VK: vkvideo.ru/video-88831040_456240280
YT: youtube.com/live/5vAqMA8ji_Q
Курс ведет Максим Леонов.
Стенограмма не авторизована. Автор лекции не несет ответственность за качество ИИшечного-транскрипта.
Марцис Гасунс:
– Итак, добрый вечер!
У нас впервые в рамках Института исследования санскрита, на 2020 году существования Общества ревнителей Санскрита, будет курс по литературе. По первому образованию я, моя специализация – литературный работник. Изначально вообще я хотел заниматься литературой, а не вот этим всем вот лингвистическим. Поэтому то, чем занимается Максим – это как бы отдушина для меня, он как бы он проживает ту жизнь, которую я не проживаю и уже не успею прожить – и он как будто бы бежит дальше, видит глубже и не циклится на суффиксах и корнях, а рассуждает про какие-то красоты, поэтические вольности разные. И хотя мы уже год тому назад думали провести курс про «Буддачариту», но так и не собрались… Отныне, начиная с этого года, не реже чем раз в году, я надеюсь, что у нас будут курсы от Максима Леонова именно по разным разделам древнеиндийской литературы.
Когда-то, когда еще был жив Максим Русанов – основоположник санскрита, изначально в РГУ, а потом это начинание перетекло в Высшую школу экономики, я его в подвале в Кунсткамере спросил. Когда я готовил к изданию в 2011-м году хрестоматию Лихушиной, я хотел, чтобы к каждому из разделов хрестоматии была какая-то справочка литературного характера. И тогда Максим мне посоветовал The History of Indian Literature, чуть ли не на всю полку – огромная, добротная серия по литературе. И я понял что есть классная даже не одна книга, и не двухтомник в Интернете, например, который вышел сто лет назад, а есть что почитать интересное про литературу… Но охватить это решительно нет никаких ни сил, ни возможностей.
То есть, видно, что книги добротные. Это, например, Ян Гонда. Гонду читать – одно удовольствие! Но когда он пишет каждый год по одной книге: ну, батюшка, ну помилуй, ну нельзя быть таким графоманом. Он хорошо пишет, все по делу пишет, но – каждый год по одной книге. Вот это все изобилие мне уже сил впитать нет, поэтому я рад, что Максим впитывал-впитывал, впитывал-впитывал, впитывал-впитывал и понавпитывал! Сейчас будет курс обзорный и я думаю, что если мы будем довольны результатами, то года через два курс можно повторить. А в целом нам нужно стремиться к тому, чтобы разные части этого курса развивать.
Вот у нас всего 16 занятий на обзорном курсе, так вот на каждом из тех курсов, где мы будем рассказывать подробно, там тоже будет по 16 занятий. Весной 2026 года мы, предположительно, поговорим про любовную лирику. А осенью 2026 года, я надеюсь, Максим согласится на ведийскую литературу. А дальше посмотрим. То есть, мне бы хотелось, чтобы то, что мы сейчас наметим, это была программа на ближайшие 16 лет. Потому что – 16 занятий, 16 раз по 16 раз. На 16 лет. Начинается эпическое сказительство такое.
Получается, что я сам тяготею к лингвистике, есть те, кто тяготеют к философии, а вот литература у нас оставалась в таком сиротском состоянии: вроде есть, а вроде нет. Я надеюсь, что Максиму удастся исправить эту несправедливость. Может быть, он не всю жизнь занимается индологией исключительно, но его опыт переводчика и его стаж востоковедный дают ему право говорить о тех материях, о которых, собственно, пойдет речь.
И мне самому интересно его слушать! Каждый раз я понимаю, что я ничего из того, о чем он говорил, прежде не знал, даже не подозревал! Хотя я читал не одну сотню книг околоиндийской тематики, тем не менее, Максим меня не перестает удивлять. Мне он приятен как собеседник. Поэтому я сам имею намерение посещать его занятия, мне интересно, что он задумал.
