителя шакьев, о котором поведали мудрые, Что обретет он высшее знание, Или же станет повелителем мира. Покинув свой дом, пришел он сюда. Вот и глядят на него горожане».
На склоне ее, поросшем лодхрой127, Где слышались крики павлинов, Он, человечества солнце, в одеянии цвета охры, Был подобен юному солнцу, Взошедшему над восточной горою.
127.
Лодхра – вечнозеленый кустарник с белыми и желтыми ароматными цветами.
16
tatrainamālokya sa rājabhṛtyaḥ śreṇyāya rājñe kathayāṃcakāra / saṃśrutya rājā sa ca bāhumānyāttatra pratasthe nibhṛtānuyātraḥ // Bc_10.16 //
И увидав его там, царский слуга Обо всем доложил господину. Владыка, слова его выслушав, Исполненный великого почтения, На гору отправился с малой свитой.
Отважный владыка, равный Панда́вам128, Лев меж людьми, увенчанный диадемой, Подобный льву с развевающейся гривой, Поднялся на Па́ндаву, среди гор наилучшую.
128.
Пятеро братьев Пандавов – главные герои эпоса «Махабхарата».
И увидал на вершине подобного горному пику Бодхисаттву, смирившего чувства. Ноги скрестив, на земле сидел он, Сияющий, словно луна, вышедшая из-за туч.
Почтительно, с удивлением Приблизился царь Магадхи, словно Индра к Брахме, К нему, прекрасному и спокойному, Сидящему, как воплощение Дхармы.
20
taṃ nyāyato nyāyavidāṃ variṣṭhaṃ sametya papraccha ca dhātusāmyam / sa cāpyavocatsadṛśena sāmnā nṛpaṃ manaḥsvāsthyamanāmayaṃ ca // Bc_10.20 //
И подойдя, как предписано, К тому, кто знает все предписания, Спросил царь о добром здравии, И тот, все с тем же спокойствием В ответ вопросил царя о здоровье и благополучии духа.
Опустился тогда государь Магадхи на чистый камень, Темневший, словно слоновье ухо, и, с позволенья царевича Поближе к нему придвинувшись, Так промолвил, желая узнать, что у того на сердце:
22
prītiḥ parā me bhavataḥ kulena kramāgatā caiva parīkṣitā ca / jātā vivakṣā svavayo yato me tasmādidaṃ snehavaco nibodha // Bc_10.22 //
«Издавна я питаю приязнь к твоему роду, И проверено мое чувство. Родилось во мне желание Поговорить с тобою, ибо мы ровесники. Потому послушай дружеское речение.
23
ādityapūrva vipulaṃ kulaṃ te navaṃ vayo dīptamidaṃ vapuśca / kasmādiyaṃ te matirakrameṇa bhaikṣāka evābhiratā na rājye // Bc_10.23 //
Велик твой род, от Солнца он происходит. Ты же годами молод, сияет тело твое. Отчего ж, в нарушенье порядка, Душа твоя подаянию радуется, А не власти над царством?
24
gātraṃ hi te lohitacandanārhaṃ kāṣāyasaṃśleṣamanarhametat / hastaḥ prajāpālanayogya eṣa bhoktuṃ na cārhaḥ paradattamannam // Bc_10.24 //
Ибо тело твое достойно Красного сандала – не цвета охры. Этим рукам приличествует Подданных защищать, а не брать подачки прохожих.
25
tatsaumya rājyaṃ yadi paitṛkaṃ tvaṃ snehātpiturnecchasi vikrameṇa / na ca kramaṃ marṣayituṃ matiste bhuṅkṣvārdhamasmādviṣayasya śīghram // Bc_10.25 //
Если ты, господин, из любви к отцу не желаешь, Силою царство взять, и не может терпеть, Когда исполнится срок положенный, Возьми же тогда половину моих владений.
26
evaṃ hi na syātsvajanāvamardaḥ kālakrameṇāpi śamaśrayā śrīḥ / tasmātkuruṣva praṇayaṃ mayi tvaṃ sadbhiḥ sahīyā hi satāṃ samṛddhiḥ // Bc_10.26 //
Не причинишь ты страданий родичам, А со временем и свое ты получишь царство. Потому окажи мне милость, не отказывайся от предложенного, Ибо дружба с праведником увеличивает собственную добродетель.
27
atha tvidānī kulagarvitatvādasmāsu viśrambhaguṇo na te 'sti / vyūḍhānyanīkāni vigāhya bāṇairmayā sahāyena parān jigīṣa // Bc_10.27 //
Или, гордый родом своим, мне ты не хочешь довериться? Тогда войди в ратный строй с луком и стрелами И со мной, как с союзником, врагов одолей.
28
tadbuddhimatrānyatarāṃ vṛṇīṣva dharmārthakāmānvidhivadbhajasva / vyatyasya rāgādiha hi trivarga pretyeha ca bhraṃśamavāpnuvanti // Bc_10.28 //
Но есть и иное решение. Посвяти себя дхарме, богатству или любви. Ведь если кто-то из страсти отвергнет В мире нашем эти три вещи, Того ждет гибель здесь и в ином рождении.
29
yo hyarthadharmau paripīḍya kāmaḥ syāddharmakāmau paribhūya cārthaḥ / kāmārthayoścoparameṇa dharmastyājyaḥ sa kṛtsno yadi kāṅkṣito 'rthaḥ // Bc_10.29 //
Ибо если любовь вредит богатству и дхарме, Если богатство подавляет дхарму и любовь, Если дхарма затмевает любовь и богатство, То лишнее надо отбросить, Чтобы цели достичь во всей полноте.
Потому, эти три вещи используя, сделай свою красоту плодоносной. Ведь говорится недаром, что обретенье дхармы, Любви и богатства – вот цель всех трудов человека.
Не должны быть бесплодными эти могучие руки, Способные лук натягивать. Ибо в силах не только землю Они покорить, но и все три мира, что некогда совершил Мандха́три.
32
snehena khalvetadahaṃ bravīmi naiśvaryarāgeṇa na vismayena / imaṃ hi dṛṣṭvā tava bhikṣuveṣaṃ jātānukampo 'smyapi cāgatāśruḥ // Bc_10.32 //
Поистине, говорю я из любви – не из гордыни, Не из желанья господствовать. Ибо когда я увидел Тебя в одеянье отшельника, пробудилось во мне сострадание, И слезы выступили на глазах.
33
yāvatsvavaṃśapratirūpa rūpaṃ na te jarābhyetyabhibhūya bhūyaḥ / tadbhuṅkṣva bhikṣāśramakāma kāmān kāle 'si kartā priyadharma dharmam // Bc_10.33 //
Пока не приблизилась старость, разрушив твою красоту, Достойную твоего рода, наслаждениям предавайся, О возлюбивший обители праведных, А в должное время ты, возлюбивший дхарму, Ее путями пойдешь.
Может старик, поистине, дхарму обрести, Когда из-за возраста недоступными станут Чувственные утехи. Поэтому и говорится: юным – любить, зрелым – наживать богатства, старцам – следовать дхарме.
35
dharmasya cārthasya ca jīvaloke pratyarthibhutāni hi yauvanāni / saṃrakṣyamāṇānyapi durgrahāṇi kāmā yatastena pathā haranti // Bc_10.35 //
В мире живых существ Юность – препятствие дхарме и богатству. Под хорошей защитой юность, да сохраняется плохо, Оттого-то и похищают ее мирские влечения.
