В десятом классе я получила список литературы на лето и с удивлением обнаружила в нем совершенно непонятные слова – «Ригведа», «Упанишады», «Дхаммапада», «Дао дэ цзин», «И-цзин», «Лунь юй». Осторожно, буковку за буковкой переписала я чудные названия на бланк заказа в библиотеке, и через пару часов стала счастливой обладательницей двух томов «Ригведы». Остальные книги были на руках, а «Упанишады» вовсе не выдавались. «Попробуйте через 2 недели», — сказала библиотекарь, и я, конечно, пришла – но уже за книгами по истории и философии Древней Индии, потому что загадочный мир могущественных Индры и Агни, коварного Вритры, сияющей Ушас, таинственного Сомы, мудрых риши и злобных дасью поглотил меня с головой. Но еще сильнее меня потрясло, что все это можно изучать на научной основе: лабиринты комментариев, рассуждения Т.Я. Елизаренковой о точности того или иного перевода, о индоевропейских параллелях, ссылки на труды видных индологов, словари и учебники санскрита показались мне даже интереснее основного содержания. Если бы тогда меня спросили, кем я хочу стать, ответила бы однозначно: Татьяной Яковлевной Елизаренковой. Встреча с ней через несколько лет на Зографских чтениях на долгие годы стала самым знаменательным событием моей жизни. За последние годы в школе я прочитала все, что удалось найти по индологии, и даже заветные «Упанишады»: их тайком принесла на ночь знакомая студентка филфака, подрабатывавшая в библиотеке. Так у меня появился второй кумир – А. Я. Сыркин. Могла ли я тогда подумать, что буду разговаривать с ним по скайпу и он меня даже поздравит с Новым годом?
Потом было невероятное поступление Востфак СПбГУ и первые уроки по учебнику Бюлера 1923 года: тогда еще не было репринтных изданий, а С. С. Тавастшерна, наверно, только задумывал свою переработанную и улучшенную версию пособия. Сколько поколений индологов прикасалось к тем же страницам? Как и я, они радовалось, когда «Богиня счастья родилась из океана», узнавали, что «Апсары ведут на небо воинов, павших в битве», переживали за осажденный яванами город Сакета и не завидовали судьбе врага царя Калингов, раненного стрелою в грудь. Основные наши преподаватели на первых курсах — С. С. Тавастшерна и Ю.Г. Кокова — заложили надежную базу и научили магии расшифровки санскритского текста, которая очень пригодилась на спецкурсах с теми, кого я знала по именам на корешках книг: С. Л. Невелевой, Я. В. Васильковым, В. Г. Эрманом.
Параллельно рос и интерес к Индии современной. В начале нулевых найти работу с санскритом было практически невозможно, а вот бенгальский и хинди были вполне востребованы: судебные переводы, преподавание любителям кино и танцев, сопровождение делегаций — все это было гораздо менее увлекательно, чем трансформации способов выражения прошедшего времени в санскрите, но позволяло остаться «в специальности» и не встать за «свободную кассу».
К счастью, после окончания магистратуры меня пригласили преподавать на кафедре, и почти 20 лет я знакомила с языками Индии начинающих специалистов. Получилось, что постепенно основным направлением для меня стали новоиндийские языки, но санскрит неизменно оставался в сетке занятий. С кем-то мы осваивали Бюлера, с другими читали «Панчатантру» и «Катхасаритсагару», с будущими историками — шастры и хроники, с филологами — поэмы и драмы Калидасы, а с теми, кому было интересно что-то посложнее — Упанишады. Основная сфера моей деятельности — лингвистика, и поэтому в древнеиндийских текстах меня в первую очередь интересует не столько глубина философской мысли, сколько средства, которыми она выражается. Мне довелось поработать и с разными индийскими гуру и псевдо-гуру, и этот опыт навсегда отбил у меня желание спорить о природе Брахмана. С наибольшим удовольствием я читаю с учениками условно «светскую» литературу, когда тема не уводит в дебри философских рассуждений и не отвлекает от точного разбора форм и поэтических приемов, но, если кто-то вдруг выражает желание познакомиться с древнеиндийской концепцией времени или способами ведения спора — подберем текст, изучим комментарии, разберемся!
Я могу гордиться, что среди тех, с кем я работала, несколько кандидатов наук, сотрудники российских научных центров и зарубежных вузов. Но больше всего меня радует, когда после «санскрита с человеческим лицом», как окрестил наши занятия один четверокурсник, те, кто вообще-то хотел стать дипломатом, подзабыл древний язык за время стажировки в Индии или что-то недоучил на первых курсах, перестают бояться нагромождения правил и постепенно приходят к пониманию и принятию красоты санскритской грамматики и синтаксиса.