«Триста строф» («Шатакатраям») поэта и йогина Бхартрихари (ок. VI в.) — собрание афористических стихотворений. В них читатель найдет размышления о путях человеческой жизни, о любви, о взаимоотношениях человека и Бога в средневековой Индии.
Бхартрихари не оставил больших поэм, но создал триста отдельных строф, темами которых стали житейская мудрость, любовь и аскетизм. Эти шедевры лаконизма, в отличие от большинства санскритских лирических стихотворений, дают нам представление о характере их автора.
Артур Бэшем. «Цивилизация древней Индии»
У Бхартрихари каждая строфа представляет собой законченное целое и служит выражением одной идеи, будь это чувство любви, отвержения или политики, в полной и искусно завершенной форме. Исключительная сила концентрации, которой обладает санскрит, предстает здесь в своем высшем воплощении; впечатление, производимое на ум, есть впечатление совершенно целого, в котором части неразрывно связаны внутренней необходимостью.
Артур Берридейл Кит. «История классической санскритской литературы»
Предисловие переводчика
Так сложилось, что с древнеиндийской лирикой западный читатель знаком не слишком хорошо. Она всегда пребывала в тени монументальных эпических повествований «Махабхарата» и «Рамаяна», ведийских гимнов. Из авторской поэзии наибольшую известность получили религиозные поэмы «Жизнь Будды» Ашвагхоши и «Гитаговинда» Джаядевы. Тем не менее, лирика древней Индии — явление интересное и своеобразное. По своему поэтическому уровню и богатству она ничем не уступает персидской или китайской лирике.
Литература Индии уже в древности была многоязычной. Помимо санскрита, постепенно превратившегося в язык немногочисленного образованного сословия, существовали и другие языки с собственной литературной традицией. В первую очередь, это пали, язык южного буддизма. Из других разговорных языков наибольшую популярность у поэтов обрел махараштри. До наших дней сохранилась написанная на нем поэтическая антология «Саттасаи» («Семьсот строф»), составленная неким Халой, которого принято отождествлять с царем из династии Сатаваханов. Наконец, на юге Индии уже две тысячи лет назад процветала литература на тамильском языке, совершенно не родственном санскриту и другим индоарийским языкам.
Таким образом, собственно литература на санскрите — это лишь часть, пусть и значительная, древнеиндийской литературы. Но именно на этом языке было написано большинство шедевров поэтической словесности Индии в I — начале II тысячелетия новой эры. Санскрит — язык поэм Ашвагхоши и Джаядевы, драм Калидасы, «Океана сказаний» Сомадевы, басен «Панчатантры» и «Хитопадеши» 1. В этот ряд следует поставить и «Шатакатраям» Бхартрихари.
О большинстве древнеиндийских авторов, даже значительных, нам известно очень мало. Исключением не является и Бхартрихари. Барбара Столлер, которая перевела «Шатакатраям» на английский язык, назвала его «историческим фантомом». Неизвестно даже, в каком столетии он жил. Некоторые исследователи отождествляют его с буддийским философом и грамматиком Бхартрихари, который жил в первой половине VII века и написал сохранившийся до нашего времени трактат «Вакьяпадия». О нем упоминает китайский паломник И Цзин, который в 671 – 695 гг. совершил путешествие в страны Южной Азии для сбора буддийских рукописей. С другой стороны, в стихах Бхартрихари нет ничего, что бы свидетельствовало о буддийских взглядах автора. Напротив, из чтения «Шатакатраям» следует прямой вывод, что его создатель был последователем Шивы. Большинство исследователей относят время жизни Бхартрихари к более раннему времени: к V веку или даже первым столетиям новой эры.
Сведения о жизни Бхартрихари немногочисленны. Они содержатся в сочинении Мерутунги «Волшебный камень историй», которое было создано в XIV веке и включает в себя биографии различных исторических деятелей. Из повествования Мерутунги следует, что отцом Бхартрихари был брахман, преподаватель грамматики санскрита, а мать принадлежала к низшей варне шудр. Таким образом, Бхартрихари, ребенок от неравного брака, оказался на низшей ступени иерархии каст и смог получить брахманское образование только тайком, в нарушение существующих обычаев. В других источниках встречаются сведения, что Бхартрихари после конфликта с отцом стал санньясином — странствующим аскетом. Ко всем этим фактам следует относиться с осторожностью, учитывая, что взяты они из источников, созданных примерно через тысячу лет после смерти исторического Бхартрихари. По сути, о личности Бхартрихари лучше всего говорить, основываясь на его собственных стихах.
«Шатакатраям» дословно означает «Триада (санскр. траям) шатак», собрания сотен строф. Если эпическая поэзия индийцев славится своим гигантизмом, то лирика, наоборот, стремится к краткости. Санскритское стихотворение обычно представляет собой одну строфу, законченную по смыслу. Строфы могли существовать отдельно, но часто объединялись в циклы, наиболее популярным среди которых была шатака (стострофие). В цикл стихи могли объединяться как по содержанию (например, «Чандишатака» Баны, сто строф, посвященных богине Чанди), так и по чисто формальному признаку («Семьсот строф, написанных размером арья» Говардханы). У Бхартрихари шатаки разделены тематически. Первый цикл, «Нитишатака» («Сто строф о житейской мудрости»), представляет собой собрание стихов о мирской жизни человека. Второй цикл, «Шрингарашатака» («Сто строф о любовной страсти») — это собрание стихов о любви, причем в очень широком смысле слова. Здесь читатель найдет и описания прекрасных женщин, и рассуждения о том, сколь приятны любовные наслаждения, и предупреждения об опасности женщин и стихи о страдании влюбленных. Завершается «Шрингарашатака» стихами о временах года, однако пейзаж в них всегда подчинен идее чувственности. Наконец, третий цикл, «Вайрагьяшатака» — стихи, посвященные осуждению мирской суеты, проповеди ухода от мира. Здесь Бхартрихари выступает уже не только как мыслитель и моралист, но и как религиозный поэт. Недаром один из разделов «Вайрагьяшатаки» полностью посвящен Шиве.
Бхартрихари — поэт мысли, подобно Феогниду, Омару Хайяму, Руми, Тютчеву, Кавафису. Даже его любовная поэзия — это в первую очередь рассуждения. Следует отметить, что для древних индийцев вообще не характерно было прямое выражение любовного чувства. Как правило, стихи на любовную тематику писались от третьего лица. Часто они представляют собой нечто вроде мини-новелл, описывающих ту или иную ситуацию, например, ссору влюбленных, их вынужденное расставание и т. п. Например, у Амару, другого великого индийского лирика, жившего, как предполагают, около VIII в., стихотворение может представлять монолог:
Лишь только я в притворном гневе
ему сказала: «Уходи»,
Ушел жестокосердный, словно
любви и не было в груди.
Но что мне делать, если сердце
по-прежнему огнем горит?
И грежу я о разлюбившем,
забыв про гордость и про стыд.
Стихотворение могло быть написано и в форме диалога. Для примера приведем еще одно стихотворение Амару, описывающее девушку, идущую на свидание с любимым (один из частых мотивов санскритской поэзии):
«Ты куда, красавица? Город окутан тьмой!»
«Тороплюсь к тому, кто милей мне жизни самой».
«А не страшно ль в кромешном мраке идти одной?»
«Не одна я, ведь лучник Мáдана 2 — здесь, со мной».
А вот стихотворение, представляющее собой новеллу, написанную от третьего лица (явно иронизирующего над происходящим):
Когда первые крупные капли дождя
застучали в ночной тишине,
Вспомнил путник невольно с тоскою тогда
об оставленной дома жене,
И так громко и горько бедняга рыдал,
не смолкая всю ночь напролет,
Что приюта с тех пор чужакам не давать
порешил деревенский сход 3.
У Бхартрихари стихотворений-новелл мы почти не встретим. Он избегает конкретики, предпочитая общее. Даже в «Шрингарашатаке» многие стихи представляют собой афоризмы или философские рассуждения:
Хоть сияет в чистом сердце мудреца
Знанья высшего светильник, но гореть
Суждено ему до той поры, пока
Не погасит его девы нежный взгляд.
(строфа 70)
Или:
Поведаю без всякого лукавства,
Вот истина, во всех мирах правдива:
Нет ничего прекрасней дивнобедрой,
Но в ней одной источник наших бедствий.
(строфа 40)
Кроме того, как уже отмечалось выше, тематика «Шрингарашатаки» весьма разнообразна. Восхваления женщин сменяются рассуждениями об опасности влечения к ним, стихи о любовных наслаждениях — призывами отречься от страстей, уйти в леса, стать отшельником, обратиться мыслями к Богу, воплощением которого для Бхартрихари является Шива. Окончательно эта тема становится доминирующей в «Вайрагьяшатаке», которую можно считать вершиной творчества Бхартрихари.
В строфах третьего цикла перед нами раскрывается образ Бхартрихари — человека образованного, видимо, уже немолодого, знающего жизнь и скептически глядящего на мирские радости. Уже в «Нитишатаке» Бхартрихари провозглашает высшим богатством знание:
Нет украшений знания дороже,
и клада нет хранимого верней.
Оно источник радости и славы,
оно учитель всех учителей.
Надежный друг в скитаньях по чужбине,
богов оно величьем превзойдет.
Владыки ценят знанье, не богатство,
и кто не обладает им, тот скот.
(строфа 16)
В «Вайрагьяшатаке» эта же тема развивается в разделе об отшельнике и царе. Устами Бхартрихари отшельник провозглашает свое равенство земным владыкам. Более того — цари выставляются бедняками, владеющими лишь жалким куском земли, которая и целиком-то — лишь песчинка, окруженная волнами океана. Подлинный богач — не тот, кто владеет земными богатствами, а тот, кто сумел отречься от них во имя единения с Абсолютом, высшей радости, перед которой ничтожны все иные утехи. Это уже не ученый и не поэт, владеющий искусством слова, а йогин, последователь Шивы, живущий в лесу или горной пещере, одевающийся в тряпье или даже в «стороны света» (нагой), питающийся подаянием или плодами и кореньями. Стремление же к мирским удовольствиям не несет человеку ничего, кроме бед:
Я скитался в далеких опасных краях,
награды не обретя;
Я бесплодно служил негодяям, забыв
про касту, род свой и честь;
Как ворона кормился в чужих я домах,
отбросив совесть и стыд;
Но опять разеваешь ты пасть, о алчба!
Когда ж насытишься ты?
(строфа 2)
И все же жизнь аскета для автора «Вайрагьяшатаки» остается неким труднодостижимым идеалом. Недаром он постоянно спрашивает себя «Когда же?»:
Когда же обольют
нам сердце слезы высшего блаженства?
Когда же будем мы
сидеть на берегу песчаном Ганги
В безмолвии ночном
у чистых вод, луной посеребренных,
Скорбя о бытии
и восклицая «Шива! Шива! Шива!»?
(строфа 40)
Недаром он пишет стихотворение о том, как тяжко отречься от мирских удовольствий:
Я подачкою пресной единожды в день
насыщаюсь едва;
Сам себе услужаю, а ложе мое —
лишь листва да трава;
Вся одежда на мне — к лоскуту лоскуток
и дыра на дыре,
Но по-прежнему корчится тело мое
на желаний костре.
(строфа 15)
Итак, Бхартрихари — человек, разочарованный в жизни, но не находящий в себе сил идти путем отречения от мира. Это интеллектуал, считающий себя равным царям, но униженный своей зависимостью от тех, кто владеет материальными благами. Его душа постоянно пребывает в сомнениях — какой выбрать путь? От Омара Хайяма Бхартрихари отличает отсутствие иронии, верного средства примирения с миром. От Кабира, другого великого индийского поэта-мистика, — отсутствие целостности. Кабир — человек, познавший истину и вещающий ее людям. Бхартрихари — мятущийся, постоянно размышляющий, находящий аргументы за и против, то восторгающийся, то впадающий в отчаяние. Он совершенно не походит на ставший стереотипным образ восточного мудреца, какой мы найдем, к примеру, в «Индийском жизнеописании» Гессе. И, думается, именно этим он близок современному читателю.
Бхартрихари — первый санскритский поэт, с которым познакомились европейцы. В 1651 г. вышла книга голландского миссионера Абрахама Рогера «Открытая дверь в язычество, а также религию и богослужение браминское на Коромандельском побережье и других примыкающих землях», в которую были включены «Нитишатака» и «Вайрагьяшатака». С голландского языка книга вскоре была переведена на немецкий и французский.
Когда в конце XVIII в. состоялось подлинное открытие индийской философии и литературы, имя Бхартрихари оказалось в тени Калидасы, «Махабхараты» и «Рамаяны», ведийских гимнов и Упанишад. Так, Гёте в статье «Об индийской и китайской поэзии» в числе главных шедевров древнеиндийской словесности называет «Шакунталу» Калидасы, его же поэму «Облако-вестник» и «Гитаговинду» Джаядевы, ни словом не упоминая о «Шатакатраям». В то же время, у Гейне мы встречаем стихотворение, представляющее собой вольное переложение Бхартрихари (и переведенное на русский язык А. Плещеевым):
Красавицу юноша любит,
А ей полюбился другой.
Другой этот любит другую
И назвал своею женой.
В XIX в. дважды выходил трехтомный труд Бётлингка «Индийские речения», в котором среди семи с половиной тысяч строф можно найти прозаические переводы строф Бхартрихари на немецкий язык.
В самой Индии исследованию наследия великого поэта посвятил значительную часть жизни филолог Дамодар Дхармананд Косамби. В 1948 г. он выпустил критическое издание «Шатакатраям». Из нескольких сотен строф, приписываемых Бхартрихари, он выделил двести, которые встречаются во всех вариантах «Шатакатраям». Именно эти двести строф были переведены на английский Барбарой Столлер (Bhartrihari: Poems. 1967). В 50-е годы Косамби издал еще несколько вариантов «Шатакатраям» с комментариями средневековых авторов.
Российский читатель смог познакомиться с поэзией Бхартрихари только в конце 70-х годов прошлого века. В томе Библиотеки всемирной литературы «Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии» были представлены избранные стихотворения из всех трех шатак в поэтическом переводе Веры Потаповой. В 1978 г. вышла книга переводов В. В. Вертоградовой и Ю. М. Алихановой «Индийская лирика II – X веков», в которую наряду со строфами из антологии Халы и стихами Амару вошли и переводы Бхартрихари. В 1979 г. был издан полный прозаический перевод «Шатакатраям», выполненный санскритологом И. Д. Серебряковым и снабженный обстоятельным исследованием и комментарием. В 1983 г. в серии «Писатели и ученые Востока» увидела свет книга Серебрякова «Бхартрихари», представляющая собой попытку реконструкции биографии поэта на основе немногих сохранившихся данных. Также на русский язык стихи Бхартрихари переводил (по подстрочникам) Сергей Северцев 4. Тем не менее полного стихотворного перевода «Шатакатраям» на русском еще не было.
