«Незнание можно сымитировать, а знание скрыть невозможно.»
А.А. Зализняк
17 декабря 2016 г.
акад. А.А. Зализняк (1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ)
15 ноября 2014 г.
акад. А.А. Зализняк (1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ)
Фото: Марцис Гасунс
Последнее фото: Сергей Болотов
1 ноября 2014 г.
акад. А.А. Зализняк (1-й корпус гуманитарных факультетов МГУ)
Ниже приведены слегка исправленные тексты, написанные после смерти ААЗ в фейсбуке на моей странице, кросспостинг на вконтакте.
Вместо некролога
Когда умер Есин, я проверил, жив ли Зализняк. На последнее письмо от 6 ноября я так и не ответил — письмо длинное, и каждое слово, как обычно, отчеканенное. Я обдумывал формулировки ответа, но чересчур долго. Когда Зализняк согласился быть моим научным руководителем, я ведь тоже тогда затянул, и вместо года (как он просил) защита состоялась только через восемь лет.
Я планировал издать его «Очерк грамматики санскрита» и среди прочего вел переписку насчет указателя к нему. Теперь уже посмертное издание. ААЗ писал: «Мой очерк стоит вовсе не в ряду с Уитни или Рену, а в одном ряду с замечательной 90-страничной книжечкой Майрхофера. И в этом ряду он достаточно хорош. А при претензии на вхождение в один ряд с Уитни и Рену он немедленно становится убогим.»
Я неспешно подбирал фотографию, с которой закажу гравюру, и подумал — буду проездом в Москве и сделаю новую при случае, ведь 120 лет — это самое малое, что может прожить ААЗ. Месяц назад под руку попали его правки к моему переводу Наля красной ручкой, и я снова вспомнил занятия с Андреем Анатольевичем, разные аудитории в МГУ, где проходили занятия древнеперсидским, санскритом, арабским и древнерусской акцентологией. Если я хоть что-то смыслю в языкознании, то исключительно благодаря ему. Мы встретились в 2004 г., и с тех пор я заразился санскритом и заболел лингвистикой, хотя до этого уже занимался санскритом с Н.П. Лихушиной.
Я узнал, что такое гениальность в языкознании. Я познакомился с разными академиками, но они были лишь умны, а искра таланта, разведенная (нельзя так сказать — искра разросшаяся тогда уж ) в лесной пожар гениальности была только у него. Где-то рядом Иванов, Топоров и, в более узком смысле, Елизаренкова и Майрхофер. Никого уж нет.
Он дал метод. Он учил строгости. Он посмеивался, когда я говорил, что хочу издать книгу по санскриту без опечаток, поймав его в очередной раз, в субботу утром перед занятием в коридоре гумкорпуса. Он был вторым человеком после Скворцова, который живо заинтересовался моим «Обратным словарем санскрита». Словарь построен по образцу словаря ААЗ, и был только один человек на свете, который мог оценить его по достоинству. Зрение ААЗ падало, он уже не смог прочесть все, но ясность, ясность его не покидала — ничего сенильного в нем не было. По крайнее мере я не смог обнаружить.
Сегодня утром, после очередных занятий по его «Конспекту» у меня возник вопрос по аббревиатурам и я, наконец, созрел написать ответ и заодно задать вопрос, на который я так и не смог сам ответить. Полчаса назад я поставил фоном Leonard Cohen и пошел в подвал травить мышку. Раздался телефонный звонок. Разве не достаточно ушло близких за один лишь конец этого года? Пепел, вместо меня — горстка пепла. Супруга оберегала его от внешнего мира, но не смогла. С внучкой на руках и в своем тесном кабинете-библиотеке — так я его запомню. Царство небесное.
Спасибо тебе, что дал поверить в себя.
Легенда лингвистики
На мой вопрос: “Планируете ли возобновить санскрит?” ААЗ невозмутимо отвечает: “В неближней перспективе. Пока что я буду продолжать занятия по акцентологии.” А сам при этом на занятиях читал текст 500летней давности об Индии, обманщик!
Отрезки времени, которые я проводил в Москве, я делил на три части. Я пытался захватить как можно больше вторников, четвергов и суббот. Вторник — день творческих семинаров в Литинституте. Еще одна возможность поприсутствовать на семинарах Есина, Рейна, Сефа и Волгина. Четверг — присутственный день в ИЯз РАНе, следовательно, можно уладить бюрократическую загвоздку (загвоздку нельзя уладить… не звучит… ) или попасть на очередные чтения или на Ученый совет. Суббота, а точнее первая половина субботы — это, конечно же, спецкурсы Зализняка.