36
vayāṃsi jīrṇāni vimarśavanti dhīrāṇyavasthānaparāyaṇāni / alpena yatnena śamātmakāni bhavantyagatyaiva ca lajjayā ca // Bc_10.36 //
Годы же старости Полны раздумий, покоя, Стремления к постоянству. И малых трудов довольно, чтобы в преклонном возрасте Обрести спокойствие духа – из-за стыда и бессилия.
Потому и непостоянную, Превыше всего наслаждения чувств ценящую, Безумную, нетерпеливую, Лживую и близорукую Юность минув, с облегченьем вздыхают Словно пройдя сквозь лесные дебри.
38
tasmādadhīraṃ capalapramādi navaṃ vayastāvadidaṃ vyapaitu / kāmasya pūrva hi vayaḥ śaravyaṃ na śakyate rakṣitumindriyebhyaḥ // Bc_10.38 //
Пусть же юность пока проходит С ее глупостями, непостоянством, беспечностью. Ведь когда молодого поражает Кама, Защитить невозможно себя от желаний.
39
atho cikīrṣā tava dharma eva yajasva yajñaṃ kuladharma eṣaḥ / yajñairadhiṣṭhāya hi nāgapṛṣṭhaṃ yayau marutvānapi nākapṛṣṭham // Bc_10.39 //
Поскольку в дхарме все твои устремления, Приноси жертвы – вот дхарма рода. Ведь взойдя на змею, Даже Марутван на небо взошел посредством жертвы129.
129.
Марутван – эпитет бога Индры. Джонстон предполагает, что имеется ввиду версия мифа о том, как Индра, убив демона-данаву Намучи, очистился затем посредством жертвоприношения и смог вернуться на небо. (p.147).
И праведные владыки, Чьи руки были охвачены золотыми браслетами, Носившие пышные диадемы, сиявшие огнем самоцветов, Достигали приношением жертв того же, Чего великие риши достигали подвижничеством».
41
ityevaṃ magadhapatirvaco babhāṣe yaḥ samyagvalābhidiva bruvan babhāse / tacchrutvā na sa vicacāla rājasūnuḥ kailāso giririva naikacitrasānuḥ // Bc_10.41 //
Так говорил правитель Магадхи, Подобный Индре в своем блеске. Но выслушав его, недвижным остался Царский сын, словно гора Кайласа, Увенчанная многоцветными вершинами.
Так промолвил владыка Магадхи. Дружелюбно лицо его было, но намерения враждебными. И ответил ему неизменно спокойный, чистый чистотою рода Сын государя Шуддходаны:
«Не удивительно, что ты так мыслишь, Рожденный в могущественном роду Харья́нка130, Не странно, что так себя ведешь ты С другом, о друголюбивый, чистый в своих деяниях.
130.
Харьянка (или Харьянга) – правитель, предок династии, правившей в Раджагрихе.
У неправедных прерывается дружба, унаследованная от предков, Как царскую власть теряют трусливые. Праведные же дружбу, унаследованную от предков, Укрепляют проявлениями приязни.
4
ye cārthakṛccheṣu bhavanti loke samānakāryāḥ suhṛdāṃ manuṣyāḥ / mitrāṇiḥ tānīti paraimi buddhyā svasthasya vṛddhiṣviha ko hi na syāt // Bc_11.4 //
Истинный друг в этом мире – Тот, кто с друзьями, в беду попавшими, Делит невзгоды. Ибо к тому, Кто богат и здоров, кто же не устремится?
5
evaṃ ca ye dravyamavāpya loke mitreṣu dharme ca niyojayanti / avāptasārāṇi dhanāni teṣāṃ bhraṣṭāni nānte janayanti tāpam // Bc_11.5 //
У того, кто богатство обрел в этом мире И тратит его на друзей и на дхарму, Хоть достояние и расточается, Но не рождает страданий.
6
suhṛttayā cāryatayā ca rājan khalveṣa yo māṃ prati niścayaste / atrānuneṣyāmi suhṛttayaiva brūyāmahaṃ nottaramanyadatra // Bc_11.6 //
Вижу я, царь, что твои слова Продиктованы истинной дружбой и благородством. Из дружбы и я воздам тебе должное. И не могу дать иного ответа.
Ибо страсти непостоянны, Они словно воры здоровье крадут и богатство, Пусты они и подобны иллюзии. Даже стремленье к желанному Помрачает разум людской, а тем более – обладание.
10
kāmābhibhūtā hi na yānti śarma tripiṣṭape kiṃ bata martyaloke / kāmaiḥ satṛṣṇasya hi nāsti tṛptiryathendhanairvātasakhasya vanheḥ // Bc_11.10 //
Тот, кто страстям подчинен, Не найдет спасения ни на небе, ни в мире смертных. Тот, кто жаждой страстей одержим, не насытится никогда, Как огонь, раздуваемый ветром, не насыщается хворостом.
11
jagatyanartho na samo 'sti kāmairmohācca teṣveva janaḥ prasaktaḥ / tattvaṃ viditvaivamanarthabhīruḥ prājñaḥ svayaṃ ko 'bhilaṣedanartham // Bc_11.11 //
Нет в мире зла, что со страстями сравнится, Но в помраченье к ним привязаны люди. Мудрец, познавший истину, убоявшийся зла, Разве зла сам себе пожелает?
Даже завладев землею, морями одетой, Желают люди владеть и противоположным берегом. Не насыщается человек желаниями, Как океан – водами, в него льющимися.
Даже осыпанный золотым дождем, пролитым с неба, Даже покорив все четыре материка, Даже завладев половиною трона Индры, Не насытился Мандхатри мирскими благами131.
131.
Мандхатри, мифический царь из Солнечной династии, добился власти над всем миром.
Даже насладившись властью над богами, Когда Индра бежал из страха перед Вритрой, Даже заставив из гордыни влечь себя великих риши, На́хуша пал, Не удовлетворив всех своих желаний132.
132.
Нахуша – царь из Лунной династии. Он добился власти над богами, но затем стал домогаться жены Индры. Нахуша был низвергнут на землю мудрецом Агастьей и превращен в змею.
И царь Пуру́равас, покорив небеса, Подчинив своей власти апсару У́рваши, Захотел из ненасытимой алчности золото отнять у риши И погиб, Не удовлетворив всех своих желаний133.
133.
Пуруравас – мифический основатель Лунной династии. Был женат на апсаре Урваши. В конце жизни он покусился на имущество брахманов-риши и погиб, проклятый ими.
На небе и на земле Кто будет доверять мирским благам? Они по воле судьбы то даруются щедро, то отбираются. Переходили они от Бали к великому Индре, от Индры – к На́хуше, и от На́хуши снова вернулись к Индре134.
134.
Бали – владыка демонов-асуров, отнявший у богов власть над тремя мирами, но побежденный богом Вишну в облике карлика.
Кто станет стремиться к врагам, которых зовут желаниями? Ведь даже мудрецы, что одевались в лохмотья, Питались корнями, плодами, водою, И заплетали косы, длинные, будто змеи, Из-за них приходили в смятение.
Хоть и обладал Уграюдха грозным оружием, Но из-за них пал от руки Бхишмы135. Даже и мысль о них для праведников погибельна, Что уж тут говорить о заурядных людях?
135.
Уграюдха – персонаж «Махабхараты», один из Кауравов, противников главных героев эпоса.
Кто же станет пить яд, который зовут желанием, Зная, что невелико удовольствие, что тяжела его власть, что нельзя им насытиться, Что на себя навлекает он презрение праведных, Что он вовлекает в грех?