Бхартрихари — мыслитель, но в первую очередь он поэт. Прозаический перевод, сколь бы хорош он ни был, превращает Бхартрихари в автора афоризмов, который ближе к Эпиктету или Паскалю, чем к Омару Хайяму или Кабиру. Стихи Бхартрихари — это шедевр поэтического мастерства. Конечно, передать его по-русски во всей полноте — задача, заранее обреченная на неудачу. Возможны лишь приближения. Стихотворный перевод осложняется еще и тем, что в отечественной литературе до сих пор не сложилось единой концепции передачи санскритских стихов. Классическая санскритская поэзия, подобно античной, основана на чередовании долгих и кратких слогов. Характер этих чередований таков, что применить тот же метод, который используется при переводе древнегреческих и латинских авторов (долгий слог заменяется ударным, краткий — безударным), как правило, проблематично 5. Следовательно, возможны несколько подходов. Первый — переводить произвольно выбранным размером, не соблюдая числа строк и слогов оригинала. Такой способ позволяет максимально точно передать содержание стихотворения. К сожалению, он убивает лаконичность и энергетику оригинала, снижает эмоциональный накал строф Бхартрихари. Второй способ, распространенный на Западе — переводить свободным стихом. При таком переводе точность передачи содержания еще больше увеличивается, но полностью теряется все представление о форме. Санскритская поэзия необычайно богата стихотворными размерами (по подсчетам литературоведов, их насчитывается более сотни), и Бхартрихари успешно пользовался этой ее особенностью. В «Шатакатраям» встречается более двадцати разных размеров, от коротких, таких как ануштубх и арья, до длинных, в которых пада (основная единица размера, графически соответствующая строке) насчитывает 17 или даже 21 слог 6. Вероятно, оптимальным был бы третий вариант: сохранение числа слогов оригинала и цезур. Но в этом случае неизбежно всплывает в памяти высказывание «Перевод — искусство потерь». Санскрит — язык очень емкий, обладающий невероятной способностью к образованию сложных слов. Кроме того, многие индийские понятия могут быть выражены на европейских языках лишь описательно. Таким образом, каждая концепция передачи санскритской поэзии средствами русского языка имеет свои достоинства и недостатки.
Особый вопрос представляет рифма. Рифмы как системы в древнеиндийской поэзии не было, она появляется только в средневековье. Однако санскритский стих насыщен созвучиями, которые трудно передать на русском языке, и которые могут быть в переводе отчасти компенсированы конечной рифмой. Например, С. Липкин в рифму перевел поэму Калидасы «Облако-вестник» и фрагменты из «Махабхараты», рифму при переводе санскритской лирики (в том числе и Бхартрихари) использовала В. Потапова.
Переводя Бхартрихари, я пользовался как первым, так и вторым способами, избегая лишь верлибра. При этом предпочтение я отдавал белому стиху, чтобы иметь возможность более точно передать мысль поэта или тот или иной образ. Однако иногда мне представлялось более уместным сделать рифмованный перевод строфы. В каждом случае решение приходилось принимать отдельно. Кроме того, я старался избегать всякой академичности. Моей задачей было представить стихи Бхартрихари широкому кругу любителей поэзии. Я переводил не культурный артефакт, а автора, чье произведение остается живым и сейчас, спустя полторы тысячи лет после своего появления на свет.
М. В. Леонов
1.
Поэма Ашвагхоши «Жизнь Будды» впервые переведена на русский язык К. Бальмонтом в 1913 г. Драмы Калидасы переводились на русский язык неоднократно. Так, фрагменты из драмы «Шакунтала» перевел Карамзин еще в конце XVIII в. В 1916 г. Бальмонт опубликовал полный перевод всех трех драм Калидасы (переиздание вместе с «Жизнью Будды» — 1990 г.). В 1974 г. вышел новый перевод С. Липкина, сделанный по подстрочнику Б. Захарьина (в книге «Калидаса. Избранное». М., 1974). Перевод поэмы Джаядевы «Гитаговинда» был выполнен санскритологом А. Я. Сыркиным (опубликован в 1995 г. в серии «Памятники письменности Востока»), который также перевел басни «Панчатантры» (М., 1958, обе переизданы в 2020 г.). Полный перевод «Хитопадеши» с санскрита был осуществлен трижды: Д. Н. Кудрявским в 1908 г. (южная редакция), М. И. Орловой в 1911-1913 гг., а также П. А. Гринцером (древняя, северная редакция) и вошел в книгу «Индийская средневековая повествовательная проза» (М., 1982). Перевод «Океана сказаний» Сомадевы, выполненный И. Д. Серебряковым (и, частично, П. А. Гринцером) в четырех томах, вышел в 1967– 1982 гг.
2.
Мáдана — одно из имен бога любви. Как и древнегреческий Эрот, он изображался с луком и поражал своих жертв цветочными стрелами.
3.
Сезон дождей — время, когда странники, возвращались домой, к своим женам. Герою стихотворения не удалось вернуться вовремя, отсюда и его реакция на звуки ливня.
4.
В книге «Колесница солнца. Восемь тетрадей индийской классической лирики в переводах С. Северцева», опубликованной в 1991 г.
5.
Тем не менее, существует попытка подобной передачи санскритской метрики А. Я. Сыркиным при переводе стихов из «Панчатантры» и поэмы Джаядевы «Гитаговинда». Однако этот опыт остался единичным.
6.
Особенности санскритского стихосложения описаны в «Введении в классическую санскритскую метрику» С. С. Тавастшерны (СПб., 2003), где для демонстрации двадцати одного из ста приведенных в «Определителе...» возможных размеров, взяты примеры из стостиший Бхартрихари, и каждая строфа снабжена комментарием из нескольких глосс.
Слава благому свету покоя. Он — воплощение вечной мысли, Не связанной временем и пространством, единая мера самопознанья1.
1.
В начале каждой из шатак первое стихотворение является посвящением тому или иному божеству. В «Шрингарашатаке» это бог любви Кама, в «Вайрагьяшатаке» — Шива. Что касается «Нитишатаки», то в первом стихотворении речь идет о Брахмане, божественном Абсолюте, который творит Вселенную и обуславливает ее существование.
Легче легкого невежду удоволить, Мудреца — и совсем простое дело. Гордеца, что знаний чуть поднабрался, Даже Брахма удоволить не сумеет.2
2.
Принятые после стихов обозначения разъяснены в «Об издании» (см. стр. 222). Треть всех стихов имеет незначимое в метрике формальное несовпадение, когда последний слог пады имеет L ल (метрически краткий, laghu) вместо G ग (метрически долгий, guru) слог. — Прим. ред.
4
4 prasahya maṇimuddharenmakaravaktradaṃṣṭrāntarā- tsamudramapi santaretpracaladūrmimālākulam | bhujaṅgamapi kopitaṃ śirasi puṣpavaddhāraye- nna tu pratiniviṣṭamūrkhajanacittamārādhayet || 4 ||
Жемчужину исхитишь ты из мáкары3 зубастой пасти, И океан пересечешь по волн бушующим гирляндам, И разъяренную змею на голову цветком возложишь, И лишь упрямого глупца не удоволишь, как ни бейся.
3.
Мáкара — фантастическое морское существо огромных размеров, которое сочетает в себе черты акулы, дельфина, крокодила, а также других обитателей вод. В индийской мифологии мáкара связывается с различными богами, в том числе с богом любви Камой, знаком которого она является (о мáкаре в связи с Камой Бхартрихари дважды упоминает в «Шрингарашатаке»).
5
5 labheta sikatāsu tailamapi yatnataḥ pīḍaya- npibecca mṛgatṛṣṇikāsu salilaṃ pipāsārditaḥ | kadācidapi paryaṭañśaśaviṣāṇamāsādaye- nna tu pratiniviṣṭamūrkhajanacittamārādhayet || 5 ||
Кто приложил усилья, тот и масло из песка добудет. Кто сильной жаждою томим, из миража воды напьется. Порой, блуждая по лесам, и заячьи рога4 отыщешь. И лишь упрямого глупца не удоволишь, как ни бейся.
4.
Заячьи рога — в индийской философии пример абсолютно несуществующего (атьянтабхава). Cмысл фразы, следовательно: «Проще найти то, чего не может быть в принципе, чем удовлетворить упрямого глупца».
Как свирепого хищника крепко связать может из лотоса нить, Как шириши5 цветком можно твердый алмаз на сотню кусков рассечь, И как каплей медовою сладость придать солёным морским волнам, Так злодея наставить на праведный путь поможет гимнов нектар.
5.
Шириша — один из видов тропического растения альбиции (Albizia lebbeck). В Индии цветы шириши часто использовались для украшения. В санскритской литературе (у Калидасы, Магхи, Бхарави и др.) встречается выражение «нежный, как шириша» (санскр. ширишакомала).
Учения вкусив, как дикий слон, я тотчас обезумел. «Всеведущ я», — сказал, блуждал в потемках мой несчастный разум. Когда ж от мудрецов я перенял всю глубину познания, То осознал: «Я глуп», И как болезнь исчезло помраченье.
9
9 kṛmikulacitaṃ lālāklinnaṃ vigandhi jugupsitaṃ nirupamarasaṃ prītyā khādannarāsthi nirāmiṣam | surapatimapi śvā pārśvasthaṃ vilokya na śaṅkate na hi gaṇayati kṣudro jantuḥ parigrahaphalgutām || 9 ||
Пёс даже при властителе богов ничуть не смущается, Глодая человеческую кость, червями кишащую, Пусть мяса нет на ней, пускай смердит — но не оторвется он. Ничтожный пребывать всечасно рад в своем же ничтожестве.
С небес сперва летит на Шивы голову, с нее — на горы, Затем с высоких круч на землю ниспадает Ганга6 . Дальше Стремится в океан — все ниже, ниже с каждою ступенью… Не диво, что есть сто к погибели путей у неразумных.
6.
Ганга — богиня реки Ганг, дочь царя гор Химавата и старшая сестра Парвати, жены Шивы. Согласно древнеиндийским представлениям, Ганга течет сначала по небу, затем по земле и, наконец, уходит в нижний мир. Отсюда ее эпитет «Текущая в трех мирах».
Дополнительные строфы
101
adhikaślokāḥ | 1 yāṃ cintayāmi satataṃ mayi sā viraktā sāpyanyamicchati janaṃ sa jano'nyasaktaḥ | asmatkṛte ca pariśuṣyati kācidanyā dhiktāṃ ca taṃ ca madanaṃ ca imāṃ ca māṃ ca || 1 ||
Только о ней мои думы, она же ко мне холодна — Любит другого мужчину, ему же другая нужна; Третья по мне иссыхает, чахнет день ото дня… Тьфу на нее и на всех них, на Мáдану7 и на меня!
7.
Мáдана («Опьяняющий», «Сводящий с ума») — одно из имен бога любви Камы.
Ты водой бушеванье огня усмиришь, от зноя защита — зонт; Укротишь ты стрекалом безумье слона, быка и осла — дубьем; Принимая лекарства, излечишь болезнь, заклятьем изгонишь яд; В шастрах сыщешь советы от тысячи бед, но только не от глупца.
104
4 varaṃ parvatadurgeṣu bhrāntaṃ vanacaraiḥ saha | na mūrkhajanasamparkaḥ surendrabhavaneṣvapi || 4||
Лучше скитаться в глухих горах с диким зверьем, Чем пребывать в чертоге богов вместе с глупцом.
Когда поэты, чье бессмертно слово, в нужде безжалостной живут, Когда ученый, блещущий познаньем, не может обрести приют, Правителя то глупость, вне сомнений, на мудрецах же нет пятна — Коль редкий жемчуг за гроши был продан, в том лишь оценщика вина.
12
12 harturyāti na gocaraṃ kimapi śaṃ puṣṇāti yatsarvadā- pyarthibhyaḥ pratipādyamānamaniśaṃ prāpnoti vṛddhiṃ parām | kalpānteṣvapi na prayāti nidhanaṃ vidyākhyamantardhanaṃ yeṣāṃ tānprati mānamujjhata nṛpāḥ kastaiḥ saha spardhate || 12 ||
Сокровище есть тайное на свете, его украсть не сможет ловкий вор. Не исчерпать его, хоть раздается всем жаждущим оно с древнейших пор. Оно зовется знанием и сгинуть ему не суждено в конце времен. Смири же, царь, пред знающим гордыню, ведь в целом мире он не превзойден.
Того презирать не должны мы, кто высшую мудрость постиг. Богатства тяжелые цепи его не скуют ни на миг. Так лотоса хрупкий стебель не сможет сдержать слона, Виски которого мада8 покрыла, черным-черна.
8.
Мада — жидкость, выступающая на висках у слона во время гона. В этот период слон становится наиболее агрессивным.
Коль на гуся Творец всемогущий рассердится, То погубит жилище его среди лотосов. Но бессилен отнять он у гуся умение Молоко отделять от воды, достославное9.
9.
Согласно традиционным представлениям индийцев, гусь способен из воды, смешанной с молоком, выпить только молоко, оставив воду нетронутой. Иносказание — можно отнять материальные богатства, но нельзя отнять умения и знания.
15
15 keyūrāṇi na bhūṣayanti puruṣaṃ hārā na candrojjvalā na snānaṃ na vilepanaṃ na kusumaṃ nālaṅkṛtā mūrdhajāḥ | vāṇyekā samalaṅkaroti puruṣaṃ yā saṃskṛtā dhāryate kṣīyante khalu bhūṣaṇāni satataṃ vāgbhūṣaṇaṃ bhūṣaṇam || 15 ||
Нет, не браслеты красят человека, не лунный блеск жемчужных ожерелий, Не омовенья и не благовонья, не волосы, уложенные дивно. Одно лишь украшает человека — размеренных речений совершенство. Все украшенья преходящи, кроме поэта слов. Они одни бессмертны.
Нет украшений знания дороже, и клада нет хранимого верней. Оно источник радости и славы, оно учитель всех учителей. Надежный друг в скитаньях по чужбине, богов оно величьем превзойдет. Владыки ценят знанье, не богатство, и кто не обладает им, тот — скот.
Есть терпение — значит, не нужно брони, есть гнев — не нужно врагов. Если родичи есть, то огонь ни к чему, есть друг — не надо лекарств. Если есть негодяи, то змеи зачем? Есть знанье — к чему мошна? Не нужны украшения, если есть стыд, поэтам не нужно царств.
Со своими приветлив, к чужим милосерд, с дурными людьми хитёр, Дружен с праведником, осторожен с царем и искренен с мудрецом, С неприятелем храбр, терпелив к старикам с женою любимой тверд — Лишь на тех, кому качества эти даны, от века стоит наш мир.