У нас четыре месяца: мы начинаем в октябре, потом у нас будут двухнедельные зимние каникулы, и к началу февраля мы должны закончить. Вот такими забегами, октябрь – по начало февраля, а потом март – по июнь мы и будем двигаться. Вот такими блоками. Лето у нас почти всегда более свободное, а потом снова осенью, начиная с октября, а потом – начиная с марта, вот такими забегами.
Елена спрашивает: будет ли список литературы? Тогда, наверное, я уже предоставлю слово Максиму и умолкаю.
Максим Леонов:
– Что касается списка литературы – а, собственно, вы о какой литературе в данном случае? Или в целом: и о первоисточниках, которые можно читать, и о научной литературе, да, я так понимаю?
– Елена написала – обе.
– Обе. Хорошо, пока списка нет, тогда к первому занятию я его дам. Я не знаю, наверное, в группу можно разослать, да, Марцис?
– Да, в нашем закрытом Telegram-чате в дальнейшем, собственно, все общение будет сосредоточено.
– Ну вот, у нас курс называется «Ликбез» – так вот Марцис придумал. То есть, он рассчитан на людей, которые, ну в общем, в идеале, вообще ничего не знают об индийской литературе – или знают какой-то минимум. И, в общем, это логично, потому что с индийской литературой, о чем я всегда говорил, ситуация сложилась несправедливым, на мой взгляд, образом. Она не настолько популярна, как она того заслуживает. И если мы возьмем то, что на слуху, то это что у нас? Это у нас ведийская литература, то есть, прежде всего, «Ригведа», «Упанишады», буддийские тексты какие-то (преимущественно палийская литература), то, что мы можем отнести в какой-то степени к художественной литературе – и эпос. Остальное не слишком модно, не слишком известно, не слишком популярно.
И поэтому, когда я придумал этот курс… А я занимаюсь, прежде всего, авторской литературой, то есть, собственно, светской литературой и также эпосом. Моя задача, скажем так, восполнить недостаток информации об этом. То есть, информации этой достаточно. Книг много, а многие ли их читают? Кстати, я не припомню, чтобы на русском языке был какой-то хороший курс древнеиндийской литературы. У нас есть много замечательных работ, сборников статей, каких-то исследований, а вот популярной литературы, на мой взгляд, на эту тему не хватает. Восполнить этот недочет во многом призван этот курс. Поэтому, собственно, вот такое название – «Ликбез».
Зачем вообще это нужно? Я сам древней литературой интересуюсь с детства. В детстве люди обычно не склонны к рефлексии, поэтому как-то вот не приходило в голову: а почему это, собственно, вообще интересно? А зачем это нужно – читать древнюю литературу? В том числе индийскую литературу. Была такая история. Игнатий Юлианович Крачковский, наш знаменитый арабист, было это больше ста лет назад… Он был еще студентом и собирался поступать на арабскую филологию. Когда он сказал одному своему знакомому, что хочет посвятить жизнь изучению классической арабской литературы, тот задумчиво так сказал: «Ну что ж, некоторые посвящают всю свою жизнь собиранию пробок из-под шампанского». Крачковского это, видимо, очень сильно задело, раз он на склоне лет, когда писал мемуары, об этом вспоминал.
Но это действительно несправедливое суждение. Казалось бы, древняя литература это очень далека от нас. И читать ее непросто. Собственно, одна из задач нашего курса – это научить воспринимать эту литературу. А, собственно, зачем, если у нас есть современная, да, и достаточно много?