Легендарный Зализняк. Для меня на тот момент он — отлитый в бронзе памятник или забальзамированная мумия лингвистики (я даже не был уверен, жив ли он) и тут, вдруг, оказывается, что в соседнем со мной доме он возобновил чтение курса, да не простого курса, а санскрита. Он учит лингвистической интуиции и как понять, что именно ты не понимаешь. Ответ это чересчур скучно, пожалуй, интереснее понять, что же именно ты-таки не понял и пуститься на поиски, погружаясь в медленное прочтение космографических гимнов Ригведы. Ученик мэтра Рену, Зализняк как структуралист дал мне метод, мерило строгости и трепетное чувство осторожности в вопросах этимологии.
Казалось бы, русское “вякать” и санскритское “vac” однокорневые, но, неодократно возвращаясь в течение нескольких лет к предлагаемому из аудитории родству, не освещал своим авторитетом. (ощущение, что какая-то мысль пропущена… ) А в другой раз, приводя как пример опасную схожесть (при отсутствии какого-либо подлинного родства), сравнивал английское “mad” и “mad” санскритское. Внешнее “совпадение” семантики и формы, ан нет — не могло такого быть, диахрония английского языка не дала бы. (лучше не позволила бы). В те годы выходили книги, в которых люди записывали сны на санскрите и выдавали это за истинное откровение. И был Зализняк и его сияющая макушка — как маяк в безбрежном океане языков. Его супруга рассказывала, как она познакомилась с ним в пионерском лагере, где застала его за чтением французского словаря. Спустя еще несколько лет он составит «Краткий русско-французский учебный словарь».
Бетонная грамота
Сегодня забетонировали плиту под курятник (фундамент?). Кот, рыжий как прядь ван Гога в Эрмитаже, повернулся ко мне (потому что потянуться к кому-то нельзя, потянуться можно просто так или за чем-то… или повернулся ко мне или потянулся) и прошел по свежему бетону. И у меня пробежала мысль — если он, будучи легким, оставляет столь глубокие следы, то насколько же более тесно переплетен мир вокруг, и ничего не бывает просто так. (в том, как написано сейчас, не видно связи между котом, глубокими следами и переплетением мира…. это надо переписать) Кот умрет — а следы запомнят его. Умру я — а бетонная плита будет только крепнуть.
Утром в станице шел снег, а к вечеру поднялся ветер и надул (может быть, принес) дождь.
Я спрашивал себя время от времени — кто же будет вестником смерти, кто поведает мне о кончине А.А.? Раздался телефонный звонок. Я возился по двору (по хозяйству или во дворе), спустился в погреб, наводил веником порядок , переставлял коробки, и вдруг в сторону побежала мышка. В городской квартире супруга приболела и я уехал в станицу, толком не имея времени собрать вещи после недели в Ленинграде. Взял и поехал.
На компе нет мышки (не успел купить, старая пропала), неудобно печатать, а в погребе есть — пока я ее травил, умер Зализняк. Сел писать, а неудобно, стул не мой, локти упираются. Когда удобно — не пишется. А насчет мышей — это еще и перекличка с Есиным. Выступая на моей защите, он сослался на упоминание бренности санскритских рукописей и их подверженности насекомым и грызунам, о которой шла речь у выступающего раннее.
“Летом в Новгороде у меня не было доступа к почте. Теперь я вернулся. Отвечаю на вопросы.” — подобными словами обычно начинались письма в начале учебного года. Он (кто он? ААЗ? но ранее только про Есина было) заново открывал величие Руси посредством извлеченной из глины березовой коры, которая пролежала в земле тысячу лет. Пришла осень, и теперь он может ответить современному Опанасу. Глина пережила шумеров на два тысячелетия. Зализняк обучал меня клинописи. Переживет ли наша с ним переписка хоть полвека? (проживет? или переживет вас? что подразумевалось?) Я не знаю, не уверен. Магнитные носители и облачные хранилища не внушают доверия. Но жечь сердца людей я все же могу.