Глупость вон изгоняет, вливает в речь истину, Губит зло, наставляет на путь добродетели, Очищает наш ум, одаряет нас славою — Что же нужно еще от общения с праведным?
Хоть голоден, измучен, истощен, хоть старостью жестокой побежден, Хотя былая слава далека, хоть смерти на него легла рука, Он все ж слона мечтает побороть, в последний раз вкусить живую плоть, Ведь пожирать увядшую траву не подобает царственному льву.
Вцепившись в кость коровью, на которой немного жил и мяса сохранилось, Вонючую и грязную, ликует презренный пес… Владыка же зверей, Могучий лев, побрезгует шакалом и на слона набросится бесстрашно. Так всякий человек и средь невзгод достойный для себя отыщет плод.
Пёс виляет хвостом, увидавши хозяина, Ожидая подачки, к ногам его ластится. Слон могучий спокоен, ничем не унизится, После множества просьб корм берет он с достоинством.
24
24 parivartini saṃsāre mṛtaḥ ko vā na jāyate | sa jāto yena jātena yāti vaṃśaḥ samunnatim || 24 ||
Сансары круговорот к рожденьям новым ведет, Но истинно тот лишь рожден, кем род его был вознесен.
25
25 kusumastabakasyeva dvayī vṛttirmanasvinaḥ | mūrdhni vā sarvalokasya śīryate vana eva vā || 25 ||
Как у цветов душистых, два есть пути у мудрых: Мира чело украсить, иль увядать в чащобе.
Есть пять иль шесть светил высокочтимых, и первый между ними — Брихаспати10, Которым Раху11 доблестный не смеет враждебностью своею досаждать. И лишь двоих он дерзко пожирает — Луну и Солнце, что нам свет даруют. О брат, когда словам моим не веришь, на небо сам взгляни и убедись!
10.
Брихаспати — наставник богов и персонификация планеты Юпитер. В древнеиндийской астрономии были известны планеты Меркурий (Будха), Венера (Шукра), Марс (Мангала), Юпитер (Брихаспати или Гуру), Сатурн (Шани).
11.
Раху — демон, попытавшийся похитить у богов напиток бессмертия амриту. Когда похищение амриты было замечено божествами Солнца и Луны, Вишну отсек Раху голову, но благодаря выпитой амрите, голова осталась живой. Теперь голова Раху преследует своей ненавистью Солнце и Луну, периодически заглатывая их — так в индийской астрономии объяснялся феномен солнечных и лунных затмений.
27
27 vahati bhuvanaśreṇīṃ śeṣaḥ phaṇāphalakasthitāṃ kamaṭhapatinā madhyepṛṣṭhaṃ sadā sa ca dhāryate | tamapi kurute kroḍādhīnaṃ payodhiranādarā- daha ha mahatāṃ niḥsīmānaścaritravibhūtayaḥ || 27 ||
На капюшоне Шеша-змей12 несет живых существ множество; На панцире Владыки черепах13 сам прочно он держится; Лелеет черепаху Океан на волнах без устали; Поистине, чудесные дела творятся великими!
12.
Шеша — в индийской мифологии гигантский змей с тысячей голов, поддерживающий планеты, символ вечности.
13.
Владыка черепах — Курма, одно из воплощений бога Вишну. На своей спине Курма несет гору Мандара, вокруг которой обвивается змей Шеша.
28
28 varaṃ pakṣacchedaḥ samadamaghavanmuktakuli- śaprahārairudgacchadbahuladahanodgāragurubhiḥ | tuṣārādreḥ sūnoraha ha pitari kleśavivaśe na cāsau saṃpātaḥ payasi payasāṃ patyurucitaḥ || 28 ||
Уж лучше бы он дал себе отрезать крылья острой ваджрой14, Уж лучше бы погиб он от руки разгневанного Индры, Чем бегством жизнь спасти и наслаждаться в водах Океана, Когда его отец, владыка гор, страдает от бессилья15.
14.
Ваджра — оружие Индры, соединяющее качества палицы, меча и копья.
15.
Согласно мифам, некогда горы имели крылья и умели летать. Однако Индра отсек крылья, после чего они превратились в облака. Владыка гор — Химават (Хималай), бог снега, персонификация Гималаев, отец Ганги, а также Парвати, жены Шивы. Сын Химавата, Майнака, укрылся от Индры в океане и тем самым спас свои крылья.
Юный львенок совсем, но уже нападает На слона, чьи виски почернели от мады. Ведь тому, кто с рождения доблестен духом, Для свершений и возраст не станет преградой.
Пусть в Расáталу16 касты идут, заодно и добродетель туда ж, Добронравие рухнет пускай со скалы, и знатность сгорит в огне, Ваджра доблесть немедля пускай поразит, пускай останется нам Лишь богатство — достоинства все без него ничтожны, словно трава.
16.
Расáтала — один из семи нижних миров, населенный демонами. Также наименование нижнего мира в целом.
32
32 yasyāsti vittaṃ sa naraḥ kulīnaḥ sa paṇḍitaḥ sa śrutavānguṇajñaḥ | sa eva vaktā sa ca darśanīyaḥ sarve guṇāḥ kāñcanamāśrayanti || 32 ||
Кто обладает богатством, тот знатен, Тот добродетелен, сведущ в писаньях, Лучший оратор и первый красавец — Всем одаряет нас щедрое злато.
Гибнет царь от советов дурных, от алчбы — аскет, и от ласки — сын, От невежества — брахман, от выродка — род, и честность — от подлеца, Гибнет стыд от вина, от разлуки — любовь, от небреженья — посев, Дружба — от равнодушия, лад — от безумств, богатство — от мотовства.
34
34 dānaṃ bhogo nāśastisro gatayo bhavanti vittasya | yo na dadāti na bhuṅkte tasya tṛtīyā gatirbhavati || 34 ||
Только три у богатства есть дороги: наслаждение, даяние и гибель. Если им не наслаждаешься, не даришь, третий путь тогда тебя ожидает.
Как раненый герой, как жемчуг, отшлифованный на камне, Как юная жена, уставшая от радости соитий, Как тонкий серп луны, как осенью иссохшие потоки, Блистает человек, добро свое нуждавшимся раздавший.
36
36 parikṣīṇaḥ kaścitspṛhayati yavānāṃ prasṛtaye sa paścātsaṃpūrṇaḥ kalayati dharitrīṃ tṛṇasamām | ataścānekāntā gurulaghutayārtheṣu dhaninā- mavasthā vastūni prathayati ca saṅkocayati ca || 36 ||
Будет доволен бедняк голодный даже сухим ячменем, Но на весь мир поглядит с презреньем, сделавшись богачом. Так зависит от положенья наш переменчивый взгляд. Нищих мечтанья — скудные крохи тем, кто златом богат.
Коль доить эту землю-корову собрался ты, Государь, как теленка корми своих подданных, И плодами она одарит изобильными, Исполняя желанья, подобно кальпáлате17.
38 satyānṛtā ca paruṣā priyavādinī ca hiṃsrā dayālurapi cārthaparā vadānyā | nityavyayā pracuranityadhanāgamā ca vārāṅganeva nṛpanītiranekarūpā || 38 ||
То правдивый, то лживый, то грубый, то ласковый, То жестокость являющий, то милосердие, То растящий богатства, то щедро их дарящий — Многолик, как гетера, искусный в правлении.
39
39 ājñā kīrtiḥ pālanaṃ brāhmaṇānāṃ dānaṃ bhogo mitrasaṃrakṣaṇaṃ ca | yeṣāmete ṣaḍguṇā na pravṛttāḥ ko'rthasteṣāṃ pārthivopāśrayeṇa || 39 ||
Власть и слава, брахманов почитанье, Щедрость дара, верных друзей защита — Если этих нет у царя достоинств, Ты напрасно милости его ищешь.
И в пустыне получишь ты то, что Творец на лбу твоем начертал, Но сверх этого не обретешь ни гроша, на Меру18 даже взойдя. Потому с богачами ты стойкость храни, не пресмыкайся зря — Что в колодец, что в море опустишь кувшин, равно зачерпнешь воды.
18.
Меру — священная гора, которая в индийской мифологии считается центром всех материальных миров. На вершине Меру расположена Индралока, обитель бога Индры.
Скажет «глуп», если скромен, а благочестив, скажет о том «лицемер». Если честен — «мошенник», герой — так «жесток», коль искренен — «слаб умом». Если мягок, то «трус», благороден — «спесив», а красноречив — «болтун». Если стоек — знать, «немощен». Так негодяй готов опорочить всех.
Если алчность есть, злоба к чему? И грехи зачем, коль есть клевета? Правда есть — так аскеза к чему? Чист душой — к чему святые места? Доброта есть — к чему же родня? Жемчуга зачем, коль духом велик? Знанье есть — и не нужно богатств, есть позор — тогда не нужна и смерть.
Сочтут молчальника — немым, красноречивого — безумным, Кто близко подойдет — тот нагл, кто держится вдали — тот робок, Коль терпелив — то, значит, трус, нетерпелив — так худороден, Служенья дхарма столь сложна, что не постичь её и йогам.
Кто же счастлив под властью царя своенравного, Злую карму обретшего в прошлых рождениях, На престоле воссевшего волею случая, К подлецам благосклонного, правду презревшего?
Кто ищет общества праведных, кто рад чужим добродетелям, почтителен к старикам, Кто уважает знание, жену свою любит искренне, страшится людского суда, Кто сердцем Господу предан, кто чувства свои укрощает, и негодяев бежит — Всем, в чьей душе живут качества чистые эти, низко кланяюсь я.
В бедствиях стойкость, а в счастье скромность, Красноречивость, и в битве доблесть, Отрада в славе, почтенье к шрути20 — Великих духом природные знаки.
20.
Шрути — священные тексты индуизма. В первую очередь — четыре Веды, а также брахманы, араньяки и упанишады.
Ладоням — щедрый дар, а голове — пред старшими склоненье, Правдивость — рту, рукам — в сраженьях побеждающая сила, Для сердца — чистота, а для ушей — познание писаний. Вот — украшенья тех, кто и без высшей власти благороден.
Жизни вреда не чинить или чужому добру, вести речи правые, Вовремя дар подносить, тот, что по силам тебе, о женах не сплетничать, Алчность свою укротить, скромным с наставником быть, ко всем — сострадательным, Вот наилучший закон, к счастию истинный путь, согласный с писаньями.
Вот праведных закон — за дело недостойное не браться, Подачек не молить, у друга-бедняка не одолжаться, Уметь сносить беду и следовать стопам великих духом. Кем был предписан он — суровый, словно лезвие меча?
Дар тайно совершать, ко всем пришельцам быть гостеприимным, Молчать, добро свершив, и восхвалять других благодеянья, Не осуждать людей, и в процветанье избегать гордыни — Вот праведных закон, суровый, словно лезвие меча.
На железо горячее капля воды упав, испарится вмиг, Но как жемчуг бесценный она заблестит на лотосовом листе, Настоящей жемчужиной станет она в раковине морской. Кем ты будешь, зависит всегда от того, с кем дружбу ты поведешь.
59
59 yaḥ prīṇayetsucaritaiḥ pitaraṃ sa putro yadbhartureva hitamicchati tatkalatram | tanmitramāpadi sukhe ca samakriyaṃ ya- detattrayaṃ jagati puṇyakṛto labhante || 59 ||
Сын, поступками радость отцу доставляющий, Верный друг, неразлучный и в счастье, и в горести, И жена, что всегда о супруге заботится — Вот сокровища, что суждены добродетельным.
Можно ли не уважать, можно ли их не ценить — людей добродетельных? Скромностью славны они и возвышают себя других прославлением, Благо находят свое, только о благе чужом радея без устали, И порицают дурных, грязно порочащих их, едино терпением.
Раскрываются лотосы в солнца сиянии, Под луной распускается кайрава22 белая, Туча воду дарует без просьбы, без жалобы, Так и праведник к благу чужому труждается.
22.
Кайрава — белый лотос, распускающийся ночью.
64
64 eke satpuruṣāḥ parārthaghaṭakāḥ svārthānparityajya ye sāmānyāstu parārthamudyamabhṛtaḥ svārthāvirodhena ye | te'mī mānuṣarākṣasāḥ parahitaṃ svārthāya nighnanti ye ye nighnanti nirarthakaṃ parahitaṃ te ke na jānīmahe || 64 ||
Святым зовется тот, кто о чужом радеет, позабывши о своем. Обычный человек другим поможет, но не упустит выгоды притом. А кто других погубит из корысти — тот злобный демон в облике людском. Добро чужое зорящий без смысла — ему какое имя подберем?
65
65 pāpānnivārayati yojayate hitāya guhyaṃ nigūhati guṇānprakaṭīkaroti | āpadgataṃ ca na jahāti dadāti kāle sanmitralakṣaṇamidaṃ pravadanti santaḥ || 65 ||
Отвращая от зла, указует путь истинный, Верно тайны храня, возглашает достоинства, Не бросает в беде, помогает он вовремя — Вот кто истинный друг, по словам добродетельных.
66
66 kṣīreṇātmagatodakāya hi guṇā dattāḥ purā te'khilāḥ kṣīrottāpamavekṣya tena payasā svātmā kṛśānau hutaḥ | gantuṃ pāvakamunmanastadabhavaddṛṣṭvā tu mitrāpadaṃ yuktaṃ tena jalena śāmyati satāṃ maitrī punastvīdṛśī || 66 ||
Молоко, смешавшись с водою, отдает ей свои достоинства, И в огонь вода низвергается, восприняв молока страдания. Видя друга участь печальную, молоко проливается следом И с водою соединяется23… Такова же и дружба праведных.
23.
Стихотворение отсылает к традиционному кулинарному приему: когда молоко кипятили, то в него лили воду, чтобы не дать ему убежать.
И Вишну пребывает здесь, и род врагов его могучий24, И скопище огромных гор, себе прибежище нашедших25, И грозный Вáдавы огонь с самвáртаками-облаками26… О сколько же всего вместить способно тело Океана!
24.
Имеются в виду асуры, соперники богов.
25.
Отсылка к мифу о Майнаке (см. прим. к строфе 28).
26.
Огонь Вадавы — в инд. миф. Вадавой называется морское чудовище с головою лошади, порожденное гневом мудреца Урвы. Огонь, который таится в Вадаве, в конце времен должен уничтожить мир. Облака самвартаки — облака, несущие гибель миру. В конце мира изливающиеся из них потоки воды зальют всю Вселенную, в них исчезнет Земля и все живые существа.