Во-первых, можно было бы сказать, что это такое трудное удовольствие. У Юрия Михайловича Лотмана есть статья об авторском кино, где он задается вопросом: «А собственно, зачем это смотреть?» Сложные какие-то, непонятные фильмы, нужно учиться… И он пишет, что вот есть такое трудное удовольствие, как, например, игра в шахматы. Нужно учить правила, тренироваться, и тогда можно будет получать удовольствие от этой игры, от побед, от стратегии. Можно сказать, что и с древней литературой точно так же. Мы к ней привыкаем, мы начинаем считывать образы, какие-то скрытые намеки, уже понимаем к чему это написано. Уже не нужно объяснять, что такой-то – это эпитет очередной боголюбви. И тогда наше восприятие этой литературы становится все более и более полным, глубоким, легким. И это – первое.
Второе – это то, что литература является очень важной частью любой культуры, любой развитой культуры. Индийская здесь не исключение. Более того, через литературу мы можем погрузиться в эту традиционную индийскую культуру в наибольшей степени. Пусть Индия во многом остается традиционной страной, но тем не менее, индийскую культуру вообще не стоит воспринимать как нечто такое неподвижное, застывшее, целостное… В европейской культуре мы привыкли: у нас есть определенная периодизация по стадиям. У нас есть Античность, Средневековье, Возрождение, Новое время. Все это разобрано, у каждой эпохи есть свой облик.
В Индии, вроде бы, такого ничего нет, но на самом деле индийская культура менялась очень сильно. И погрузиться в ту эпоху мы можем только посредством литературы. Потому что философия – это удел немногих всегда был. Философия – это занятие для единиц. Философы в Индии почитались, в Греции они часто подвергались преследованиям. Но и в том, и в другом случае не так уж много людей понимали, чем они занимаются. Вот та деревенская девушка, которая принесла царевичу Сиддхартхе, будущему Будде, кашу, накормила его, в результате чего он понял, что суровая аскеза – это не тот путь, которому надо следовать… Вряд ли она понимала, чего он, собственно, добивается. Она знала, что он святой человек, сидит постится, медитирует, но не более того.
Литература – это все-таки более доступно было для людей. Хотя опять же надо понимать, что санскритская литература – это литература культурной элиты. Санскрит – это изначально язык элиты. Может быть, исключением был эпос. Эпос все-таки был рассчитан на широкую аудиторию. В целом санскритская поэзия, санскритская литература – это нечто для ценителей, для интеллектуалов. Она во многом связана и с царским двором. Но тем не менее, все равно, восприятие этой литературы было более широким. Недаром драму в Индии называли, как и эпос, пятой Ведой, потому что люди получали посредством драмы знания, которые так или иначе содержались в Ведах.
И, наконец, еще одно. Изучая древнюю литературу, мы начинаем лучше понимать себя, лучше понимаем, что такое человек вообще – сравнивая себя с людьми принципиально иных культур, как они ведут себя в различных ситуациях. Помню, когда-то я читал японский средневековый роман «Сказание о Ёсицунэ». И там был такой эпизод: монахи гнались за главным героем, объявленным вне закона, пытались перейти реку. Один, самый смелый, который шел впереди, утонул. Они решили поискать брод в другом месте. Казалось бы, совершенно естественно для нас. Мы бы так же и поступили в такой ситуации. Но автор делает такое замечание: вот какие они малодушные, надо было попрыгать за ним и утонуть! Вот это была бы храбрость.
Совершенно другое восприятие. Таких примеров можно найти немало. И мы видим, что что-то от нас в этой литературе далеко, иногда очень далеко. А иногда человек, не являющийся филологом, специалистом, просто любитель поэзии, он читает стихотворения и говорит: «Неужели это было написано полторы или две тысячи лет назад?»
Индийская литература, конечно, сложная. Связана эта сложность с той богатой культурой, которая за этим стоит. Это и мифология богатейшая индийская, с которой надо быть знакомым. Были излюбленные мифы какие-то. Скажем, в лирике, если посмотреть лирическую поэзию, довольно часто повторяется определенный набор любимых мифов. Причем, естественно, они излагаются не целиком, а просто дается какая-то отсылка. Иногда это может быть эпитет. Например, поэт обращается к богу любви Каме и называет его Ананга – «бестелесный». Это отсылает к мифу о том, как Шива сжег бога Каму, который хотел поразить его своей цветочной стрелой. Сам миф этот рассказывается в поэме Калидасы «Рождение Кумары» целиком.