20
kṛṣyādibhiḥ karmabhirarditānāṃ kāmātmakānāṃ ca niśamya duḥkham / svāsthyaṃ ca kāmeṣvakutūhalānāṃ kāmānvihātuṃ kṣamamātmavadbhiḥ // Bc_11.20 //
Видя муки людей, что от страстей страдают, утомлены трудами, И видя спокойствие тех, кто от мирского отрекся, Человек, собою владеющий, Должен от желаний отрешиться.
У человека страстного, чьи желания осуществились, Успех сам по себе несчастье, ибо ведет он к безумию. В безумии человек совершает то, что не следует, И не совершает того, что должно делать, И этим разрушив себя, устремляется к гибели.
22
yatnena labdhvāḥ parirakṣitāśca ye vipralabhya pratiyānti bhūyaḥ / teṣvātmavānyācitakopameṣu kāmeṣu vidvāniha ko rameta // Bc_11.22 //
Разве станет мудрец, овладевший собою, Наслаждаться желаньями чувственными, Которые трудно обрести и удержать, и которые, обманув, Снова уходят, подобно вещи Одолженной лишь на время?
Разве тот, кто владеет собой, найдет удовольствие в радостях Этого мира, который подобен сухой траве, сжигаемой пламенем? Когда стремишься ты к наслаждениям и обретаешь их, они в тебе Распаляют желание, и если ты не отречешься от них, то ждут тебя беды.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Что подобны разъяренным змеям? Поражают они прямо в сердце не владеющих собой, И приводят их к гибели, не давая найти прибежища.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Что подобны высохшему костяку? Хоть и грызут их со смаком, не насыщают они, Как кость не насытит голодного пса.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Подобным жилью в трущобе? Для живущих там беды исходят и от врагов и от самых близких.
28
girau vane cāpsu ca sāgare ca yān bhraṃśamarchanti vilaṅghamānāḥ / teṣu drumaprāgraphalopameṣu kāmeṣu kasyātmavato ratiḥ syāt // Bc_11.28 //
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Подобным плодам на верхушке дерева? Стремящийся к ним находит Гибель в горах и в лесу, на реках и в океане.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Подобным ножу и деревяшкам на бойне? Из-за них погибли куру, вришни-а́ндхаки и ме́кхала-да́ндаки136.
136.
Куру и вришни-андхаки – племена, упоминающиеся в «Махабхарате». Кто такие мекхала-дандаки не вполне ясно.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям, Что разбивают дружбу? Ведь асуры Сунда и Упасунда от взаимной ненависти погибли137.
137.
Сунда и Упасунда – два брата-асура, угрожавшие богам. Чтобы победить их, Брахма сотворил апсару Тилотамму. Поссорившись из-за нее, братья убили друг друга.
Разве тот, кто владеет собой, обрадуется наслаждениям – Врагам всех живых существ? Из-за них в этом мире мы ввергаемся в воду, в огонь и в пасти диких зверей.
Из стремления к наслаждениям Человек невежественный совершает преступления, И несчастья к нему приходят – узилище или гибель. Из стремления к наслаждениям все существа живые, Непрестанно страдая, с разбитыми надеждами, Движутся к тяжким трудам и смерти.
Ибо песнями уловляются олени себе на погибель, Летят мотыльки на пламя, его красотой зачарованные, Рыба крючок проглатывает, алча жирной наживки. Вот так наслажденья мирские зло порождают.
36
kāmāstu bhogā iti yanmatiḥ syādbhogā na kecitparigaṇyamānāḥ vastrādayo dravyaguṇā hi loke duḥkhapratīkāra iti pradhāryāḥ // Bc_11.36 //
Некоторые полагают – в наслаждении наше счастье. Но разве можно считать наслаждение – счастьем? Ведь одежда, еда и подобное – Лекарство от страданий, и не более.
Точно также и ложе только для сна существует. Повозка же от усталости путника избавляет. Нам потребна циновка, чтобы мог отдохнуть стоящий. Омовения – чтоб поддержать чистоту, здоровье и силу.
39
duḥkhapratīkāranimittabhūtāstasmātprajānāṃ viṣayā na bhogāḥ / aśnāmi bhogāniti ko 'bhyupeyātprājñaḥ pratīkāravidhau pravṛttaḥ // Bc_11.39 //
Поэтому чувственные наслаждения Только от мук исцеляют, не более. Но счастьем нельзя почитать их. Разве кто-то из мудрых Скажет, приняв лекарство, Что ныне обрел он счастье?
Тяжелые одежды и алоэ В холода доставляют нам удовольствие, Но в жару страдание причиняют. А сандал и лучи луны В жару доставляют нам удовольствие, В холода же страдания причиняют.
И у всего в этом мире Есть противоположная сторона, Если есть обретение – есть утрата. И потому на всем этом свете Нет человека, который был бы Только счастлив или только несчастен.
44
dṛṣṭvā vimiśrāṃ sukhaduḥkhatāṃ me rājyaṃ ca dāsyaṃ ca mataṃ samānam / nityaṃ hasatyeva hi naiva rājā na cāpi saṃtapyata eva dāsaḥ // Bc_11.44 //
Видя, что радости и страданья Равно перемешаны друг с другом, Равными я считаю властителя и раба. Ибо и царь не всегда веселится, и раб не всегда страдает.
45
ājñā nṛpatve 'bhyadhiketi yatsyānmahānti duḥkhānyata eva rājñaḥ / āsaṅgakāṣṭhapratimo hi rājā lokasya hetoḥ parikhedameti // Bc_11.45 //
Говорят, что царь обладает великой властью, Но из-за нее приходят к нему великие беды. Государь тяжко трудится для народа Уподобившись коромыслу.
Если правитель доверится царству, которое можно утратить, наполненному врагами, Ждет его гибель. А если доверия он не имеет, то все время дрожит он от страха. Так разве он обладает тем, что могло б называться счастьем?
Даже если он покорит всю землю, Жить он сможет в одном только городе, и даже в нем он живет Не во всех домах разом, а лишь во дворце. Так разве царская жизнь Не состоит из тягот, что совершаются ради других?
Даже царь две одежды не носит одновременно, И насытившись, отстраняет пищу. Одно только ложе, одно сиденье – Все остальное служит утоленью его гордыни.
И если все это нужно чтобы достичь довольства, То к чему мне царство? И без него я доволен. Для того, кто доволен всем, разве есть различие Между скудостью и богатством?
50
tannāsmi kāmān prati saṃpratāryaḥ kṣemaṃ śivaṃ mārgamanuprapannaḥ / smṛtvā suhṛttvaṃ tu punaḥ punarmā brūhi pratijñāṃ khalu pālayeti // Bc_11.50 //
Потому не влекут меня наслаждения. Следую я благому пути. Помня о дружбе нашей, снова и снова скажи мне: «Твердо храни свой обет!»
51
na hyasmyamarṣeṇa vanaṃ praviṣṭo na śatrubāṇairavadhūtamauliḥ / kṛtaspṛho nāpi phalādhikebhyo gṛhṇāmi naitadvacanaṃ yataste // Bc_11.51 //
Не из-за нетерпения я удалился в леса. Не стрелы врагов лишили меня диадемы. Не возжелал я больше того, что имею. И потому не принимаю того, что ты предлагаешь.
Кто, отшвырнув змею разъяренную, снова решит поймать ее, Или, отбросив пылающий факел, которая самая суть – сожжение, Захочет схватить его вновь, только такой человек Снова захочет предаться отброшенным наслаждениям.