Из черепах лишь одна Курма27 была рождена на панцире мир держать. Дхрувы28 рожденье хвалить должно, ведь центром он стал светил всех движения. Есть же иные. Они, пользы другим не неся, и ввысь не поднимутся, Но и не смогут упасть — и рождены, и умрут как мошки в удумбаре29.
27.
Курма, великая черепаха, поддерживающая мироздание, одно из воплощений бога Вишну.
28.
Дхрува — сын царя Уттанапады. Изгнанный из дома мачехой, Дхрува в течение трех тысяч лет совершал аскетические подвиги. За это бог Вишну даровал ему планету Дхрувалока (Полярная звезда), которая с тех пор стала видимой в материальном мире.
29.
Имеется в виду плод фикуса кистевидного (Ficus racemosa).
Уничтожь в себе алчность, гордыню убей, терпения плод взрасти, Будь правдивым и следуй путем мудрецов, в грехе не ищи услад, Почитая достойных, врагов усмиряй, и скромность повсюду славь, Свою честь береги, сострадательным будь — и праведным станешь ты.
Душу, тело и речь добродетели полнит нектар, Всю Вселенную радует благодеяний их дар, Кроху чужих достоинств в гору они обратят, Сердцем вечно сияя — много ль таких? Навряд.
О стойкости
71
|| dhairyapaddhatiḥ || 71 ratnairmahābdhestutuṣurna devā na bhejire bhīmaviṣeṇa bhītim | sudhāṃ vinā na prayayurvirāmaṃ na niścitārthādviramanti dhīrāḥ || 71 ||
Не соблазнились сокровищем боги, Не испугались ужасного яда, Амритой30 вознаградились усилья — Стойкий от цели вовек не отступит.
30.
Амрита — напиток бессмертия, аналог нектара. Амрита была добыта богами пахтанием мирового Океана (Молочный океан). Сначала при пахтании из океана появился упомянутый в этой строфе яд халахала (калакута), который выпил Шива. От яда у него посинело горло, поэтому один из эпитетов Шивы — Нилакантха («Тот, у кого темно-синее горло»). Затем из Океана возникли разнообразные сокровища, в том числе слон Айравата, апсары, летающий конь Уччайхшравас и т. д. Последним сокровищем стала амрита.
72
72 prārabhyate na khalu vighnabhayena nīcaiḥ prārabhya vighnavihatā viramanti madhyāḥ | vighnairmuhurmuhurapi pratihanyamānāḥ prārabdhamuttamaguṇā na parityajanti || 72 ||
Даже взяться за дело страшится ничтожество; С полпути, убоявшись, отступит посредственность; Лишь высокие духом, сражаясь с препонами, Не оставят того, что свершить вознамерились.
Стыд — исток добрых качеств, как мать благородная, Чисто сердце его, кто ему верно следует, Те подвижники, жизнь оставляют счастливую, Обещаний не рушат, обетам привержены.
74
74 kvacidbhūmau śāyī kvacidapi ca paryaṅkaśayanaḥ kvacicchākāhāraḥ kvacidapi ca śālyodanaruciḥ | kvacitkanthādhārī kvacidapi ca divyāmbaradharo manasvī kāryārthī na gaṇayati duḥkhaṃ na ca sukham || 74||
Порой спать на земле, порою почивать на мягком ложе, Порой коренья есть, порой вкушать изысканные блюда, Порой носить тряпье, порой — из тонких тканей одеянье… И счастье и беда равны для тех, кто стоек в устремленьях.
Порицают иль хвалят законов блюстители, Приближается Лакшми31 иль вновь отдаляется, Жизнь сегодня иль с югою32 вместе окончится — Не отступят от цели воистину стойкие.
31.
Лакшми (или Шри) — богиня удачи и богатства, супруга Вишну.
32.
Юга — эра. Согласно традиционным индийским воззрениям, последовательно сменяют друг друга четыре юги — Крита-юга, Трета-юга, Двапара-юга и Кали-юга, образующие вместе Маха-югу (Великую югу). Мы живем в Кали-югу, которая началась в 3102 году до н. э.
76
76 kāntākaṭākṣaviśikhā na lunanti yasya cittaṃ na nirdahati kopakṛśānutāpaḥ | karṣanti bhūriviṣayāśca na lobhapāśā lokatrayaṃ jayati kṛtsnamidaṃ sa dhīraḥ || 76||
Стойкий, сердце которого взгляды красавицы Не изранят, и гнева не тронет пылание, И в силки не уловит алчба удовольствия, Одолеет триаду миров33, без сомнения.
33.
Триада миров (трилока) — небеса (сварга), земля и подземный мир (патала).
Уж лучше бы взойдя на горную вершину, вниз сорваться И тело раскроить о твердые иззубренные камни, Уж лучше руку в пасть зубастую змее засунуть или Низринуться в огонь, чем добродетель погубить навеки.
Обернется водою огонь, океан канавкой станет простой, Станет крохотным камешком Меру-гора34, и антилопою — лев, И змея обратится в гирлянду, а яд нектаром прольется вдруг Для того человека, кто миром любим за добродетелей свет.
Доброта — украшенье могущества, скромность речей — отваги, Страстей отсутствие — знания, и послушанье — учебы, Богатства — даренье щедрое, подвижничества — безгневность, Владыку красит терпение, а искренность красит дхарму. Но выше всего — добродетель, она всех достоинств исток.
Хоть грозной ваджрой он вооружен, хоть Айравата — верный его слон, Дружина — боги, крепость — небеса, хотя наставник — Брихаспати сам, А покровитель — Хари, все же он бывал в жестокой битве побежден35. В судьбе одной прибежище всем нам. Я говорю: «Позор людским тщетам».
35.
Ваджра — оружие Индры, соединяющее качества палицы, меча и копья. Айравата — белый слон с семью хоботами и четырьмя бивнями, вахана — средство передвижения бога Индры. Брихаспати — наставник и жрец богов, персонификация планеты Юпитер. Хари — эпитет Вишну. «… бывал в жестокой битве побежден» — согласно индийской мифологии, Индра несколько раз терпел поражения от различных противников, в том числе и от сына царя Ланки Раваны, получившего имя Индраджит (Победитель Индры).
Заключенная в тесной корзине змея, от голода ослабев И надежду утратив, свернулась клубком, но мышь прогрызла дыру И попала змее на обед. Так змея к свободе путь обрела. Возвышения или паденья людей причина одна — судьба.
Чтоб укрыться от солнца палящих лучей, плешивец тени искал, И по воле судьбы он у пальмы корней себе прохладу обрел. Но сорвавшийся с ветки увесистый плод темя ему раскроил. Коль удача оставит, куда б ни пошел — и беды следом бегут.
85
85 gajabhujaṅgavihaṅgamabandhanaṃ śaśidivākarayorgrahapīḍanaṃ | matimatāṃ ca nirīkṣya daridratāṃ vidhiraho balavāniti me matiḥ || 85 ||
Видя Луны или Солнца затмение, В путы слона или кобру попавшихся, И мудреца, жизнь влачащего в нищенстве, «Сколь же могуча судьба!» — восклицаю я.
То тряпье облаков, которым Укрывается месяц ночью, Поутру надевает солнце… Как же нищими не назвать их!
88
88 priyasakha vipaddaṇḍāghātaprapātaparaṃparā- paricayabale cintācakre nidhāya vidhiḥ khalaḥ | mṛdamiva balātpiṇḍīkṛtya pragalbhakulālava- dbhramayati mano no jānīmaḥ kimatra vidhāsyati || 88||
Судьба — гончар искусный, милый друг. Она меня, как глину смяв в комок, Закинула легко на бедствий круг И подгоняет палкою тревог. И кто сказать сумеет наперед, Что через день ей в голову взбредет?
Судьба, как ты глупа! О, прекрати усилья напрасные. Как стойкость гибнет в бедах увидать ужели надеешься? Но даже когда высохнут моря и горы разрушатся, То не сойдут со своего пути душою великие.
Власть судьбы надо всем в этом мире царит, ее не перебороть. Что предписано роком, постигнет тебя — никто не в силах помочь. Пусть из тучи в полнеба, хотя каждый день идет изобильный дождь, Но две-три только жалкие капли воды в клюв чáтаке36 попадут.
36.
Чáтака — легендарная птица, которая иногда отождествляется с сорочьей хохлатой кукушкой. Считалось, что у чатаки клюв загнут вверх, из-за чего она может питаться только дождевой водой.
Если зелени нет на кариры37 ветвях, весны ли это вина? Если в полдень не видят глаза у совы, солнца ли это вина? Если чатаке струй не досталось дождя, облака ль это вина? Письмена, что судьба начертала на лбу, никто не в силах стереть.
37.
Карира — дерево без листьев, растущее в засушливых районах Азии и Африки.
Богов мы свято чтим, и все-таки судьбе они покорны. Хвалить судьбу? Дары ее определяет все же карма. Коль карма правит всем, к чему тогда судьба, бессмертных сонмы? Восславлю карму я — над нею и сама судьба не властна.
Слава карме! По воле ее обречен по небу Сурья38 бродить, Брахма был заточен в мировое яйцо, словно в сосуде гончар39, В десяти воплощениях беды терпеть сам Вишну был принуждён40, Даже Шиву сумела заставить она в капáлу41 руки сложить.
38.
Сурья — бог Солнца.
39.
Бог Брахма рождается в яйце, которое плавает по волнам Вселенского Океана. Затем силой своей мысли Брахма разделяет яйцо надвое. Из верхней половины яйца возникает небо, из нижней — земля.
40.
Согласно индийским мифам, бог Вишну неоднократно воплощался в земных существ. Наиболее известные и почитаемые его воплощения (аватары) — Кришна и Рама, главный герой «Рамаяны».
41.
То есть сложить руки в чашу для подаяния (капалу). Здесь содержится отсылка к мифу, согласно которому Шива отсек у Брахмы одну из голов и за это был обречен быть аскетом.
Ты благую богиню42, мудрец, ублажай, коль хочешь стяжать наград. Она недруга в друга, глупца в мудреца, в праведника — подлеца, Яд смертельный в нектар в один миг обратит, сокрытое дело — в явь. Восхвали же ее и усилий не трать на добродетели зря.
42.
В оригинале использовано слово «bhagavatī», один из эпитетов богини удачи и богатства Лакшми.
И роскошный дворец, красота юных дев, и белый царственный зонт — Счастье это является плодом цепи из множества дел благих. Но порвалась она, словно жемчуга нить во время любовных игр, И, гляди, в тот же миг рассыпается всё, катясь на сотни сторон.
О пáндит43, сотворить решил благое дело или злое? Так поразмысли-ка сперва ты о последствиях возможных. Поспешность неуместна здесь, ведь плод деяния любого, Как острый ядовитый шип, ужалить может прямо в сердце.
Кто в бирюзовом горшке варит кунжут на огне, сандалом питаемом, Лемехом кто золотым почву взрыхляет, чтоб в ней калóтропис44 вырастить, Камфоры рубит стволы, дабы поля оградить, что просом засеяны — Вот он, злосчастный глупец, что в мире кармы живя, аскезою брезгует.
44.
Калотропис — тропическое растение, обладающее ядовитым млечным соком. В индийской медицине использовался как компонент в составе лекарственных препаратов.
97
97 naivākṛtiḥ phalati naiva kulaṃ na śīlaṃ vidyāpi naiva na ca yatnakṛtāpi sevā | bhāgyāni pūrvatapasā khalu sañcitāni kāle phalanti puruṣasya yathaiva vṛkṣāḥ || 97 ||
Ни краса, и ни род, и ни сонм добродетелей Не даруют наград, ни усердье, ни знание. Лишь заслуги, что в прошлых рожденьях накоплены, Как деревья плодом одаряют со временем.
Ты врага поразишь, и на Меру45 взойдешь, достигнешь морских глубин, И торговлю, и сотни наук и искусств сумеешь ты превзойти, Даже в небо ты, птице подобно, взлетишь, усилия приложив. Невозможное карма творит… Но зачем возможное губит зря?
45.
Меру — священная гора, которая в индийской мифологии считается центром всех материальных миров.
Стольным градом становится чаща дремучая, Каждый встречный — и братом, и другом всепреданным, Вся земля дорогими каменьями полнится Для того, чьи деянья благие бесчисленны.
Славлю я божество, знак которого мáкара. Не опишешь словами дела его дивные. Шива, Брахма и Вишну, владыки великие, Его волею — газелеоких прислужники48.
Улыбками, жестами, робкой стыдливостью, Игриво-лукавыми взглядами искоса, Речами, любовными играми, ревностью — Всем этим пленяют нас девы прекрасные.
3
3 bhrūcāturyātkuñcitākṣāḥ kaṭākṣāḥ snigdhā vāco lajjitāntāśca hāsāḥ | līlāmandaṃ prasthitaṃ ca sthitaṃ ca strīṇāmetadbhūṣaṇaṃ cāyudhaṃ ca || 3 ||
Изгибы бровей искусные, томные взгляды искоса, Нежность речей любовных, улыбка чуть-чуть стыдливая, В каждом шаге и жесте — неторопливость дивная, Все это украшение женщин и их оружие.
4
4 kvacitsabhrūbhaṅgaiḥ kvacidapi ca lajjāparigataiḥ kvacidbhūritrastaiḥ kvacidapi ca līlāvilasitaiḥ | kumārīṇāmetairmadanasubhagairnetravalitaiḥ sphurannīlābjānāṃ prakaraparikīrṇā iva diśaḥ || 4 ||
Как много, погляди, здесь девушек собралось быстроглазых. Как много юных лиц — испуганных, стыдливых иль игриво Глядящих на тебя, иль брови изгибающих надменно — Как будто все вокруг заполонило лотосов сиянье!
Лик, затмивший Луну, очи, что красотой цвет лотоса превзойдут, Ярче золота тело, каскады волос, манящие черных пчел, Совершенные груди — как лоб у слона, и бедер крутой изгиб, Речи нежные — вот украшения дев, что им природой даны.
6
6 smitaṃ kiñcinmugdhaṃ saralataralo dṛṣṭivibhavaḥ parispando vācāmabhinavavilāsoktisarasaḥ | gatānāmārambhaḥ kisalayitalīlāparikaraḥ spṛśantyāstāruṇyaṃ kimiva na hi ramyaṃ mṛgadṛśaḥ || 6 ||
Сколь сладостно смотреть на девушку, едва она созрела — Наивная еще улыбка, чарованье нежных взоров, Кокетливых речей, текущих нежно-сладкие потоки, И в поступи уже любовных игр таится предвещанье.
Что должны созерцать мы? Глаза юных дев, блестящие от любви. Что должны обонять? Их дыханье. Их речь — вот что мы слушать должны. Что должны мы отведать? Бутоны их губ. Коснуться? Прекрасных тел. И о чем помышлять нам всегда надлежит? О множестве их проказ.