Есть определенные образы, которые просто надо знать, чтобы понимать, зачем это написано. Вот, например, такое стихотворение, которое написал поэт Йогешвара. В общем, пейзажное.
Вот после ливня нежный ветерок подул, покрыто небо облаками.
На горизонте виден молний блеск, луна уснула, звезды и планеты.
Распространяется благоуханье кадамбы, еще влажной от дождя.
Во мраке слышно кваканье лягушек. Как провести скитальцу эти ночи?
Казалось бы, у нас красивый пейзаж, мы можем его воспринять, а почему здесь такая последняя фраза? При чем здесь скиталец, при чем здесь ночи? Что, собственно, такого? Какие у него неприятности? Здесь развивается одна из любимых тем любовной санскритской поэзии. Мужчины уходят по разным делам, покидают дома. В сезон дождей они должны возвращаться. Не у всех это получается. Они в разлуке с любимыми. Их жены в разлуке с ними. Поэтому скиталец, который видит этот пейзаж такой вот поры дождей, испытывает особые страдания из-за того, что он не смог вернуться в срок к своей жене, и она его ждет и не может дождаться, страдает. И вот это понятно, когда известен, собственно, весь подтекст этого стихотворения. То, что было совершенно очевидно индийскому читателю того времени.
Или, скажем, такое стихотворение, где как раз показано, какую роль играет мифология:
Все, что добыли в океане боги,
Его пахтая с превеликим тщанием,
Отыщется и в ликах дев прекрасных.
В дыханьи – аромат цветов небесных,
Луна в ланитах, амрита в устах
И смертоносный яд в лукавом взоре.
Здесь отсылка к мифу о пахтании океана с целью добыть напиток бессмертия амриту. Тоже для нашего читателя неочевидная. Конечно, есть и стихи, которые особого комментария не требуют или вообще не требуют никакого комментария. Вот, например, стихотворение, приписываемое Калидасе.
Из лотосов темно-синих
Творец твои очи создал,
Лик твой – из белых лилий,
Зубы – из цвета жасмина,
Уста – из бутонов,
Тело – из чампаки золотистой.
Скажи, отчего же в грудь
Он вложил тебе сердце из камня?
Вот, собственно, такие задачи преследует наш курс. Что мы будем изучать? Сейчас, наверное, надо открыть презентацию, где уже более конкретно. Я хочу, чтобы те, кто будут смотреть этот курс, не стеснялись, задавали вопросы уточняющие, потому что, опять же, я не знаю уровня компетентности: насколько то, что я говорил, сложно или, может быть, наоборот, банально. В общем, какая-то должна быть обратная связь. Можно писать, если я не заговорюсь, Марцис, наверное, прочитает. Ну пока, я так понимаю, вопросов нет, пока все понятно.
Наш курс не предполагает каких-то семинаров, я буду просто рассказывать лекции по определенным темам – а разбирать оригинальные произведения мы если будем, то минимально. Может быть, даже сегодня посмотрим какое-то, для демонстрации знания санскрита не требуется. И вот теперь собственно – что будет у нас в курсе? Мы его назвали «Древнеиндийская литература». На самом деле, мы довольно долго уточняли, как его правильнее назвать: древнеиндийская, санскритская, классическая… Все это как-то неточно. Потому что «санскритская» – нет, будет не только рассказ о санскрите, индийская литература в принципе многоязычна. Поэтому даже говорят не об одной литературе, а множестве литератур, как в Европе. И это, конечно, сложность индийской литературы, сложность, которую она создает для индологов.