53
andhāya yaśca spṛhayedanandho baddhāya mukto vidhanāya cāḍhyaḥ / unmattacittāya ca kalyacittaḥ spṛhāṃ sa kuryādviṣayātmakāya // Bc_11.53 //
Зрячий, завидующий слепому, Свободный – узнику, богатый – бедному, Безумцу – пребывающий в здравом уме, Только такой позавидует Тому, кто одержим влеченьем к мирским страстям.
54
bhaikṣopabhogīti ca nānukampyaḥ kṛtī jarāmṛtyubhayaṃ titīrṣuḥ / ihottamaṃ śāntisukhaṃ ca yasya paratra duḥkhāni ca saṃvṛtāni // Bc_11.54 //
Не стоит жалеть мудреца, живущего подаянием, Желающего одолеть угрозу старенья и смерти. Ведь в этой жизни он наслаждается счастьем покоя, А в жизни иной его ждет освобождение от страданий.
55
lakṣmyāṃ mahatyāmapi vartamānastṛṣṇābhibhūtastvanukampitavyaḥ / prāpnoti yaḥ śāntisukhaṃ na ceha paratra duḥkhai pratigṛhyate ca // Bc_11.55 //
Сострадания тот достоин, кто процветает, но одержим алчбою. Он и в этом мире не обретает покоя, И в мире ином его ожидают страдания.
Речь твоя подобает твоей природе, Образу жизни и твоему роду Но и мой обет подобает моей природе, Образу жизни, и роду.
57
ahaṃ hi saṃsāraśareṇa viddho viniḥsṛtaḥ śāntimavāptukāmaḥ / neccheyamāptuṃ tridive 'pi rājyaṃ nirāmayaṃ kiṃ bata mānuṣeṣu // Bc_11.57 //
Ибо я, пронзенный стрелой сансары, Дом покинул, покой обрести желая. Не нужно мне даже небесного царства, От страданий свободного, а тем более Царства на этой земле не нужно.
Ты, о царь, мне сказал, Что служение любви, пользе, закону, Есть наивысшая цель человека. Но кажется мне, нет смысла в твоих словах, Ибо все эти три эфемерны и дают насыщения.
59
pade tu yasminna jarā na bhīrna rūṅ na janma naivoparamo na cādhayaḥ / tameva manye puruṣārthamuttamaṃ na vidyate yatra punaḥ punaḥ kriyā // Bc_11.59 //
Высшую цель человека Вижу в ином – на ступень подняться, Где нет старости, страха, боли, Нет ни смерти, ни тревог душевных Где нет новых перерождений.
60
yadapyavoca paripālyatāṃ jarā nava vayo gacchati vikriyāmiti / aniścayo 'ya capalaṃ hi dṛśyate jarāpyadhīrā dhṛtimacca yauvanam // Bc_11.60 //
И хоть ты говоришь: «Подожди до старости, юность изменчива», Но в том я не убежден. Ибо и юность бывает стойкой, и старость – непостоянной.
Если смерть, в своем ремесле умелая, Во всяком возрасте приходит к людям, И не предугадать нам время кончины, Может ли мудрый, желая покоя, старости дожидаться?
62
jarāyudho vyādhivikīrṇasāyako yadāntako vyādha ivāśivaḥ sthitaḥ / prajāmṛgān bhāgyavanāśritāṃstudan vayaḥprakarṣa prati ko manorathaḥ // Bc_11.62 //
Если смерть стоит как охотник грозный, вооруженная старостью, мечущая стрелы болезней, Людей поражая, словно оленей, Что укрыться пытаются в лесу судьбы, то кто же станет желать долголетия?
Будь ты юн или старец, или даже ребенок, Должен ты действовать быстро, чтобы став благочестным, Душу свою укротив, обрести возвращенье желанное К жизни новой, или же прекращение смертей и рождений.
64
yadāttha cāpīṣṭaphalāṃ kulocitāṃ kuruṣva dharmāya makhakriyāmiti / namo makhebhyo na hi kāmaye sukhaṃ parasya duḥkhakriyayā yadiṣyate // Bc_11.64 //
Ты советуешь для исполнения дхармы Совершать приношения жертв, принятые в моем роду, Принесет, мол, это желанный плод. Не порицаю жертвоприношений, но обретать не желаю Счастье страданьем других.
Ведь убивать беспомощных Для обретенья желанного плода недостойно благочестивых, Наделенных душой сострадательной, Даже если плод жертвоприношения вечен, если же преходящ – тем более.
Даже если дхарму не отделить От предписаний ни обетами, Ни исполнением заповедей, Ни успокоеньем ума, Все равно не должно вершить обряды, Требующие убийства живых существ.
Даже счастье человека, еще пребывающего в этом мире, Которое достигается причинением зла другому, Сострадательному мудрецу нежеланно. Что уж тут говорить О счастье, которое ждет в иной жизни, и которое сейчас не увидеть?
68
na ca pratāryo 'smi phalapravṛttaye bhaveṣu rājan ramate na me manaḥ / latā ivāmbhodharavṛṣṭitāḍitāḥ pravṛttayaḥ sarvagatā hi cañcalāḥ // Bc_11.68 //
Не должен я соблазняться действием ради плода. О царь, душа моя в бытии не находит радости. Ибо последствия наших поступков предугадать невозможно, Словно колебания лиан, по которым хлещет жестокий ливень.
69
ihāgataścahamito didṛkṣayā munerarāḍasya vimokṣavādinaḥ / prayāmi cādyaiva nṛpāstu te śivaṃ vacaḥ kṣamethā mama tattvaniṣṭhuram // Bc_11.69 //
Пришел я сюда, и сегодня же я ухожу я отсюда. Иду я к мудрому Ара́де, что учит об освобождении. Будь же благословен, о царь и прости мне слова – Стремлением к истине суровость их продиктована.
Будь счастлив, как Индра на небесах, вечно сияй, подобно солнцу, Защищай добродетелями землю, жизнь защищай благородством, Защищай сынов праведности, защищай свою власть государя. Следуй дхарме своей.
Когда рождается дождь из туч, что исходят из дыма, Приметы огня – неприятеля холода, Он, дваждырожденный, освобождается от тела. Так и ты освободи свой разум, истребляя врагов Разрушения тьмы, врагини солнца – Неприятеля холода.
Царь, смиренно сложив ладони, Молвил тогда с чувством горячим: «Да обретешь беспрепятственно то, к чему ты стремишься. И когда ты достигнешь цели, Удостой и меня своей благосклонности».
Дав владыке твердое обещание Так поступить, царевич отправился В обитель Вайшва́нтару138. И вослед ему Царь Магадхи смотрел с изумлением, А затем возвратился в город свой, Гиривраджу139.
138.
Вероятно, одно из названий обители Арады.
139.
Гиривраджа – букв. «Окруженный горами», другое название Раджагрихи.
Даже если наставник знает ученика, Дает он не сразу знание, но через некое время. Но ты глубок и решителен, Потому не вижу нужды тебя подвергать испытаниям».
11
iti vākyamarāḍasya vijñāya sa nararṣabhaḥ / babhūva paramaprītaḥ provācottarameva ca // Bc_12.11 //
Выслушав Ара́ды речь, Тот бык между людей, Исполнясь великой радости, Так мудрецу ответил:
«Даже если тебе, от страстей отрекшийся, Я доставил радость своим приходом, То, хотя не достиг я цели, Но мнится мне, будто она достигнута.