8
8 etāścaladvalayasaṃhatimekhalottha- jhaṅkāranūpuraparājitarājahaṃsyaḥ | kurvanti kasya na mano vivaśaṃ taruṇyo vitrastamugdhahariṇīsadṛśaiḥ kaṭākṣaiḥ || 8 ||
Эти сладкие звуки — браслетов бряцание, Что чаруют сильнее гусиного клёкота, Эти взгляды невинные ланей испуганных… И теряем мы волю пред юными девами.
Ее черные косы смиренья полны, как шрути — глаз глубина, И сияет во рту ее снега белей «дваждырожденных» ряд, На груди, что подобна слоновьему лбу, «освободившихся» нить. О прекрасная! Тело спокойно твое, но в нас возбуждает страсть51.
51.
Стихотворение основано на игре слов. Волосы героини saṃyaminaḥ, то есть «заплетены» или же «смиренны» (подобно подвижникам). Дваждырожденные — образное выражение, обозначающее «брахманы» и «зубы». Освободившиеся — жемчужины (освобожденные из раковины), а также те, кто достиг освобождения от круговорота перерождений.
Грудь высокая, взгляды лукавых очей и трепет бровей-лиан, Губ исполненных сладостной страсти бутон пронзают меня насквозь. Но сильнее волнует полоска волос меж бёдер ее — она Словно линия букв с пожеланием благ, что бог любви начертал.
Грудь тяжелая, как Юпитер53, лик-луна затмевает солнце, И сияет, ступая плавно, дева, словно планет собранье.
53.
Игра слов: на санскрите «guru» означает одновременно «тяжелый» и «планета Юпитер».
18
18 tasyāḥ stanau yadi ghanau jaghanaṃ ca hāri vaktraṃ ca cāru tava citta kimākulatvam | puṇyaṃ kuruṣva yadi teṣu tavāsti vāñchā puṇyairvinā na hi bhavanti samīhitārthāḥ || 18 ||
Если груди ее упруги, если бедра ее пленительны, Если ликом она чарует, чем, душа моя, ты взволнована? Если к ней все твои стремления, не сходи с пути добродетелей, Ведь без праведных дел не сможешь ты достигнуть желанной цели.
Лет юных аромат, что предвещает наслажденья страсти, Надежнейший залог грядущих скоро Мáданы триумфов, Чар новых волшебство, надолго похищающее душу — Кто сможет устоять пред девою с газельими очами?
Чье сердце не похитит разговор наедине с газелеокой девой? Сокрыты в нем пленительная сладость, любовной страсти нежные потоки, И сладкозвучье слов, невинность, робость, и близости волнующая жажда, Доверчивость, природная краса и предвещание восхода Смары54.
«Нет» и «нет» повторяет упрямо она, покуда страсть не пришла, Но едва пробудилось желание в ней, оно побеждает стыд, И, охвачена нежным томленьем, смела ставши в любовной игре, Наслаждение дарит свободно тогда семьи благородной дочь.
На груди у любимого, разметав вольно косы И глаза на мгновение иногда открывая, Возлежит дева юная, распаленная страстью, А счастливец пьет сладостный мед губы ее нижней.
Когда, после объятий страстных, В ее глазах полуприкрытых Ты наслаждения видишь отблеск, Знай — истинно любовь свершилась.
27
27 idamanucitamakramaśca puṃsāṃ yadiha jarāsvapi mānmathā vikārāḥ | tadapi ca na kṛtaṃ nitambinīnāṃ stanapatanāvadhi jīvitaṃ rataṃ vā || 27 ||
Недостойно страсть выказывать мужчинам, У которых голова сединой покрылась. Равно женщинам с увянувшею грудью Наслаждений Мáданы стыдно домогаться.
О юности
28
|| anantaraṃ yauvanaprasaṅgaḥ|| 28 rājaṃstṛṣṇāmburāśerna hi jagati gataḥ kaścidevāvasānaṃ ko vārtho'rthaiḥ prabhūtaiḥ svavapuṣi galite yauvane sānurāge | gacchāmaḥ sadma tāvadvikasitakumudendīvarālokinīnā- mākramyākramya rūpaṃ jhaṭiti na jarayā lupyate preyasīnām || 28 ||
Не было в мире, о царь, тех, кто конец положил пучине желания. Что нам обилье богатств, если утрачены все стремления юности? Лучше вернемся домой. Там нас любимые ждут. Их очи — что лотосы. Ждать мы не станем, пока будет взята красота подкравшейся старостью.
Страсти обитель и возникновенья причина Сотен страданий, что в Нáраке55 нас ожидают, Семя, в котором таится ума помраченье, Знанья луну позастившая черная туча, Друг бога Камы единственный, список поэмы, Где без труда о любом ты грехе прочитаешь — Вот она, юность, и не отыскать в этом мире Места иного, где столько бы зла накопилось.
55.
Нáрака — индийский аналог Ада. В Нáраке умершие претерпевают мучения за проступки, совершенные при жизни.
Туча, льющая дождь на древо безумной страсти, Быстротекучий поток сладостных игр любовных, Камы надежный друг, сокровищница блаженства, Море, в волнах которого жемчуг речей искусных, Полной луны сиянье, которое пьют чакóры56 Взоров красавиц стройных — юность, скажи, поведай, Есть ли на этом свете хоть бы один счастливец, Что не изведал вовсе дивных твоих мучений?
В этой сансаре сносить горький служенья позор владыкам негоднейшим Как бы могли мудрецы, не запятнавшие ум, покой сохраняя свой, Если бы не было дев лотосоглазых, чей лик — сияние месяца, Бёдра качаются чьи, чей тонкий стан наклонен грудями тяжелыми?
Лучше жить на склонах Химавáта57, Где на камни брызжут волны Ганги, Где в пещерах сиддхи58 обитают, Где деревьев ветки изломал Хары бык59 могучими плечами… Но, увы, приходится склоняться Даже мудрецам пред господином, Ибо существуют в мире девы С олених испуганных очами — Смары беспощадное оружье.
57.
Химават («Снежный»), или Хималай — вершина Гималаев, в инд. мифологии высочайшая из гор после Меру, а также божество этой горы.
Ты побегами бамбука одаряй лесных газелей И травою куша60, срезав ее лезвием из камня, Или бетелем61, что бледен, словно щеки у шакиек62, Ногти выкрасив шафраном, угощай красавиц томных.
60.
Куша — трава, которая в индуизме и буддизме почитается священной. Используется, в частности, для приношения богам и для изготовления подстилок для сидения во время медитации.
62.
Шакийки — женщины из народа шакья, потомков скифов, обитавшего в северо-западной части Индии.
35
35 asārāḥ sarve te virativirasāḥ pāpaviṣayā jugupsyantāṃ yadvā nanu sakaladoṣāspadamiti | tathāpyetadbhūmau na hi parahitātpuṇyamadhikaṃ na cāsminsaṃsāre kuvalayadṛśo ramyamaparam || 35 ||
Не стоят ничего утехи плоти, коими пресыщен. И разве этот мир, обитель зол, не заслужил презренья? И все же на земле нет большей добродетели, чем помощь. В сансаре этой нет прекрасней ничего лотосооких.
Мудрые, предубежденья отбросив, Взвесьте вы все и скажите открыто: Бедрам красавиц, пылающим страстью, Должно служить нам иль горным пещерам?
37
37 saṃsāre svapnasāre pariṇatitarale dve gatī paṇḍitānāṃ tattvajñānāmṛtāmbhaḥplavalalitadhiyāṃ yātu kālaḥ kadācit | no cenmugdhāṅganānāṃ stanajaghanaghanābhogasaṃbhoginīnāṃ sthūlopasthasthalīṣu sthagitakaratalasparśalīlodyamānām || 37 ||
В сансаре эфемерной, подобной сновиденью, есть два пути у мудрых: В нектарном океане познанья высших истин привольно плавать мыслью, Или игре предаться взаимных наслаждений с прекрасногрудой девой, Касаньями ладоней в ней пылкость пробуждая, сокрытую меж бедер.
«Как прекрасна она! Точно лотос — глаза, и бедра ее круты, Высока ее грудь, и лицо — как луна, изящны дуги бровей!» Так при виде красавицы даже мудрец хмельным становится вмиг, Хоть мешок с нечистотами лишь перед ним. Увы, то женщины власть.
Водоворот суеты, непослушания дом и город безумия, Совокупленье грехов, поле, что вместо зерна обманом засеяно, Яма идущему в рай, ровный до Нáраки путь, иллюзий вместилище, Яд из нектара она. Кто же ее сотворил — прекрасную женщину?
46
46 no satyena mṛgāṅka eṣa vadanībhūto na cendīvara- dvandvaṃ locanatāṃ gataṃ na kanakairapyaṅgayaṣṭiḥ kṛtā | kiṃ tvevaṃ kavibhiḥ pratāritamanāstattvaṃ vijānannapi tvaṅmāṃsāsthimayaṃ vapurmṛgadṛśāṃ mando janaḥ sevate || 46 ||
Коли правду сказать, не луна этот лик, и пара синих очей — То не лотос цветущий, и тело совсем не золото у нее. Это все лишь поэтов сравнения, но готов, однако, глупец, Телу газелеокой покорно служить из кожи, мяса, костей.
47
47 līlāvatīnāṃ sahajā vilāsāsta eva mūḍhasya hṛdi sphuranti | rāgo nalinyā hi nisargasiddhastatra bhramatyeva mudhā ṣaḍaṅghriḥ || 47 ||
Взглянет едва лишь красотка игриво — И поражает глупца прямо в сердце. Лотос вот так же природным румянцем Вводит кружащихся пчел в заблужденье.
Уж если лик ее — воистину, самой луны сиянье, И лотосы — глаза, и медоносны губ ее бутоны, Скажите, отчего сей свежий плод, что сладостью прельщает, С течением годов становится вместилищем отравы?
Чарует взгляд прекрасная река, Но на нее гляди издалека: Колышутся три дивные волны — Три складки64, что на животе видны, И грудь высокую сравнил бы всяк С четою в небо взмывших чакравак65, А взглянешь выше — будто слепнешь вмиг, Так ярко блещет ясный лотос-лик, Но подойдешь поближе к ней — пожрет Тебя сансара, как водоворот.
64.
Три складки на животе — один из традиционных элементов женской красоты, по индийским представлениям.
65.
Чакравака — водоплавающая птица, в классической индийской литературе считалось, что чакраваки живут неразлучными парами.
Тот искусный рыбак, на чьем знамени мáкара68, Удит не на крючок — на прекрасную женщину, Чтобы рыб, привлеченных бутонами губ ее, На желанья огне после жарить безжалостно.
Не блуждай, душа моя странник, ты по лесу женского тела, Где меж гор-грудей затаился беспощадный разбойник Смара.
55
55 vyādīrgheṇa calena vakragatinā tejasvinā bhoginā nīlābjadyutināhinā paramahaṃ daṣṭo'smi taccakṣuṣā | daṣṭe santi cikitsakā diśi diśi prāyeṇa dharmārthino mugdhākṣīkṣaṇavīkṣitasya na hi me vaidyo na cāpyauṣadham ||55||
Лучше б кобра меня укусила, раздув в ярости свой капюшон… Но, увы, я сиянием лотосов-глаз девы прекрасной сражен. От укуса змеи мне сумел бы помочь лекаря мудрый совет. Для того же, кто страждет от яда любви, ни врача, ни лекарства нет.
Сладкое пенье пленило мой слух, движения танца — взгляд, Терпкий вкус поцелуя — уста, ноздри мои — аромат, А осязанье — касанья грудей… и вот я забыть готов О цели высшей, жестоко обманут пятеркой алчных плутóв69.
69.
Пять плутов — пять перечисленных в стихотворении органов чувств (слух, зрение, вкус, обоняние, осязание).
57
57 na gamyo mantrāṇāṃ na ca bhavati bhaiṣajyaviṣayo na cāpi pradhvaṃsaṃ vrajati vividhaiḥ śāntikaśataiḥ | bhramāveśādaṅge kimapi vidadhadbhaṅgamasakṛ- tsmarāpasmāro'yaṃ bhramayati dṛśaṃ ghūrṇayati ca || 57 ||
Заклятьем не изгнать и невозможно исцелить лекарством И уничтожить, хоть ты сотню проведи обрядов разных, Ту страшную болезнь, то помраченье, насланное Смарой. И бьешься в корчах ты, и словно все плывет перед глазами.
58
58 jātyandhāya ca durmukhāya ca jarājīrṇākhilāṅgāya ca grāmīṇāya ca duṣkulāya ca galatkuṣṭhābhibhūtāya ca | yacchantīṣu manoharaṃ nijavapurlakṣmīlavaśraddhayā paṇyastrīṣu vivekakalpalatikāśastrīṣu rajyeta kaḥ || 58 ||
Кто же станет продажную девку любить? Её за кроху богатств Может всякий купить, кто захочет — слепец, калека, старик, урод, Деревенщина грубый, проказой больной, рожденный в худом роду… Как отточенный нож отсекает она познанья нежную ветвь.
Разве станет человек благородный целовать бутоны губ куртизанки? Ведь в сосуде этом мерзкие слюни слуг, воров, прихлебателей, актеров.
Об очарованных и преодолевших чары
61
|| suviraktadurviraktapaddhatiḥ || 61 dhanyāsta eva dhavalāyatalocanānāṃ tāruṇyadarpaghanapīnapayodharāṇām | kṣāmodaropari lasattrivalīlatānāṃ dṛṣṭvākṛtiṃ vikṛtimeti mano na yeṣām || 61 ||
Счастлив тот, кто души не теряет спокойствия, Видя девушек юных с лукавыми взглядами Глаз газельих, гордящихся грудью упругою, Животом, на котором три складки пленительных.
О дева, взгляды не бросай из-под ресниц, прикрытых томно. Оставь, оставь свою игру, не трать усилий понапрасну. Ведь годы юности ушли, о лесе наши помышленья. Разорвалась иллюзий сеть, и мир для нас теперь былинка.
Зачем же на меня она бросает взгляды беспрестанно? К чему лукавый блеск очей ее, на лотосы похожих? Давно уже меня не жалит пламя, вызванное Смарой. Давно уже… И все ж негодница игры не прекращает.
64
64 kiṃ kandarpa śaraṃ kadarthayasi re kodaṇḍaṭaṅkāritai re re kokila komalaṃ kalaravaṃ kiṃ vā vṛthā jalpasi | mugdhe snigdhavidagdhamugdhamadhurairlolaiḥ kaṭākṣairalaṃ cetaścumbitacandracūḍacaraṇadhyānāmṛtaṃ vartate || 64 ||
О Кандарпа, напрасно ты руку трудишь, опять звеня тетивой. О кукушка70, напрасно твой сладостный крик звенит под кровлей лесной. О невинная, взор твой игрив и лукав, но дух не смущает мой. Мои помыслы ныне о Шивы стопах, и в том я обрел покой.