Если китаист спокойно, допустим, изучает классический китайский язык и читает все тексты, потому что на классическом китайском языке поэзия писалась вплоть до начала ХХ века, то здесь у нас огромное количество языков. Многие имеют большую богатую традицию – тысячу лет, больше тысячи лет. И, скажем, если мы возьмем в Древней Индии, там тоже большое количество языков. Это не как в Европе, где – латынь, греческий, причем все-таки, хотя бы отдаленно, но родственные. А здесь у нас даже и совершенно не родственные санскриту. Да, основной язык – это санскрит, но есть и многое другое, и надо будет это так или иначе затронуть. Поэтому «санскритская» – не подходит, «древнеиндийская», «классическая» – это вообще слишком расплывчатое определение. «Традиционная» – традиционная, опять же, существовала на многих языках и до XIX века, потому что литература в европейском стиле, созданная под влиянием европейских писателей, появилась в XIX столетии.
«Древнеиндийская» – мы остановились на такой формулировке, тоже, на самом деле, не слишком удачной. Почему? Как развивалась индийская литература? Вот у нас литература древности – основное. И с этого мы начнем, потому что это истоки, и без какого-то представления об этой литературе дальше будет не все понятно, не создастся какой-то единый образ, который бы мне хотелось создать. Вот как раз вот это – достаточно известные тексты, поэтому я решил им уделить не так уж много внимания. Если будет какой-то интерес, можно будет выделить конкретную тему, потому что здесь огромное количество материала.
Вот у нас ведийская литература, которая начинает складываться еще во II тысячелетии до новой эры – когда только индоарии пришли в Индию, когда они еще даже не достигли долины Ганга, которая была густо заросшей джунглями непроходимыми, и еще у людей не было железных топоров, которыми можно было как-то это расчистить. Поэтому туда они пока еще не дошли. Они только продвигались. Вот – «Ригведа», «Самаведа», «Яджурведа» и вошедшая позже всего в канон «Атхарваведа», которую называют Книгой заклинаний (хотя это не точно, потому что там не только заклинания) и «Атхарваведа» представляет интерес в том числе и для исследования индийской философской мысли.
Это брахманы – комментарии, по сути дела, к ведийским текстам, книги, посвященные ритуалам, которые тоже можно отнести отчасти к художественной литературе, потому что в брахманах содержатся мифологические повествования. Если мы возьмем первый том Библиотеки всемирной литературы, который называется «Поэзия и проза Древнего Востока», то там есть извлечение из брахман, изложение мифов. Например, мифа о потопе. Или, допустим, миф о небесной деве апсаре Урваши и о царе Пуруравасе, который излагается в «Ригведе», но в виде диалога между Урваши и Пуруравосом – что подразумевает, что как-то уже миф этот известен. В брахманах этот миф излагается несколько иначе и совсем иную трактовку он уже получает позднее у драматурга Калидасы, который написал на этот миф драму «Мужеством добытая Урваши».
Араньяки – «лесные книги» и знаменитые «Упанишады», древнейшие «Упанишады» – это великолепная проза, конечно. Хотя, опять же, задачей этих текстов не было доставить читателям эстетическое наслаждение, как-то их развлечь. Целью было именно сообщение информации. При этом надо помнить, что «Упанишады» – это вообще эзотерические тексты, которые были закрыты для многих. Поэтому часто говорят, что Будда… Когда говорят о влиянии «Упанишад» на буддизм, некоторые отмечают, что Будда не мог быть знаком с «Упанишадами», поскольку был кшатрием по своей варне и он, собственно, не имел к ним доступа.
Это литература, которая складывается примерно со II и по середину I тысячелетия до новой эры. Это литература, которая совмещала в себе все: и философию, и науку, и, собственно, литературу. Она может рассматриваться с самых различных сторон, в том числе и для изучения политической и социальной истории Древней Индии – это культура, которая получила название ведийской.