13
didṛkṣuriva hi jyotiryiyāsuriva daiśikam / tvaddarśanamahaṃ manye titīrṣuriva ca plavam // Bc_12.13 //
Ибо твой вид для меня – Как свет для того, кто хочет увидеть, Как поводырь для того, кто хочет идти, Как корабль – для того, кто хочет переплыть океан.
Восклицания «намас» и «вашат»142, ритуальные окропления, Омовения и подобное почитаются знатоками Как средства неправильные, о знающий правильные средства.
142.
Намас (намах) – ритуальное взывание к божеству. Восклицание «вашат» используется при жертвоприношении во многих ведийских обрядах.
То, чем невежды привязываются посредством души и речи, Сознания и поступков к чувственным объектам, Привязанностью называется, о избавленный от привязанностей.
По этим причинам, о мудрый, Длится поток перерождений. Должен ты знать – не бывает Плода без всякой причины.
40
tatra samyaṅmatirvidyānmokṣakāma catuṣṭayam / pratibuddhāprabuddhau ca vyaktamavyaktameva ca // Bc_12.40 //
Тот, кто придерживается правильного мнения, Должен знать, о стремящийся к освобождению, Эту четверицу – сознание и бессознательное, проявленное и непроявленное.
Видя опасность, от страстей исходящую, И блаженство высшее, что обретается отреченьем от них, Он укрощает чувства, Прилагает старания, душу-манас свою успокоить.
49
atho viviktaṃ kāmebhyo vyāpādādibhya eva ca / vivekajamavāpnoti pūrvadhyānaṃ vitarkavat // Bc_12.49 //
И вот он погружается В первое созерцание-дхьяну, свободную от страстей и зла, Рожденную из различий и полную раздумий.
Тот же, кто отделяет свою душу-манас От этого счастья и этой радости, Восходит на третью ступень созерцания, Где дано ему радость без волнения.
55
yastu tasminsukhe magno na viśeṣāya yatnavān / śubhakṛtsnaiḥ sa sāmānyaṃ sukhaṃ prāpnoti daivataiḥ // Bc_12.55 //
И тот, кто в радость эту погрузился, И не прилагает усилия, чтобы достигнуть высшего, Тот уподобляется божествам шубхакритсна145.
145.
Шубхакритсна – класс буддийских божеств, букв. «всецело блаженные».
56
tādṛśaṃ sukhāmāsādya yo na rajyatyupekṣakaḥ caturtha dhyānamāpnoti sukhaduḥkhavivarjitam // Bc_12.56 //
Тот же, кто обретает Счастье это, но остается к нему безразличным, Достигает четвертой ступени, где нет ни страданья, ни счастья.
57
tatra kecidvyavasyanti mokṣa ityabhimāninaḥ / sukhaduḥkhaparityāgādavyāpārācca cetasaḥ // Bc_12.57 //
Некоторые воображают, Что это – освобождение, Поскольку отброшены страданья и радость, И сознание-четас останавливается.
58
asya dhyānasya tu phalaṃ samaṃ devairbṛhatphalaiḥ / kathayanti bṛhatkālaṃ bṛhatprajñāparīkṣakāḥ // Bc_12.58 //
Но плод этого созерцания-дхьяны, Говорят те, кто познали Великое, Длится долгое время С божествами брихатпхала146. Те, кто постигли великое знание, Говорят, что плод созерцания такого Подобен долгому пребыванию Вместе с богами брихатпхала.
146.
Брихатпхала – класс буддийских божеств, букв. «наделенные великим плодом».
Созерцание он прекращает, Принимает решенье достичь совершенства, И безразличным становится к формам, подобно тому, Как стал до того безразличен он к наслаждениям.
Другой же, искусный во вглядывании в себя, стирает себя собой же, И постигает, что ничего на самом деле не существует. Принято называть такого «Тот, для кого ничего нет».
Джайгиша́вья и Джа́нака, А также старец Пара́шара149, Следуя этим путем, достигли освобождения, И иные ищущие шли по нему».
149.
Джайгишавья – мудрец, упоминаемый в «Махабхарате» как наставник в санкхье и йоге. Джанака – легендарный царь Видехи, персонаж эпоса «Рамаяна», рассматривался как наставник санкхьи. Парашара – легендарный ученик Капилы.
68
iti tasya sa tadvākyaṃ gṛhītvā tu vicārya ca / pūrvahetubalaprāptaḥ pratyuttaramuvāca ha // Bc_12.68 //
Эти слова восприняв и обдумав, Царевич, что силою был наделен Делами благими в прошлых рождениях, Промолвил в ответ:
«Выслушал я это тонкое знание, Что все более и более благим становится, Но поскольку знающий поле не отбрасывается, я его Не могу признать окончательным.
70
vikāraprakṛtibhyo hi kṣetrajñaṃ muktamapyaham / manye prasavadharmāṇaṃ bījadharmāṇameva ca // Bc_12.70 //
Думаю я, что знающий поле, Хоть и свободен от изменений, Хоть и свободен он от первоприроды, Но подвластен закону перерождений и несет в себе его семя.
Пока тело не появилось, нет и того, кто им обладает, Пока качества не появились, нет и того, кому они присущи. Потому-то, освободившись сперва, Тот, кто не избавился от тела, снова в плен попадает.
80
kṣetrajño viśarīraśca jño vā syādajña eva vā / yadi jño jñeyamasyāsti jñeye sati na mucyate // Bc_12.80 //
И знающий поле, свободный от тела, Может быть знающим или незнающим. Если он знающий, То есть и то, что должно быть им познано. А если есть что познавать, То как же считать его освободившимся?
Поскольку же говорится, что, отбрасывая одно за другим, Становишься совершенным, то мнится мне, совершенство Только тогда достигается, когда уже все отброшено».
83
iti dharmamarāḍasya viditvā na tutoṣa saḥ / akṛtsnamiti vijñāya tataḥ pratijagāma ha // Bc_12.83 //
Так, узнав учение Ара́ды, Не был им удовлетворен царевич. Прочь он ушел, поняв, Что неполно ученье это.
84
viśeṣamatha śuśrūṣurudrakasyāśramaṃ yayau / ātmagrāhācca tasyāpi jagṛhe na sa darśanam // Bc_12.84 //
В поисках истинного учения Пришел он в обитель У́драки150. Но этот мудрец, подобно Ара́де, признавал душу-атман, И не принял царевич его учения.
150.
Удрака Рамапутра (пал. Уддака Рамапутта) – один из двух учителей Будды, возможно, последователь джайнизма.
Поскольку и в познании и в не-познании содержатся тонкие вещи, Считал он, что высшее состояние Есть отсутствие и познания, ни не-познания, И к состоянью такому этот мудрец устремился.
Почтили они его стоя, Послушные, благодаря Монашеской дисциплине, Ученики, находящиеся В его власти, как непостоянные органы чувств Во власти ума находятся.
Шесть полных лет предавался Подвижничеству он тяжкому, И изнурял себя Для обретенья покоя.
96
annakāleṣu caikaikaiḥ sa kolatilataṇḍulaiḥ / apārapārasaṃsārapāraṃ prepsurapārayat // Bc_12.96 //
Во время еды он насыщался Одним лишь плодом ююбы, Одним лишь зерном сезама И риса одним зерном, Желая достичь другого берега Сансары трудноодолеваемой.
Хоть исхудал он безмерно, Но красота и сиянье его не увяли, И взгляды радовал он Словно луна осенняя В первый день светлой половины месяца радует ночные лотосы.