70.
Имеется в виду индийская кукушка (кокил), обладающая сладкозвучным голосом.
Хоть в разлуке, но поистине вместе те, чьи души пребывают в единенье. Ну, а те, чьи сердца разъединились, хоть и вместе, но поистине в разлуке.
66
66 kiṃ gatena yadi sā na jīvati prāṇiti priyatamā tathāpi kim | ityudīkṣya navameghamālikāṃ na prayāti pathikaḥ svamandiram || 66 ||
Вновь облака появились, время дождей предвещая. Видя их, путник подумал: «Коль умерла она, проку Нет мне домой возвращаться. Коли жива, то тем боле…»71
71.
Подразумевается, что если жена путника не умерла от тоски в разлуке, следовательно, она его не любит.
О мудрые, довольно же утех с прекрасными девами. Наука, дружба, состраданье пусть вам станут подругами. Ни мандалы грудей высоких, что украшены перлами, Ни бедр округлости не будут вам прибежищем в Нáраке.
Возлюбленной слова и сладость губ, лица-луны сиянье, Дыханья аромат и трепетные чаш-грудей касанья — Что это для того, кто, постоянно в йоге упражняясь, Льет вековечный свет соединенья разума и духа?
Когда я пребывал в невежестве, рожденном мраком Смары, Тогда казался мне, что этот мир из дев прекрасных создан. Когда же исцелил я зренье мазью истинного знанья, Увидел я тогда, что вечный Брахман72 — вот что суть Вселенной.
72.
Брахман — в индийской философии этим понятием обозначается высший абсолют, творец Вселенной и ее жизненное начало.
Храбрецы лоб слону рассекают взбешенному И без страха выходят на льва разъяренного. Но немного найдется — скажу перед сильными — Одолевших Кандарпы гордыню великую.
Только до той лишь поры правым шагаем путем, владеем мы чувствами, Только до той лишь поры стыд сохраняется в нас и скромность пристойная, Стрелы пока не вонзят в сердце нам взоров своих в ресниц оперении, Луки бровей натянув туго, до самых ушей, прекрасные женщины.
Пускай писаний ты знаток и добродетели привержен, Но мало в мире есть людей, идущих правыми путями. Довольно взгляда одного прекрасных глаз лианобровой — И распахнется тут же дверь, ведущая в глубины Ада.
Хоть одноглаз тот пёс, худой, хромой, безухий и бесхвостый, И тело все его гноящимися язвами покрыто, От голода ослаб, влачится, старый, с черепком на шее, Но суке вслед ползет… И над ничтожным Мáдана всевластен.
Кто женщину отвергнет, никогда не обретает истины плода. Она — Цветочнострелого75 печать, лишь ей дано судить и награждать. Ты на презревших женщину взгляни — безжалостно наказаны они. И сколь нелеп у недоумков вид: тот наг, а этот наголо обрит, В пучки власы свои заплел иной, или гордится длинною косой, И с черепом как с чашей, сумасброд, таскается и подаяний ждет76.
75.
Бог любви Кама вооружен луком и цветочными стрелами.
76.
Иронично описываются различные виды индийских аскетов.
Дней былых мудрецы, хоть и жили они водою, ветром, травой, В помраченье впадали, едва увидав лик-лотос прекрасных дев. Если ж люди простые, которые рис едят и пьют молоко, Свои чувства сумеют сдержать, в океан и горы Виндхья77 сойдут.
77.
Виндхья — горная цепь в центральной Индии, являющаяся северной границей Деканского плоскогорья.
Покрылись снова кончики ветвей побегами свежими, И ветер ароматен, и кричат кукушки так сладостно, И женщин лица, как луна, блестят жемчужными каплями… Прекраснее становится весь мир порою весеннею.
На манго бутоны, алые словно разлуки пламя, Томясь о своих любимых, кóкилов самки глядят. Но ветры из рощ сандаловых гонят тоску и усталость, Повсюду неся с собою пáталы79 аромат.
79.
Пáтала — тропическое растение из рода бигноний (Bignonia suaveolens).
Кто же страсти не исполнится весной, Когда манго изобильно расцветет, И разносится повсюду аромат, И все пчелы от него пьяным-пьяны?
87
87 acchācchacandanarasārdrakarā mṛgākṣyo dhārāgṛhāṇi kusumāni ca kaumudī ca | mando marutsumanasaḥ śuci harmyapṛṣṭhaṃ grīṣme madaṃ ca madanaṃ ca vivardhayanti || 87 ||
Жены, чистым сандалом тела умастившие, Лунный свет, и цветы, и купанья приятные, Ветер, веющий мягко, веранда уютная81 Разжигают в нас летом желанья любовные.
81.
Имеется в виду плоская крыша дома, служащая местом отдыха.
Сияние Луны, и аромат гирлянд, и опахала Приятный ветерок, пыльца цветов, сандаловое масло, И легкое вино, одежды тонкие, красавиц взоры — Всем этим в лета дни нередко наслаждаются счастливцы.
89
89 sudhāśubhraṃ dhāma sphuradamalaraśmiḥ śaśadharaḥ priyāvaktrāmbhojaṃ malayajarajaścātisurabhiḥ | srajo hṛdyāmodāstadidamakhilaṃ rāgiṇi jane karotyantaḥkṣobhaṃ na tu viṣayasaṃsargavimukhe || 89 ||
Просторный чистый дом в дрожащих бликах лунного сиянья, Подруги лотос-лик, благоуханье нежное сандала И аромат цветов — все это пробуждает в сердце радость, Но только не у тех, кто отрешился от мирских желаний.
Облака устлали небо, землю — кáндали цветущий, Ветер веет ароматы свежих кутаджи, кадáмбы83, Оглашаются лесные чащи криками павлинов, Нынче все пьяны любовью — и счастливый, и несчастный.
83.
Кандали — банановое дерево. Кутаджа — Wrightia antidysenterica, дерево с цветами белого цвета. Кадамба — дерево с ароматными оранжевыми цветами, расцветает в начале сезона дождей.
То молния сверкнет, то кéтаки84 взволнуют ароматы, То в тучах слышен гром, то возгласы доносятся павлинов… О как же тяжелы в сезон дождей для жен прекрасноглазых Дни долгие разлук, несущие любовное томленье!
84.
Кетака — пандан ароматнейший (Pandanus odoratissimus), индийское растение с душистыми цветами оранжево-желтого цвета.
94
94 asūcīsañcāre tamasi nabhasi prauḍhajalada- dhvaniprājñaṃmanye patati pṛṣatānāṃ ca nicaye | idaṃ saudāminyāḥ kanakakamanīyaṃ vilasitaṃ mudaṃ ca mlāniṃ ca prathayati pathi svairasudṛśām || 94 ||
Когда в кромешной тьме на горделиво вздыбившемся небе Рокочет громко гром, и тучи щедро ливень проливают, То молний яркий блеск, прекрасный, точно золота полоски, И тешит и страшит газелеоких, жаждущих свиданья.
Ливень не умолкая стучит, и нельзя покинуть сегодня дом. Длинноокая дева, иззябнув, дрожит, в объятьях ищет тепла. А прохлада и дождь, что ветра принесли, усталость гонят из нас. Так с возлюбленной вместе ненастные дни счастливцам радость дарят.
Кому в осенние часы ночные Не довелось, проснувшись среди ночи И пригубив вина медовый хмель, Любви предаться с пылкою подругой, В уединении на крыше дома, А после, утомясь от наслаждений, И мучаясь невыносимой жаждой, Испить воды прозрачной из кувшина, В которой расплескался лунный свет, Налитою лианами-руками Возлюбленной прекрасной, что дрожат Слегка после мгновений дивных страсти, Воистину, тот жалкий неудачник.
Молоком, простоквашей и маслом топленым насытившись, Умастив свое тело шафрановой мазью кашмирскою, Утомясь от любовных забав с крепкогрудыми женами, В дни зимы отдыхают счастливцы, набивши рот бетелем.
Кунды раскрылись цветы, пчел ароматом пьяня, плывущим по воздуху. Зябко мандáра дрожит — холодно от ветерка росистыми утрами. Те, кто объятий лишен газелеоких подруг, теплом одаряющих, Долгие ночи часы вынуждены коротать как в Ямы обители85.
85.
Кунда — один из видов жасмина. Мандара — коралловое дерево (эритрина). Яма — бог смерти.
Скулы целуют открыто у газелеоких, Волосы треплют и стоны из губ вырывают, Лезут под канчуку86, груди лаская бесстыдно, И волоски заставляют вздыматься на теле, С бедер дрожащих безжалостно рвут одеянья Шиширы87 ветры, как сластолюбивые виты88.
86.
Канчука — женская одежда типа кофты, закрывающая верхнюю часть тела.
87.
Шишира — сезон холодов, длится с середины января по март и состоит из месяцев магха и пхальгуна.
88.
Вита — профессиональный приживал, часто комедийный персонаж в санскритской драматургии.
Ветер шиширы, словно любовник, игру с газелеокой ведет. Он прическу растреплет и платье сорвет, заставит веки смежить, Волоски поднимает на теле — дрожит бедняжка от страстных ласк, И изранены, как от укусов, уста89, и рвется вздох из груди.
89.
Укусы губ — один из видов любовной ласки. В «Камасутре» говорится: «Места для кусания зубами — те же, что и для поцелуев, кроме верхней губы, внутренней поверхности рта и глаз» (перевод А. Я. Сыркина). Губы, искусанные зубами возлюбленного или возлюбленной, — образ, часто встречающийся в классической индийской литературе.
Так заканчиваются «Сто строф о любовной страсти», сочиненные великим йогином Бхартрихари. Наставникам слава! Да не будут препятствий! Слава божественной Сарасвати!
Сто строф об отречении от мирских страстей (Вайрагьяшатака)
Тот, чье чело украшено тонким серпом полумесяца, Тот, кто одним мановением Каму, как мошку, спалил, Тот, в чьем сиянье рассеивается тьма заблуждений безбрежная В обители йогинов, славься светильник знания — Хара!90
90.
Хара — эпитет Шивы. «Тот, кто одним мановением // Каму как мошку спалил» — отсылка к мифу, изложенному, в частности, в поэме Калидасы «Рождение Кумары» (Калидаса. Рождение Кумары. — В кн.: Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М., 1977). Для того, чтобы уничтожить демона Тараку, угнетавшего богов, Ума (Парвати), дочь Химавата, должна была родить от Шивы бога войны Кумару. Однако Шива, занятый медитацией, не обращал на Уму никакого внимания. Тогда Кама предложил Индре поразить Шиву своей цветочной стрелой. Но едва Кама натянул лук, как Шива обратил на него свой третий глаз и, испустив из него молнию, испепелил бога любви.
Я скитался в далеких опасных краях, награды не обретя; Я бесплодно служил негодяям, забыв про касту, род свой и честь; Как ворона кормился в чужих я домах, отбросив совесть и стыд; Но опять разеваешь ты пасть, о алчба! Когда ж насытишься ты?
Землю рыл я, сокровища тщетно ища, руду добывал в горах, Океан переплыл я по бурным волнам, владыкам служил как пёс, И на кладбищах91 ночи без сна проводил в немолчном чтении мантр, Но истертой монеты — и той не обрел. Так смилуйся, о алчба!
91.
Кладбище — в оригинале «шмашана», место сожжения трупов умерших. Шмашаны играют важную роль в тантрических ритуалах.
Терпеть насмешек яд мне приходилось, сдерживая слезы; С пустой душой служа, смеяться должен был я через силу; Склонялся низко я пред богачом, от злата отупевшим; Алчбы моей тщета! Доколе под твою плясать мне дудку?
Чего мы не творим для поддержанья жизни эфемерной! Ее сравнить бы мог я с каплей влаги на листе кувшинки. И все же мы грешим пред богачом, алчбою одержимым, Себя превознося, утратив разом гордость, стыд и разум.
6
6 kṣāntaṃ na kṣamayā gṛhocitasukhaṃ tyaktaṃ na santoṣataḥ soḍhā duḥsahaśītavātatapanakleśā na taptaṃ tapaḥ | dhyātaṃ vittamaharniśaṃ niyamitaprāṇairna śaṃbhoḥ padaṃ tattatkarma kṛtaṃ yadeva munibhistaistaiḥ phalairvañcitāḥ || 6 ||
Не смирения ради смирялись и кров неволей бросили мы. Не подвижничали, хоть терпели и зной, и ветер, и холода. Не о Шамбху92 радели мы ночью и днем, к богатству устремлены. Уподобились муни93 в деяниях, но обмануты их плодом.
92.
Шамбху — одно из имен Шивы.
93.
Муни — подвижник, молчальник.
7
7 bhogā na bhuktā vayameva bhuktā- stapo na taptaṃ vayameva taptāḥ | kālo na yāto vayameva yātā- stṛṣṇā na jīrṇā vayameva jīrṇāḥ || 7 ||
Яств не отведав, изъедены сами. Пост не свершая, себя иссушили. Нет, то не время прошло — мы уходим. Мы увядаем — не наши желанья.
Желаний больше нет, никто вокруг не взглянет с уваженьем, Ровесники-друзья, что дороги как жизнь, давно на небе. В глазах густой туман, с трудом встаю, на посох опираясь… Но и теперь, увы, трепещет плоть, лишь вспомяну о смерти.
Вода реки Надежды — из иллюзий, и зыбит пену в ней волна алчбы. В ней крокодилы страсти притаились, сомнений птицы поверху кружат. Тревоги берега над ней нависли, и заблуждений манит круговерть. Лишь йогины, очистившие душу, преодолеть препятствия смогли.
Не вижу блага я во всем, что порождается сансарой. И страшно мне, едва помыслю о плодах благодеяний. Ведь добрые дела даруют наслаждения мирские, Которые таят лишь беды для того, кто им привержен.
Пускай их долог век, покинут нас влечения мирские. Чего же ради мы должны от них заранее отречься? Но сами уходя, они когтями душу истерзают. Коль мы отбросим их, то насладимся радостью покоя.
13
13 brahmajñānavivekanirmaladhiyaḥ kurvantyaho duṣkaraṃ yanmuñcantyupabhogabhāñjyapi dhanānyekāntato niḥspṛhāḥ | saṃprāptānna purā na saṃprati na ca prāptau dṛḍhapratyayā- nvāñchāmātraparigrahānapi parityaktuṃ na śaktā vayam || 13 ||
Невозможное могут творить мудрецы, постигнув Брахмана94 суть. От желаний свободны они, и алчба покой их не возмутит. Ну, а мы коротаем свой век в нищете, не выбиться нам из нужды, Но не можем отречься от жажды богатств, которых не обретем.