Бетон раскрошится, но береста-то сохранится. (ранее была написано, что бетонная плита будет крепнуть, поэтому лучше добавить если бетон раскрошится, то береста сохранится…)
Написание Офонаса тверитина купца
Вчера у Зализняка студенты должны были сдавать зачет по спецкурсу «История русского ударения» в МГУ. На прошлой неделе, в субботу, те, кто выступал в течение семестра у доски, получали зачеты автоматом. Дочитаны отрывки из «Космографии» Мартина Бельского. Зализняк раздает три разворота поздней акцентированной рукописи XVIII в. Слушатели спецкурса должны разгадать, что это за произведение. Перед нами “Хождение за три моря”, почти самое начало путевых заметок:
“Кони же кормят нофутом, да варят кичирис с сахаром, да кормят кони, да с маслом, порану же дают им шешни. В Ындейской же земли кони у них не родят, въ их земле родятся волы да буйволы, на тех же ездят и товар, иное возят, все делают.
Чюнерей же град есть на острову на каменом, не сделан ничем, Богом сотворен. А ходят на гору день по одному человеку: дорога тесна, а двема пойти нелзе.
В Ындейской земли гости ся ставят по подворьем, а ести варят на гости господарыни, и постелю стелют на гости господарыни, и спят с гостми. Сикиш илиресен ду шитель бересин, сикиш илимесь ек житель берсен, достур аврат чектур, а сикиш муфут; а любят белых людей.
Зиме же у них ходит люди фота на гузне, а другая по плечем, а третья на голове; а князи и бояре толды на себя въздевают порткы, да сорочицу, да кафтан, да фота по плечем, да другою опояшет, а третьего голову увертит. А се Оло, Оло абрь, Оло ак, Олло керем, Олло рагим!”
То есть снова Ындия.
Зализняк уезжает в Тарусу подлечить сердце в санатории и вдруг… Князь Олег умер от укуса змеи. Академик Зализняк умер от израненного сердца. Внешне он был полон сил, но силы покидали его. Через призму древнерусской литературы Андрей Анатольевич Зализняк все равно возвращался к Индустану, хотя временно не вел спецкурс по санскриту.
Русисты потеряли звезду. Санскритологи обрели созвездие. Да станет Зализняк нашей путеводной звездой!
Столетие сочельника
В один из тех разов, когда я бывал дома у А.А. на улице Алабяна, я взялся пристально изучать корешки книг в кабинете. Тесная, узкая комната в сталинском доме с высокими потолками и широченным подоконником. Вид на высокое дерево напротив. Судя по потрепанным корешкам книг он прочитал больше книг о литовском языке, чем я книг на латышском — а ведь это далеко не вся библиотека. К тому времени в поисках чистого экземпляра Учебника Кнауэра я обрыскал добрую половину московских библиотек. В деревню Симоново, под Тверью, мне из Ленинки присылают экземпляр из фондов библиотеки, но и он, ожидаемо, потрепан. Спустя годы такой же степени потрепанности учебник я увижу в книгах Елизаренковой. Решительно нигде нет оригинала хотя бы хорошем качестве.
И, вдруг, на стеллаже справа от окна, между томиком Рену и Панини мне попадается книга, на которую я устроил настоящую облаву.(за которой я устроил настоящую охоту.) Пальцем я пытаюсь выковырять ее из тисков и, легче (лучше написать быстрее) чем ожидалось, она перед мною (лучше написать она в моих руках, потому что перед вами она была и в тот момент, когда вы ее увидели…). Лишь открыв, я понимаю, насколько мне повезло. Книга как с печатного станка. Почему “как”? Она даже не разрезана. Спустя почти сто лет, шло лето 2006 г. Заходит А.А. и разрешает взять ее домой для сканирования — а ведь тогда я был студентом и не издал ровным счетом ничего, и я бы сам себе не доверил подобное сокровище. Кухонным ножом я разрезаю девственно чистые, слегка пожелтевшие от времени, но совершенно чистые страницы. (чистые, но пожелтевшие — нельзя сказать, можно искать другие слова — потускневшие, поблекшие…. )
Так на свет появились два переиздания Кнауэра под моим присмотром.
Кнауэр умер на за два дня до сочельника в 1917 г. Зализняк умер в сочельник 2017 г. Подобно смертельно раненому воину Бхишме, он ждал начала движения солнца на север. Бхишма в Махабхарате силой воли продлевал свою жизнь, задерживая свой уход до начала светлой половины года, и не разрешал вынимать стрелы из своего тела, чтобы не вызвать смерть кровотечением. Зализняк, дождавшись солнцеворота, покинул нас, земную жизнь пройдя на две третьи от отпущенного богами, сочтя, что достаточно. Что же — ему виднее, ибо он — гений. Аватар Панини.
к.ф.н. М.Ю. Гасунс, 29.12.2017