99
tvagasthiśeṣo niḥśeṣairmedaḥpiśitaśoṇitaiḥ / kṣīṇo 'pyakṣīṇagāmbhīryaḥ samudra iva sa vyabhāt // Bc_12.99 //
И хоть от тела остались только кожа да кости, Высохли жир, мясо и кровь, но глубиною своей Океану он был подобен.
И вот мудрец, тело которого было явно измучено Подвижничеством напрасным, Страшась перерождений принял такое решение, Желая достичь пробуждения:
101
nāyaṃ dharmo virāgāya na bodhāya na muktaye / jambumūle mayā prāpto yastadā sa vidhirdhruvaḥ // Bc_12.101 //
«Дхарма, что избрана мною, Не ведет ни к бесстрастию, ни к пробуждению, Ни к освобождению. Правилен способ тот, Который обрел я, некогда сидя У корней дерева джамбу.
Совершив омовение, он, исхудалый, Покинул тогда неспешно Берег реки Найра́нджаны, Поддерживаемый растущими На нем деревьями, что послушно ветви к нему склонили.
109
atha gopādhipasutā daivatairabhicoditā / udbhutahṛdayānandā tatra nandabalāgamat // Bc_12.109 //
И тогда Нанда́бала, Дочь главы пастухов, Побуждаемая богами, Пришла к нему с радостью в сердце.
Тогда Кала, лучший среди змей, Доблестный, словно царь слонов, Разбужденный несравненным звуком шагов мудреца, Понял его желание и такую хвалу произнес ему:
117
yathā mune tvaccaraṇāvapīḍitā muhurmuhurniṣṭanatīva medinī / yathā ca te rājati sūryavatprabhā dhrūvaṃ tvamiṣṭaṃ phalamadya bhokṣyase // Bc_12.117 //
«О мудрый, как от твоих шагов то и дело стонет земля, Как сияешь ты весь, солнцу подобно, Так верно и то, что сегодня Ты насладишься желанным плодом.
118
yathā bhramantyo divi cāṣapaṅktayaḥ pradakṣiṇaṃ tvāṃ kamalākṣa kurvate / yathā ca saumyā divi vānti vāyavastvamadya buddho niyataṃ bhaviṣyasi // Bc_12.118 //
Как странствующие по небу стаи голубых соек, Облетают тебя, в знак почтения, справа налево, лотосоглазый, И как нежные ветерки дуют в небесной выси, Так несомненно, что ты станешь сегодня Буддой».
И когда змей произнес восхваление, Мудрец взял свежей травы у жнеца И сел у корней великого чистого дерева, Дав обет под ним обрести пробуждение.
120
tataḥ sa paryaṅkamakampyamuttamaṃ babandha suptoragabhogapiṇḍitam / bhinadmi tāvadbhuvi naitadāsanaṃ na yāmi yāvatkutakṛtyatāmiti // Bc_12.120 //
Принял он позу для созерцания неподвижную, наилучшую, В которой сворачиваешься в кольцо, подобно змее, и промолвил: «Не нарушу я этой позы, пока не достигну цели».
121
tato yayurmadamatulāṃ divaukaso vavāśire na mṛgagaṇā na pakṣiṇaḥ / na sasvanurvanataravo 'nilāhatāḥ kṛtāsane bhagavati niścitātmani // Bc_12.121 //
И когда Благословенный, твердый в своем намерении, Принял позу для созерцания, возрадовались небожители, Умолкли олени и птицы, перестали шуметь Лесные деревья, качаемые ветром.
Когда великий риши, Рожденный в роду государей-риши, Сел под деревом, полный решимости достичь пробуждения, Мир возрадовался, и задрожал От страха Мара, враг праведной дхармы.
Того, кого в одни зовут Камадевой153, Вооруженного разноцветным луком, и стрелами из цветов, Владыку любовных проказ, Другие зовут Погибелью-Марой, ненавистником освобождения.
Сыновья же его – Жестокость, Возбуждение и Гордыня, И три дочери его – Недовольство, Наслаждение и Алчба, Вопросили, чем смущена душа его. И Мара ответил:
«Этот молчальник-муни, одетый в броню решимости, Натянув оружие саттвы-доблести, Вооружась стрелами мудрости-буддхи, Сидит, захватить желая Мои владения. Вот почему удручена душа моя.
Ведь если он, одолев меня, Пойдет и провозгласит миру путь, Что ведет к избавлению От грядущих перерождений, То царство мое опустеет, Как у царя Видехи, отступившего от добродетели154.
154.
Джонстон предполагает, что речь идет о царе Караладжанаке, который упоминается в строфе 4.80 (p. 189).
Потому, пока он не достиг пробуждения, Пока находится в моем владении, Отправлюсь я, чтоб нарушить Обет его, как речной поток, Вздыбившись, мост сокрушает».
7
tato dhanuḥ puṣpamayaṃ gṛhītvā śarān jaganmohakarāṃśca pañca / so 'śvatthamūlaṃ sasuto 'bhyagacchadasvāsthyakārī manasaḥ prajānām // Bc_13.7 //
Взял Мара свой лук цветочный И пять стрел, погружающих мир в помрачение, И вместе с отпрысками своими Он, приносящий болезнь душам живых существ, Направился к дереву ашваттхе.
Положил он левую руку на кончик лука, И стрелой поигрывая, промолвил Обращаясь к муни, в покой погруженному, В созерцании сидящему, стремящемуся К другому берегу океана сансары:
«Встань кшатрий, смерти страшащийся! Следуй дхарме своей! Забудь о дхарме освобождения. Стрелами и принесением жертв ты покоришь этот мир, А затем обретешь и обитель Индры.
10
panthā hi niryātumayaṃ yaśasyo yo vāhitaḥ pūrvatamairnarendraiḥ / jātasya rājarṣikule viśāle bhaikṣākamaślādhyamidaṃ prapattum // Bc_13.10 //
Ибо этот путь древних владык, Приносящий славу, Достоин того, чтобы ты им шел. Тому, кто рожден в роду царских риши, Недостойно идти путем взыскующих подаяния.
А если не встанешь сейчас, О решительный духом, будь стойким, не нарушай обета. Ведь достал я уже ту стрелу, которой был поражен Рыбий враг, демон Шурпака155.
155.
История Шурпаки известна из другой поэмы Ашвагхоши, «Прекрасный Нанда». Шурпака был врагом бога Камы. Влюбившись в женщину по имени Кумудвати, он от любовной страсти превратился в пепел.
12
spṛṣṭaḥ sa cānena kathaṃcidaiḍaḥ somasya naptāpyabhavadvicittaḥ / sa cābhavacchantanurasvatantraḥ kṣīṇe yuge kiṃ bata durbalo 'nyaḥ // Bc_13.12 //
Вот и другая стрела – чуть задетый ею Айда разум утратил, хоть приходился он внуком Соме. И Шантану утратил волю156. Что уж говорить о слабых людях в самом уязвимом возрасте?
156.
Айда – сын Иды, то есть мифический царь Пуруравас. Он был проклят богом любви и обречен на разлуку со своей женой, небесной девой Урваши. Сома – бог луны. Шантану – царь, персонаж «Махабхараты», предок Арджуны и остальных братьев Пандавов. Здесь, вероятно, имеется в виду история о том, как Шантану полюбил богиню Гангу, изложенная в первой книге «Махабхараты».
Так вставай быстрее, Возвратись к своим чувствам! Ибо эта стрела уже жало свое высовывает. Не стреляю я в тех, кто покорен своим возлюбленным, В тех, кому милы чувственные наслаждения, Как и в чакравак не стреляю».