94.
Брахман — высший абсолют, творец Вселенной и ее жизненное начало.
Те благие, что в горных пещерах живут, провидят Брахмана свет. На колени к ним птицы слетают и пьют отрадную влагу слез. Мы же тешим себя, краткой жизни года лишь попусту расточив На дворцы и беседки, сады и пруды — иллюзий цепкую сеть.
15
15 bhikṣāśanaṃ tadapi nīrasamekavāraṃ śayyā ca bhūḥ parijano nijadehamātram | vastraṃ viśīrṇaśatakhaṇḍamayī ca kanthā hā hā tathāpi viṣayā na parityajanti || 15 ||
Я подачкою пресной единожды в день насыщаюсь едва; Сам себе услужаю, а ложе мое — лишь листва да трава; Вся одежда на мне — к лоскуту лоскуток и дыра на дыре, Но по-прежнему корчится тело мое на желаний костре.
Поэты в сотнях строк нам голову морочат, называя Сосудом золотым грудь женскую, хоть это комья мяса, Лицо зовут луной, хоть рот «луны» слюною мерзкой полон, И с головой слона равняют бёдра, что смердят мочою.
Хара — вот кто любовник: от тела жены забрал половину он. Хара — вот кто аскет: он свободен от уз привязанности к страстям. Остальные же ядом безжалостных стрел Кандарпы поражены — Ни желаний не могут своих утолить, ни отрешиться от них.
18
18 ajānandāhātmyaṃ patatu śalabhastīvradahane sa mīno'pyajñānādbaḍiśayutamaśnātu piśitam | vijānanto'pyete vayamiha vipajjālajaṭilā- nna muñcāmaḥ kāmānaha ha gahano mohamahimā || 18 ||
Пусть мотылек в огонь летит, не зная о грозящей смерти. Пусть рыба на крючок из алчности попалась рыболову, Но почему же мы в запутанной сети желаний бьемся, Хоть ведаем их зло? О, безгранична сила заблуждений!
Коль жажда нас томит, мы тянемся к прохладной свежей влаге; Коль голод свел нутро, едим вареный рис мы с пряным мясом; Коль пробудился в нас огонь желанья, женщин обнимаем. Лекарства эти три ошибочно считают люди счастьем.
Дом высокий, людьми уважаемый сын, неисчислимость богатств, Сила юности, верной жены красота — вот то, что ценят глупцы. Но мудрец, проницающий подлинный мир, в сансаре видит тюрьму. Осознавший её преходящую суть санньясы95 путь изберет.
95.
Санньяса — индийский аналог монашества. Человек, становящийся санньясином, отказывается от имущества и семьи, живет подаянием, проводит жизнь в странствиях, предаваясь медитации и аскетическим подвигам.
Разве станет достойный, пусть голоден он, придя к дверям богача, Запинаясь от страха отказ получить, подачку слёзно молить, Если дома его не ждала бы жена с печальным худым лицом, За лохмотья которую тянут к себе детишки, прося еды?
О, наше брюхо, дивный сей горшок, богато уменьями! Оно развяжет узел без труда самоуважения. Как лунный свет для лотосов дневных оно добродетелям, Отточенный топор, что рассечет лиану стыдливости.
Тот, кто с чашей, покрытою белым платком, по лесам и святым деревням, Чьи окраины пеплом сереют от жертв, тех, что дваждырожденный вершит, Бродит вольно, во всякую дверь заходя, мне гораздо любезней, чем тот, Кто среди своих близких живет, каждый день набивая подачкой живот.
Химавáта извечные склоны не рухнули, На которых живут видьядхары96 прекрасные, Ганги волн освежаясь прохладными брызгами, Так зачем унижаться, идя в услужение?
96.
Видьядхары — в индийской мифологии один из классов полубогов. Живут в северных горах и обладают совершенными познаниями в магии.
Разве возле пещер нет кореньев и трав? разве высохли реки в горах? Разве нет на деревьях коры для одежд? нет и сочных плодов на ветвях? Отчего же кругом негодяев полно, чье преступно добыто добро? Отчего, как лианы, на спеси ветрах, так чванливо их брови дрожат?
Друг, вставай, мы сегодня уходим в леса, чтоб жить по воле своей! Для еды там довольно плодов на ветвях, для ложа — мягких лиан. Не услышим отныне мы даже имен тех подлых тупых владык, У которых и самую речь извратил стяжанья тяжкий недуг.
Найдешь в любом лесу обилие плодов ты на деревьях, Повсюду можешь пить прохладную потоков чистых воду, На мягком ложе спать из листьев и лиан под ясным небом, И все же бедняки подачек просят у дверей богатых.
28
28 ye vartante dhanapatipuraḥ prārthanāduḥkhabhājo ye cālpatvaṃ dadhati viṣayākṣepaparyāptabuddheḥ | teṣāmantaḥsphuritahasitaṃ vāsarāṇi smareyaṃ dhyānacchede śikharikuharagrāvaśayyāniṣaṇṇaḥ || 28 ||
Я, размышления прервав, на ложе каменном в пещере Смеюсь невольно про себя, о прошлой жизни вспоминая — О том, как горько я страдал, подачек клянча у богатых, О том, как мало приобрел мой разум, в чувственном погрязший.
29
29 ye santoṣanirantarapramuditāsteṣāṃ na bhinnā mudo ye tvanye dhanalubdhasaṅkuladhiyasteṣāṃ na tṛṣṇā hatā | itthaṃ kasya kṛte kṛtaḥ sa vidhinā kīdṛkpadaṃ saṃpadāṃ svātmanyeva samāptahemamahimā merurna me rocate || 29 ||
Не нарушится радость святых, что смогли довольство в себе обресть. Ну, а те, кто погрязли в стяжанье богатств — их алчность не утолить. Но тогда отчего, по причине какой создал великий Творец Гору Меру97, таящую золота власть? не по сердцу это мне.
97.
Гора Меру, пронизывающая мироздание, состоит из золота.
Подаянием жить — позабыть навсегда про униженья и страх, Уничтожить гордыню и зависть в душе, потоки зла прекратив. Обретешь подаянье везде, без труда, святым любезно оно. Прославляют великие йоги его, как Шивы бесценный дар.
Страх болезни — в усладах, упадка — в роду, в богатстве — перед царем, Страх бесчестья — в достоинстве, в силе — врага, и старости — в красоте, Страх ученых — в соперниках, добрых — во зле, и в теле — пред смертью страх. Все исполнено страха на этой земле, его лишь в вайрагье98 нет.
На рожденное смерть налагает печать, и старость — на юности дни, На спокойное счастье — желанье богатств и взгляды лукавые дев, Зависть — на добродетель, советник дурной — на благородство царя, На могущество — непостоянство… Скажи — что чем не омрачено?
Человека болезни и беды язвят, уносят хрупкую жизнь, Посетила удача — и следом за ней несчастья ломятся в дверь. И младенец, едва народившись на свет, стал тут же смерти рабом. Ничего долговечного не сотворил всесущий Создатель наш.
Наслажденья подобны неверным волнам, в мгновение гибнет жизнь. Счастье юности кратко, утехи любви — что молнии быстрый блеск. Потому, сознавая сансары тщету, наставники-мудрецы, Порадейте о том, дабы всем указать к освобождению путь.
Наслаждения все преходящи, они — как молнии в тучах блеск. Наша жизнь словно капля воды на листке, колеблемом ветерком. Все желания юности быстро уйдут — поэтому, мудрецы, К йоге, что нам свободу от мира несёт, скорей обратите ум.
Жизнь — колыхание волн. Длится лишь несколько дней пора свежей юности. И мимолетно, как мысль, множество наших богатств, и все наслаждения Кратки, как молнии блеск. Столь же недолог и час объятий возлюбленных. К Брахману ум привяжи, чтоб пересечь океан сансары пугающей.
Должно сперва пребывать, скорчившись телом, внутри нечистой утробы нам. В юности радости дни вечно несчастье мрачит разлуки с любимыми. В старости будем терпеть стрелы насмешек от дев, глядящих с презрением. Люди, скажите, молю, можно ль в сансаре сыскать хоть крохотку счастья нам?
Старость крадется к нам, как тигрица свирепая, Как враги осаждают нас хвори безжалостно, Жизнь бежит, как вода из сосуда разбитого. Так зачем же мы сами творим злодеяния?
Быстротечна природа всех наших услад, поэтому хрупок мир. Для чего же бесплодно блуждать по нему? не тратьте усилий зря. Очищайте свой ум, чтобы вырваться из ловушек сотен химер. От страстей обретете свободу навек, поверив нашим словам.
Существует одна лишь услада услад99, пребудет вечно она. Даже власть над Вселенной пред нею ничто. о прочем — что говорить? Брахма, Индра, все сонмы великих богов пылинка в сравненье с ней. О мудрец, не ищи наслаждений иных, дрожащий мираж они.
99.
«Услада услад» — подразумевается прекращение перерождений и слияние с Абсолютом (Брахманом).
Величие Времени
41
|| kālamahimā || 41 sā ramyā nagarī mahānsa nṛpatiḥ sāmantacakraṃ ca ta- tpārśve tasya ca sā vidagdhapariṣattāścandrabimbānanāḥ | udvṛttaḥ sa ca rājaputranivahaste bandinastāḥ kathāḥ sarvaṃ yasya vaśādagātsmṛtipathaṃ kālāya tasmai namaḥ || 41 ||
Время славлю я — волей единой его в воспоминания ушли Этот город прекрасный, и царь, что считал себя владыкой Земли, Горделивые принцы, вассалы-князья, советников мудрых рой, И поэты, слагавшие тысячи од, и девы с ликом-луной.
Дом звенел голосами — теперь в нем бобыль ютится; Род разросся могучий, но сгинуть придет ему срок. Так, Ночь и День бросая, как пару костей игральных, Движет живыми фишками Время — искусный игрок.
За закатом восход, за восходом закат, и новый день настает; Среди множества дел, суетливых забот незаметен и времени ход. Мы рождение видим, и старость, и смерть, но страха в нас нет все равно. Видно, мир обезумел, из чаши испив иллюзий хмельное вино.
Ночь проходит, и вновь новый день настает, об этом ведаем мы, Но снуем беспрерывно и там мы и сям, под ношей суетных дел, Так сансара страстями ничтожными нам, увы, помрачает ум, Мы обмануты ею и ослеплены, и даже стыда в нас нет.
В созерцание не погружались, ища к освобождению путь. Не постигли мы Дхарму, что на небеса способна дверь отворить. И в мечтаниях даже не смели ласкать чету прекрасных грудей. Топорам уподобились, вырубив зря лес юности матерей.
Не постигнув науки, остались, увы, невеждами мы навек. Славу, что добывается острым мечом, мы тоже не обрели. На восходе Луны не вкушали бутон красавицы-девы уст. Отгорели бессмысленно юности дни, как лампа в доме пустом.
Не постигли сокровищ бесценных наук, богатства не обрели, Долг святой перед теми, кто нас породил, забыли исполнить мы, Не познали объятий прекрасных подруг мы даже в полночных снах, Как вороны мы время свое провели, алкая чужих кусков.
Те, кто нам дали жизнь, давно уже ушли от нас навеки. С кем вместе мы росли, в одних воспоминаниях остались. И сами день за днем мы ожидаем смерти приближенья. С чем можно нас сравнить? С деревьями на берегу песчаном.
Сотня лет нам отпущена жизни, её одна половина — ночь. Половину еще половины второй мы дети и старики. А остаток — болезни и тягостный труд, страданья и боль утрат. В этой жизни, подобной неверной волне, откуда счастью найтись?
Младенчество — лишь миг, и мимолетны юности утехи. Отмерен краткий срок равно для нищеты и для богатства. И вот уж человек, морщинами покрыт и сединою — С подмостков лицедей — нисходит в Ямы мрачную обитель100.
Пускай тебе подвластна вся страна, учителями мудрость нам дана. Ты славишься обильною казной, а мы — певцов бессмертною хвалой. Мы друг от друга так же далеки, как гордость и со златом сундуки. С презрением ты смотришь нам вослед, но до тебя нам вовсе дела нет.
52
52 arthānāmīśiṣe tvaṃ vayamapi ca girāmīśmahe yāvadarthaṃ śūrastvaṃ vādidarpajvaraśamanavidhāvakṣayaṃ pāṭavaṃ naḥ | sevante tvāṃ dhanāndhā matimalahataye māmapi śrotukāmā mayyapyāsthā na te cettvayi mama nitarāmeva rājangato'smi || 52 ||
Ты — повелитель богатств, мы же владеем речей нетленным сокровищем. В битвах геройствуешь ты, мы же умеем смирять витийство соперников. Служат тебе богачи, нам же внимают, чтоб ум отмыть от невежества. Нас презираешь ты, царь. Смотрим и мы на тебя с таким же презрением.
53
53 vayamiha parituṣṭā valkalaistvaṃ dukūlaiḥ sama iha paritoṣo nirviśeṣo viśeṣaḥ | sa tu bhavati daridro yasya tṛṣṇā viśālā | manasi ca parituṣṭe ko'rthavānko daridraḥ || 53 ||
Я ношу одежду из лыка, ты же платье из тонких тканей, Оба этим равно довольны, нет различия здесь меж нами. Кто алчбою всегда снедаем, тот навек остается нищим, Кто доволен тем, что имеет, всем богатством мира владеет.
Плодов для еды довольно, и чистой воды — для питья, Просторной земли — для ложа, древесной коры — для одежд. Так как же мы можем стерпеть гордыню тех подлецов, Что будто охмелены брагою новых богатств?
Мы подаяньем привыкли кормиться, наша одежда — стороны света101, Служат нам ложем земля и травы, и безразличны нам все владыки.
101.
«Одежда — стороны света» иносказательное обозначение наготы.
56
56 na naṭā na viṭā na gāyakā na ca sabhyetaravādacuñcavaḥ | nṛpamīkṣitumatra ke vayaṃ stanabhārānamitā na yoṣitaḥ || 56 ||
Не танцор и не шут я, и не лицедей, Словопрений ученых совсем не знаток, Не красавица с тяжкою ношей грудей… Так зачем же являться мне в царский чертог?
Когда-то этот мир был сотворен владыками с великою душою. Потом он был на части разделен, рассеян, как трава, в междоусобьях. Но и сейчас четырнадцать есть царств, которыми отважные владеют. Так чем кичиться, коли правишь ты не более чем парой городов?102
102.
Видимо, в этом стихотворении содержится намек на политическую раздробленность Индии во времена Бхартрихари.
Нет, не понять, зачем стремиться к обладанью этим миром. Подобен он жене, которой сотни прежде наслаждались. Цари, заполучив хотя бы крохотный земли кусочек, Должны бы горевать… Они ж, глупцы, напротив, торжествуют.