В конце этой эпохи складывается собственно санскрит в его классическом понимании. Ведийская литература, собственно, древнее и создана не на санскрите. Точнее, скажем так: это ведийский санскрит, который рассматривают как ведийский язык. У Татьяны Яковлевны Елизаренковой есть книга «Ведийский язык», где объясняется, в чем разница между санскритом и ведийским. Это разница на уровне и фонетики, и морфологии, и синтаксиса. Язык «Ригведы» здесь наиболее архаичный, язык более поздних текстов все-таки уже более понятен. Причем язык «Ригведы» был непонятен уже в конце вот этой эпохи, потому что некоторые утверждали, что «Ригведа» – это вообще просто бессмыслица полная, и мы понять этого не можем, и пытаться даже не стоит! И в результате возникло противоположное направление, возникла традиция интерпретации ведийских текстов, создания словарей устаревших слов. Из чего, собственно говоря, и возникла индийская лингвистическая традиция, которая потом поразила европейцев. И, собственно говоря, из изучения ведийских текстов, из обсуждения ритуала, тонкостей ритуала, возникла индийская философия как метод, скажем так. Индийское рациональное мышление, умение аргументировать. В итоге из этого развилась уже индийская логика.
Эпос – это уже, конечно, ближе к нашему пониманию литературы. Собственно говоря, и «Рамаяну» называли адикавья, т. е. «первая поэма».
– А переводчик «Рамаяны» согласен с этим утверждением?
– Ну, в принципе, да. Нет, ну ты пойми, что там же еще хронология… «Рамаяну» вообще считают отчасти более поздней. То есть, если мы берем именно язык, стилистику «Рамаяны», то она, конечно, более сложная, чем «Махабхарата». В «Махабхарате» герои, допустим, приходят на берег какого-нибудь озера и там перечисляется: на берегах этого озера росли такие-то, такие-то, такие-то деревья, там водились такие-то, такие-то звери, летали такие-то, такие-то птицы. Вот просто такое незатейливое информирование читателя. В «Рамаяне» уже сложнее. В «Рамаяне» уже мы видим развернутые описания с красочными сравнениями. Когда Луна восходит на небо, говорится не просто, что Луна взошла, нет. Говорится, что она цветом была подобна молоку или раковине, и что она плыла по небу, как по озеру лебедь. И если, например, в «Махабхарате» диалог оформляется очень просто, так же, как в ведийских текстах: «такой-то сказал» или «такие-то сказали», запоминается очень быстро. Такой-то «увача», «такой-то сказал»…
– В Махабхарате есть десять тысяч «увача», десять тысяч раз «сказали»!
– То в «Рамаяне» уже нет, там уже оформляется без всяких этих диалогов, как вот нам привычно: прямая речь, и дальше может быть очень по-разному: «сказал», «заплакал» и так далее. Все это с такими подробностями.
«Рамаяна», конечно, более целостна, чем «Махабхарата». «Махабхарата» – это вообще странное произведение, которое трудно даже считать эпосом, это скорее отдельный жанр, как, допустим, Библия. Библия – что это такое? Ну да, Священное Писание. Собственно, и «Махабхарата» соединяет в себе разнородные вещи. Это вызывало порицание у европейских исследователей в XIX и даже XX веке, которые говорили, что это такая дисгармония, несоразмерность, все это – дикость и варварство. Когда читаешь старую литературу, особенно англоязычную и немецкую, там такие оценки, которые нам сейчас кажутся наивными, от которых сейчас стараются избавиться.
В «Махабхарате» мы находим и чисто литературное повествование. Скажем, «Наль и Дамаянти» знаменитое сказание, которое высоко оценили в Средневековье персы. Это еще и первая поэма, которая была переведена с санскрита на персидский язык, потому что это вполне укладывалось в их представление о светской поэзии, любовной поэзии, а эта традиция весьма развита в персидской литературе. И с другой стороны, у нас здесь есть тексты философские, поэтому «Махабхарата» представляет собой не только литературное произведение – это еще важнейший источник по древней философии. Наиболее интересный здесь раздел – «Мокшадхарма» в 12-й книге. У нас до сих пор нет академического перевода этой книги, самой большой в «Махабхарате».