Когда Мара это сказал, Не отозвался муни, И позу свою не нарушил. Тогда выпустил Мара стрелу в него И выставил пред ним дочерей и сынов своих.
15
tasmiṃstu bāṇe 'pi sa vipramukte cakāra nāsthāṃ na dhṛteścacāla / dṛṣṭvā tathainaṃ viṣasāda māraścintāparītaśca śanairjagāda // Bc_13.15 //
Но даже стрелой пораженный, Не обратил на то муни внимания, Не утратил стойкости. И видя это, опечалился Мара, И, встревоженный, негромко промолвил:
16
śailendraputrīṃ prati yena viddho devo 'pi śambhuścalito babhūva / na cintayatyeṣa tameva bāṇaṃ kiṃ syādacitto na śaraḥ sa eṣaḥ // Bc_13.16 //
«Даже не думает он о стреле. А ведь некогда пронзенный ею Сам Шива проникся любовью к дочери Химава́та157. Или бездушен подвижник этот? Или взял я не ту стрелу?
157.
Видимо, имеется в виду миф о том, как Кама попытался поразить Шиву стрелой, чтобы тот полюбил Уму, дочь царя гор Химавата. Миф этот подробно изложен в поэме Калидасы «Рождение Кумары». Однако в известной версии мифа Кама не смог вызвать у Шивы любовь, наоборот, тот сжег бога любви.
Значит, он не заслуживает Цветочной стрелы, возбужденья любовного Ни даже принуждения к наслаждению. Заслуживает он, чтобы стаи демонов Мерзостных видом, его пугали, Его поносили и избивали».
Желая нарушить покой Шакьямуни Вспомнил Мара, о войске своем. И верные слуги разных обличий, его окружили, Вооруженные мечами и дротиками, Палицами и стволами деревьев шала158.
158.
Шала – вид пальмы. Стволы этого дерева использовались для постройки домов. Также в индийском эпосе стволы шала часто применяются в качестве оружия.
Были там демоны с мордами вепрей, Рыб, коней, ослов и верблюдов, С мордами медведей и тигров, Львов и слонов, были одноглазые, С множеством ртов и трехголовые, Вислобрюхие и пятнистобрюхие,
Некоторые цвета пепла, Другие покрыты красными пятнами, Вооруженные палицами, увенчанные черепами, С дымчатой шерстью, как у обезьян, В цветочных гирляндах, С ушами, как у слонов, огромными, Одетые в шкуры звериные или совершенно нагие.
У одних половина лица была белой, У других – половина тела коричневой, И иные были там медно-красные, Серые, рыжие или же черные, Со змеями на плечах как накидками, С поясами, бряцающими колокольчиками.
Ростом с пальму, копьями вооруженные, Не выше ребенка, с ощеренными пастями, Были и демоны С головами овечьими, с глазами птичьими, С кошачьими мордами на телах человечьих.
У одних были волосы спутаны, У других – пучками завязаны, У третьих – наполовину выбриты. Были демоны в красных одеждах, В тюрбанах, небрежно повязанных, С лицами радостными или хмурыми, Силы лишающие, с ума сводящие.
Некоторые пританцовывали, Потрясая трезубцами, Другие рычали, размахивая палицами. Иные, как буйволы, ревели радостно, Иные из собственной шерсти огонь высекали159.
159.
Описание войска Мары во многом напоминает описание демонов-ракшасов в пятой книге «Рамаяны».
Множество этих демонов Со всех сторон окружив корни дерева бодхи, Встало в готовности хватать и крушить, Ожидая повеления господина.
28
taṃ prekṣya mārasya ca pūrvarātre śākyarṣabhasyaiva ca yuddhakālam / na dyauścakāśe pṛthivī cakampe prajajvaluścaiva diśaḥ saśabdāḥ // Bc_13.28 //
Была то первая половина ночи. И видя сражение между Марой И буйволом из племени шакьев, Небо померкло, Содрогнулась земля и с чудовищным треском Запылали стороны света.
29
viṣvagvavau vāyurudīrṇavegastārā na rejurna babhau śaśāṅkaḥ / tamaśca bhūyo vitatāna rātriḥ sarve ca saṃcukṣubhire samudrāḥ // Bc_13.29 //
Во все стороны подул неистово ветер, Затмились луна и звезды, Непроглядная тьма сгустилась, И моря взволновались.
30
mahībhṛto dharmaparāśca nāgā mahāmunervighnamamṛṣyamāṇāḥ / māraṃ prati krodhavivṛttanetrā niḥśaśvasuścaiva jajṛmbhire ca // Bc_13.30 //
Преданные дхарме слоны, поддерживающие Землю, Не в силах стерпеть препятствий, чинимых великому муни, Округлили гневно глаза И зафыркали на Мару, рты широко раскрывая.
Стояли они, вызывающие страх – С множеством высунутых языков, С острыми клыками, С глазами, как солнечный диск, С широко распахнутыми пастями, С навостренными ушами.
36
tebhyaḥ sthitebhyaḥ sa tathāvidhebhyaḥ rūpeṇa bhāvena ca dāruṇebhyaḥ / na vivyathe nodvivije maharṣiḥ krīḍatsubālebhya ivoddhatebhyaḥ // Bc_13.36 //
Окруженный чудовищным воинством, Устрашающим своим обличьем, Не дрогнул и не испугался Великий риши, словно его резвая ребятня окружала.
Другие демоны схватили камни И стволы деревьев, но не смогли Бросить их в муни – пали они, Подобно отрогам гор Виндхья, Сраженным ваджрою Индры161.
161.
Возможно, отсылка к мифу, согласно которому прежде горы могли летать. Однако Индра ваджрой отсек им крылья, которые превратились в облака. От гнева Индры удалось спастись только горе Майнаке, которая укрылась в океане.
Иные, в небо поднявшись, Стали швырять деревья, камни и топоры, Но зависли в пространстве, не в силах спуститься, Подобно лучам разноцветным туч грозовых.
И пока нападали так демоны, Пытаясь тело и ум поразить его, Шакьямуни не двинулся с места Решимость храня, словно родича.
44
athāpare nirjigilurmukhebhyaḥ sarpānvijīrṇebhya iva drumebhyaḥ / te mantrabaddhā iva tatsamīpe na śaśvasurnotsasṛpurna celuḥ // Bc_13.44 //
Тогда другие чудовища Из пастей, как из стволов прогнивших деревьев, Извергли змей, но те перед с муни Ни шипеть не могли, ни поднять голов ни пошевелиться, Словно бы зачарованные.
Иные демоны обернулись Огромными тучами – сверкая молниями И грохоча ужасающим громом Низвергли они на дерево бодхи Град из камней, но превратился он Тотчас в сияющий дождь цветочный.
Другой же демон на лук Приладил было стрелу, Но вдруг запылала она, как вспыхивает сам собою гнев В душе мелкого, злобного человека, и вмиг сгорела дотла.
47
pañceṣavo 'nyena tu vipramuktāstasthurnabhasyeva munau na petuḥ / saṃsārabhīrorviṣayapravṛttau pañcendriyāṇīva parikṣakasya // Bc_13.47 //
Другой же выпустил из лука Пять стрел, но те в воздухе остановились, Не способные причинить вреда муни, Как пять органов чувств мудреца, Страшащегося сансары, Перед мирскими соблазнами.