Наша Земля — окруженный водой глины комок, Из-за которого бьется с царьком такой же царек. Что с этих нищих можем мы взять, какой от них прок? Эй, постыдитесь просить у владык хоть малый кусок!
Велик был человек, чей белый череп сам Губитель Смары103 С почетом возложил на голову себе как украшенье. А пред тобою, царь, склоняются спасенья жизни ради Ничтожные рабы… Так что же ты раздулся от гордыни?
103.
Губитель Смары — прозвище Шивы. Согласно мифу, он сжег бога любви Каму (Смару), когда тот попытался поразить его своей цветочной стрелой (см. также примечание к первой строфе «Вайрагьяшатаки»). Человеческий череп (или гирлянда из черепов) — один из атрибутов Шивы.
Зачем, душа моя, сердца других людей ты ублажаешь? Добиться хочешь ты благ преходящих, бедами чреватых… Но если ты найдешь в себе самой спокойствие и радость, То мысли жемчугá104 исполнят все желания твои.
104.
Чинтамани, жемчужина, исполняющая любые желания своего владельца.
О, отдохни, душа моя! зачем ты мечешься напрасно? Ведь все, что в жизни предстоит, случится, так или иначе. Не сокрушаясь о былом и не заботясь о грядущем, Я наслаждаюсь тем, что мне даровано самой судьбою.
Из дремучей чащобы страстей, о душа, на правый путь устремись, Что в мгновенье единое уврачевать страданья может твои, Частью Высшего Духа себя осознай, от волн мирских отрекись, Отрешись от утех эфемерных, душа, и в том обрети покой.
64
64 mohaṃ mārjaya tāmupārjaya ratiṃ candrārdhacūḍāmaṇau cetaḥ svargataraṅgiṇītaṭabhuvāmāsaṅgamaṅgīkuru | ko vā vīciṣu budbudeṣu ca taḍillekhāsu ca śrīṣu ca jvālāgreṣu ca pannageṣu ca saridvegeṣu ca pratyayaḥ || 64 ||
Грязь иллюзий сотри, у Небесной реки105 навек поселись, душа. Божество, в чьем челе полумесяц блестит, дарует счастье тебе. Кто доверится молнии блеску, змее, удаче, танцу огня, Бурунам на поверхности вздыбленных волн, теченью бурных стремнин?
О лукавой удаче не думай, душа, забудь о ней навсегда. Куртизанке подобна она, что бровям владыки танцует в такт. Лучше по Варанаси в отрепьях бродить, стучаться в любую дверь И ладони, как чашу, смиренно сложив, безмолвно даянья ждать.
Ты слышишь пение, вокруг звучат поэтов славословья, Ласкает слух браслетов звон рабынь, держащих опахала… Коль это так, то погрузись в пучину сладостных желаний, А если нет — тогда, душа, задумайся о Неизменном.
Накопил ты несметно богатств — ну, а дальше-то? На врага ты стопу водрузил — ну, а дальше-то? Приобрел ты деньгами друзей — ну, а дальше-то? Можно целую кальпу106 прожить… Ну, а дальше-то?
106.
Кальпа — традиционная индийская мера времени, которая продолжается 4,32 миллиарда лет. По окончании одной кальпы наступает гибель мира и богов (дэвов).
68
68 bhaktirbhave maraṇajanmabhayaṃ hṛdisthaṃ sneho na bandhuṣu na manmathajā vikārāḥ | saṃsargadoṣarahitā vijanā vanāntā vairāgyamasti kimataḥ paramarthanīyam || 68 ||
Шиве преданный, сердцем сансары страшащийся, От родни отрешившись, от похотей Мáданы, Избери же безгрешную долю отшельника — Разве есть в этом мире цель боле высокая?
Власть над миром, утехи любви и всё прочее Сколь ничтожны пред ликом всевечного Брахмана! Всё объемлет в себе он, предела не ведая, Обратись же к нему и отбрось суемыслие.
Ты в Патáле107 гостишь, вольно по небу носишься, О душа, ты весь мир облетаешь стремительно, Что ж хотя бы случайно не вспомнишь о Брахмане, Самосущем, блаженство дарующем высшее?
107.
Патáла — общее название семи нижних миров, а также обозначение седьмого, последнего из них, населенного нагами, фантастическими существами — полузмеями-полулюдьми.
Проку нет в изучении Вед и пуран, не стоит шастры твердить. Исполненье обрядов — каков его плод? Лачужка на небесах. Есть единственный способ, подобный огню, страдания прекратить — В единении с Брахманом счастье найти… Иное — базарный торг.
Когда в конце времен блистательная Меру сокрушится, Иссохнет океан, прибежищем служивший сонму гадов, Погибнет и Земля, хоть гор подножья крепко её держат, То разве устоять возможет человеческое тело?
73
73 gātraṃ saṅkucitaṃ gatirvigalitā bhraṣṭā ca dantāvali- rdṛṣṭirnaśyati vardhate badhiratā vaktraṃ ca lālāyate | vākyaṃ nādriyate ca bāndhavajano bhāryā na śuśrūṣate hā kaṣṭaṃ puruṣasya jīrṇavayasaḥ putro'pyamitrāyate || 73 ||
Тело ссохлось, походка моя нетверда, зубов давно уже нет, Ослабели глаза, и в ушах глухота, слюна изо рта течет, И родне наплевать на меня, и жена не слушается совсем… Когда старость приходит — и собственный сын становится вдруг врагом.
На висках белым цветом окрасились волосы, И, завидев примету печальную старости, Словно чандал колодец108, костями отмеченный, Стороною обходят меня девы юные.
108.
Чандалы — одна из низших каст, относившаяся к категории неприкасаемых. Чандалы имели свои колодцы, которые полагалось отмечать костями, чтобы люди из более высоких каст не осквернились, выпив, по незнанию, воду из такого колодца.
Пока еще здоров, и злая старость не пришла покуда, Пока есть бодрость чувств, и в теле не иссякла жизни сила, Уже тогда мудрец трудиться над своей душою должен — Когда весь дом в огне, то поздно браться за рытье колодца.
На Ганги берегах предаться ли нам подвигам аскезы? Или скромно поживать, с любовью услужая нежным женам? Иль шастры изучать? Иль наслаждаться строками поэтов? Того не знаем мы, ведь наша жизнь — лишь краткий миг единый.
Душа владыки — конь стремительный, а мы хотим добиться Награды от него, и тщетно день и ночь к тому стремимся. Вот так идут года, и вянет тело, смерть уж на пороге… Но мудрый изберет подвижничество — лучшую дорогу.
Уваженье утрачено. Так обеднел, что нечем нищих дарить. Близких мало осталось, и слуги ушли, и молодость далека. Как же мудрому должно тогда поступить? Сокрыться навек в горах И смотреть из пещеры на чистый поток, что дочерь Джахну109 несет.
109.
Дочерь Джахну — Ганга. Джахну — мифический мудрец. Когда Ганга упала с неба, она залила сад Джахну. Тогда тот выпил реку, но затем выпустил ее на волю из собственного уха и таким образом стал как бы ее вторым отцом.
Как прекрасны сияние полной луны, лужайки с нежной травой, Как прекрасны общение с мудрыми и строки великих поэм. Как прекрасно любимой лицо, что блестит от пролитых в гневе слёз… Да, прекрасен наш мир, но с другой стороны сколь непостоянен он!
80
80 ramyaṃ harmyatalaṃ na kiṃ vasataye śrāvyaṃ na geyādikaṃ kiṃ vā prāṇasamāsamāgamasukhaṃ naivādhikaprītaye | kiṃ tu bhrāntapataṅgapakṣapavanavyāloladīpāṅkura- cchāyācañcalamākalayya sakalaṃ santo vanāntaṃ gatāḥ || 80 ||
Сколь прекрасно в беседке на крыше дворца нежному пенью внимать. Сколь прекрасны свидания страстные с той, что жизни дороже нам. Но все радости эти — как тень мотылька от пламени на ветру. Видя бренную суть наслаждений мирских, уходит мудрец в леса.
С начала мира ищем мы, отец, но не нашли такого, Не видели его глаза, и не слыхали наши уши О том, кто мог бы одолеть безумного слона — свой разум, Бегущий, презирая всё, за самкой чувственных желаний.
82
82 yadetatsvacchandaṃ viharaṇamakārpaṇyamaśanaṃ sahāryaiḥ saṃvāsaḥ śrutamupaśamaikavrataphalam | mano mandaspandaṃ bahirapi cirasyāpi vimṛśa- nna jāne kasyaiṣā pariṇatirudārasya tapasaḥ || 82 ||
Скитаться здесь и там, и пищу получать без унижений, Жизнь с мудрыми вести, выращивая плод успокоенья — Хоть долго размышлял, но осознать поныне не могу я, Все это обрести каким великим подвигом возможно?
Отгорели желания в сердце, прошли юности нашей года. Добродетель бесплодною стала теперь — никто не оценит её. Что же делать? Безжалостно Время течет, и близится жизнь к концу. Припадем же к Губителя Смары стопам — иного нам нет пути.
84
84 maheśvare vā jagatāmadhīśvare janārdane vā jagadantarātmani | na vastubhedapratipattirasti me tathāpi bhāvastaruṇenduśekhare || 84 ||
Что Шива, великий владыка вселенной, Что Вишну, душа сокровенная мира, Не вижу различья. Но предано сердце Тому, чье украсил чело полумесяц110.
Когда же обольют нам сердце слезы высшего блаженства? Когда же будем мы сидеть на берегу песчаном Ганги В безмолвии ночном у чистых вод, луной посеребренных, Скорбя о бытии и восклицая «Шива! Шива! Шива!»?
Добро свое раздав и сердце состраданием наполнив, В тиши святых лесов вкушая ночи мягкую прохладу, Мы будем вспоминать о переменчивых путях сансары, Убежище найдя едино в размышлениях о Шиве.
Когда на берегу священной Ганги, подле Варанаси, Почти нагой, сложив ладони в анджали111 и восклицая: «О Гаури супруг! о Шамбху! О Трипуры сокрушитель!»112, Я стану жить, то дни как мановенье ока будут мчаться.
111.
Анджали — жест, символизирующий приветствие или благоговение: распрямленные ладони обеих рук соприкасаются на уровне груди и при этом немного наклоняются вперед.
112.
Гаури — одно из имен Парвати, супруги Шивы. Шамбху — Шива. Трипура — город асура Майи, разрушенный Шивой.
Ганги святою водою омывшись, Вибху113, почтив тебя жертвой бескровной, Сидя на каменном ложе в пещере, ум погрузив в созерцанье глубóко, Только плоды и коренья вкушая, радостный духом, внимающий гуру, Милостью я твоей, Смары Губитель, стану свободен тогда от мучений Службы подобным мне людям… Когда же это счастливое время настанет?
Его патра — ладонь, подаяньем он сыт, природа его чиста. Где придется, ночует и смотрит на мир как на охапку травы. Радость высшего блага открылась ему, хоть тело еще живет. Он по милости Шивы легко обретет к освобождению путь.
Наготу только рубищем рваным прикрыв, привык бродить без забот, Спать на кладбище или в дремучем лесу, одним подаяньем жить. Никому не служа, вольно странствует он, и в сердце царит покой. Ведь для йогина и беспредельная власть над миром — ненужный хлам.
Лакшми116, молю я, других возлюби, мне же оставь покой. Власти твоей покоряются те, кто одержим алчбой. Чаша из листьев палаши117 теперь и подаяние мне Станут дороже обильных щедрот, даруемых людям тобой.
116.
Лакшми — богиня удачи и богатства.
117.
Палаша — дерево с крупными листьями и прочной древесиной из семейства бобовых.
Земля — его постель, руки лиана служит изголовьем, Навесом — небосвод, и опахалом — дуновенье ветра, Светильником — луна, бесстрастие — объятьями любимой… Покойно спит мудрец, как властелин в зените своей славы.
Подаянием только сыт, он живет по воле своей, Безразличен к благам мирским, он отринул весь мир людей, Он тряпьем наготу прикрыл, в нем гордыни и капли нет, Себялюбье в себе избыл, и в душе — лишь покоя свет.
«Кто он? Чандала118, шудра119, а может аскет? Брахман? Великий йог? Иль мудрец, что провидит незримую суть, бродит в пыли дорог?» Так в сомненьях судачит вокруг них толпа, но много ли проку в том? Сохраняя бесстрастие, мимо идут йоги своим путем.
118.
Чандала — неприкасаемый.
119.
Шудра — представитель низшей из четырех варн (брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры).
Ветер змеям120 и травы скотам, Чтоб другим не вредить существам, Даровал великий Творец. Если мы уподобимся им, То сансара растает как дым, И трем гунам придет конец121.
120.
Согласно традиционным индийским представлениям, змеи питаются воздухом.
121.
Три гуны — категория индуистской философии, основные начала материальной природы: саттва (гуна благости), раджас (гуна страсти), тамас (гуна невежества и лени). Весь материальный мир представляет собой комбинацию трех гун.
98
98 gaṅgātīre himagiriśilābaddhapadmāsanasya brahmadhyānābhyasanavidhinā yoganidrāṃ gatasya | kiṃ tairbhāvyaṃ mama sudivasairyeṣu te nirviśaṅkāḥ kaṇḍūyante jaraṭhahariṇāḥ svāṅgamaṅge madīye || 98 ||
Когда настанут счастья дни, и буду я сидеть у Ганги На камне среди Снежных гор122 в асане лотоса и грезить О вечном Брахмане одном, оцепеневший в йога-нидре123, И антилопы о меня тереться будут беззаботно?
122.
Снежные горы — Гималаи.
123.
Йога-нидра — йогический сон, состояние, освобождающее тело и душу. Практикуется в сидячем положении. Считается, что человек, пребывающий в йога-нидре, достигает состояния глубокого сна, но при этом остается в полном сознании.
Патрою служат ему ладони, и подаянье питает тело. Вместо одежды — стороны света, ложе просторное — твердь земная. Он от всего мирского отрекся, так и созрела его сердцевина. Он нищетой добровольною сбросил взаимодействий тяжкое бремя. Только подобный ему подвижник карму искоренить способен.
О Земля, моя мать! Ветер, о мой отец! Друг Пламя! Сестра Вода! О брат Небо! Я шлю вам последний привет, прощайте же навсегда. Добродетель в общении с вами обрел и высшего знания свет, С Парабрахманом124 слиться готов я… И вот меня в этом мире нет.
124.
Парабрахман — «высший Брахман», творец и владыка Вселенной.
Так заканчиваются «Сто строф об отречении от мирских страстей», сочиненные великим йогином Бхартрихари. Именно как в книге было видно, так и записано мной.