Еще один демон Взял палицу, гневом объятый, Подступил он к великому риши, Его уничтожить желая, Но пал перед ним бессильно, Как мир – в пучину грехов.
49
strī meghakālī tu kapālahastā kartu maharṣeḥ kila cittamoham / babhrāma tatrāniyataṃ na tasthau calātmano buddhirivāgameṣu // Bc_13.49 //
Тут женщина, черная, будто туча, череп держа в руке, Прошла в виде бесстыдном, Чтоб смутить ум великого риши, Прошла, не останавливаясь, как ум рассеянного При чтении священных текстов.
Один из демонов Обратил свой пылающий взгляд на муни, Подобно змее ядовитой Сжечь его собираясь. Но не увидел он риши, Как человек, к страстям привязанный, Не видит блага, ему указанного.
Другой попытался Камень поднять, но тщетными были старанья, Как у того, кто тело свое изнуряет, Обрести желая наилучшую дхарму, Что достигается знанием и сосредоточением.
Другие, в обличье гиен и львов, Оглушительно заревели. И, слыша их рев, все существа живые Сжались от страха, думая, что раскололось небо, Пораженное ударом молнии.
53
mṛgā gajāścārtaravān sṛjanto vidudruvuścaiva nililyire ca / rātrau ca tasyāmahanīva digbhyaḥ khagā ruvantaḥ paripeturārtāḥ // Bc_13.53 //
Слоны и олени в испуге, Помчались прочь и попрятались. И той ночью птицы с криками жалобными, Словно бы днем в небе кружили.
Тогда некий демон, от иных отличный, Незримый обликом, летающий в небе, Видя Мару, на риши озлобившегося, Который ничем его не прогневал, Громко промолвил:
«Оставь усилия тщетные, Мара. Отбрось намерение зло причинить ему, Возвращайся в свое жилище, Ибо ты бессилен поколебать его, Как ветру не всколыхнуть Великую гору Меру.
Может пламя утратить свой жар, вода – текучесть, земля – постоянство, Но он, накопивший за множество кальп благие заслуги, Не может решимость свою утратить.
59
yo niścayo hyasya parākramaśca tejaśca yadyā ca dayā prajāsu / aprāpya notthāsyati tattvameṣa tamāṃsyahatveva sahasraraśmiḥ // Bc_13.59 //
Ибо живут в нем отвага, Решимость, сила и сострадание Ко всем живым существам, И не встанет он, не постигнув истину, Как не встанет солнце, тьму не рассеяв.
60
kāṣṭhaṃ hi mathnan labhate hutāśaṃ bhūmiṃ khananvindati cāpi toyam / nirbandhinaḥ kiṃcana nāstyasādhyaṃ nyāyena yuktaṃ ca kṛtaṃ ca sarvam // Bc_13.60 //
Трущий дерево огонь добывает, Копающий землю находит воду. Нет для настойчивых недостижимого. Все можно свершить, если средства правильны.
Сострадает он этому скорбному миру, Прозябающему в страстях и бедах. Не должно препятствий ставить Этому великому врачевателю, Что радеет о лекарстве знания.
62
hṛte ca loke bahubhiḥ kumārgaiḥ sanmārgamanvicchati yaḥ śrameṇa / sa daiśikaḥ kṣobhayituṃ na yuktaṃ sudeśikaḥ sārtha iva pranaṣṭe // Bc_13.62 //
Когда мир заплутал на кривых дорогах, Не должно праведника изгонять, что ищет правильный путь, Как не должно изгонять Хорошего проводника, если сбился с пути караван.
Когда потерялась истина во тьме непроглядной, Он становится светильником знания. Не должно благородному задувать его, Как светильник, горящий во мраке.
64
dṛṣṭvā ca saṃsāramaye mahaughe magnaṃ jagatpāramavindamānam / yaścedamuttārayituṃ pravṛttaḥ kaścintayettasya tu pāpamāryaḥ // Bc_13.64 //
Видя мир, погруженный в поток иллюзий сансары И переправы не находящий, Какой благородный дурно подумает О том, кто стремится спасти этот мир?
Недостойно твое желание Погубить того, кто труждается Ради освобождения мира из плена, Того, кто хочет освободить Всех живущих, умы которых Связаны тугими путами помрачения.
Потому не печалься, успокой свой гнев, Не гордись своей силой, Мара. Могущество царское непостоянно. Не стоит ему вверяться ему. Ты кичишься, но основа твоя непрочна».
70
tataḥ sa saṃśrutya ca tasya tadvaco mahāmuneḥ prekṣya ca niṣprakampatām / jagāma māro vimano hatodyamaḥ śarairjagaccetasi yairvihanyate // Bc_13.70 //
Эти речи услышав, Видя невозмутимость муни, Павши духом, пошел восвояси Мара, Стрелы неся, которыми Пронзено сердце мира. Ныне все усилья его оказались напрасными.
Когда ушел со своими присными Бог любви, потерпев поражение, Когда победил великий риши, Освободившийся от страстей, Тогда небо вновь луной засияло, как улыбкой – юная дева, И пролился с небес на землю благоуханный цветочный дождь.
Четырнадцатая песнь. Пробуждение
1
tato mārabalaṃ jitvā dhairyeṇa ca śamena ca / paramārtha vijijñāsuḥ sa dadhyau dhyānakovidaḥ // Bc_14.1 //
Победив воинство Мары Стойкостью и спокойствием, Вошел в созерцанье мудрец, Стремящийся к высшей цели.
Те, кто в ужасной Нáраке162 Возродились, подвергаются Жестоким многообразным мукам.
162.
Нарака – название ада в индийской мифологии. Нарака состоит из семи (по другим версиям 6, 21, 28 или 50) ярусов и расположена под семью ярусами подземного мира Паталы.
Иных, со связанными руками, Топоры разрубают, как древесину. Но даже в этих страданиях Их существование не прекращается, Поддерживают его дела, Совершенные в прошлой жизни.
Предавались они тому, что почитали наслаждением, Чтобы избежать страданий. А теперь они муки вкушают – плод своих дел, И ничего изменить не в силах.
18
sukhārthamaśubhaṃ kṛtvā ya ete bhṛśaduḥkhitāḥ / āsvādaḥ sa kimeteṣāṃ karoti sukhamaṇvapi // Bc_14.18 //
Те, кто при жизни для достижения «счастья» Предавались грехам, ныне жестоко страдают. Те наслаждения, что при жизни они испытали, Разве приносят им ныне хоть какую-то радость?
Ибо одни небожители подавляют других небожителей, Одни обитатели вод– других обитателей вод, Одни на суше живущие – других на суше живущими, Когда одни других настигают.
Если бы знал человек, что такова судьба Всякого, кто о себе лишь заботиться, Он, подобно владыке Шиби, Раздавал бы другим даже части собственного же тела163.
163.
Шиби – легендарный царь, символ самопожертвования. Легенда о Шиби изложена в III книге «Махабхараты». Однажды к Шиби прилетел голубь, спасавшийся от сокола, и попросил о помощи. Сокол же вместо голубя потребовал у царя мясо из собственно бедра столько, сколько весит голубь. Но мясо из бедра Шиби оказалось легче голубя, и тогда царь согласился отдать соколу все свое тело. В действительности же голубь был богом Агни, а сокол – Индрой, которые решили испытать Шиби.
Другие живые существа, Обретя рождение в нечистом пруду, Подобном аду, Что зовется «утробою», Терпят беды среди людей… Здесь обрывается санскритский текст поэмы Ашвагхоши «Жизнь Будды».