– Но у нас есть перевод Смирнова прекрасный!
– Смирнова – да, но он уже, к сожалению, несколько устарел. Ну, собственно, эти тексты – несколько отдельный разговор. Они, скажем так, очень сложные и их изучением активно занимаются до сих пор. И мнения по поводу этих текстов и о том, как их надо интерпретировать, зачастую полярны.
– Но вот Елизаренкова считала, что она не понимает содержание этой книги, то есть, что лингвисту там делать нечего.
– Ну, я бы не сказал, что лингвисту там делать нечего, интерпретации есть.
– Что там все как бы вокруг философии.
– Нет, безусловно, это философия, но лингвист, мне кажется, и философским текстом может заниматься. Ладно, это в конце концов не так уж важно, да. Вот, кстати, в плане изучения языка – наверное, «Наль и Дамаянти» или, скажем, «Сказание о Раме» (такая сокращенная версия «Рамаяны», которая есть «Махабхарате») – это вообще идеально для начала. Вот я не знаю, Марцис, ты со мной согласишься? Ты ведешь курс, да?
– Я даже не знаю, насколько оно совершенно, но так уж сложилось, что в 1818 году Бопп выбрал этот отрывок из «Лесной книги». Уж настолько ли он удачный, не знаю.
– В плане именно изучения языка: потому что я начинал изучение санскрита как раз с чтения «Сказания о Нале». Разбирая сначала по одной шлоке в день, потом по две, потом по три. Потом уже все больше и больше.
А вот если мы берем тексты «Мокшадхармы», то их, конечно, начинающему лучше вообще не смотреть. Потому что зачастую там даже вообще непонятно, что это складывается, как интерпретируется, в каком значении используются слова. Но, учитывая состояние древнеиндийской философии, то, как она до нас дошла, мы просто не можем этим не заниматься, потому что источников на самом деле не так уж много.
Буддийская литература на пали – сутты, джатаки, гатхи. Здесь, конечно, с литературной точки зрения, интересны прежде всего джатаки, то есть, рассказы о прошлых жизнях Будды. По сути дела, достаточно очевидно, что здесь за основу брались какие-то фольклорные тексты. Они просто увлекательные. Они не перегружены какими-то религиозными вещами. Даже не всегда очевидно, какая же здесь мораль с точки зрения буддизма. И вот интересно: палийская литература, пали – это все-таки язык, достаточно близкий к санскриту. И мы здесь видим как раз вот этот древний стиль, достаточно еще простой, потому что язык более поздней литературы, которую можно назвать классической, он все-таки усложненный, поэтому читать это весьма сложно в оригинале. Это язык, действительно рассчитанный на людей, очень хорошо владеющих санскритом, знающих систему образов, знающих мифологию. И в целом я бы сказал так: он дальше по своей структуре от привычного нам, привычных нам европейских языков, чем язык эпоса и язык палийской литературы. Литература на пракритах. Но, в принципе, пали тоже относят к пракритам.
Что такое пракрит? На всякий случай, если кто-то, может быть, не знает. Термин «пракрит» вводили, чтобы показать: санскрит – это некий источник всех языков. Пракрити – первоначало. А пракриты – это те языки, которые от него произведены. Или есть обратная трактовка, которую, если не ошибаюсь, Монье-Уильямс, в частности, указывает – автор знаменитого словаря санскрита. О том, что пракриты – это естественные языки. Пракарти – как бы природа, естественное нечто, а санскрит – это язык искусственный. То есть, пракриты изначально были разговорными языками в противовес санскриту, который был языком культуры сразу.
Надо понимать, что пракриты в общем не особо расходились с санскритом. То есть, воспринимались даже не как отдельные языки, а скорее как язык культурных людей и различные виды просторечий. Что-то вроде языка, допустим, Хагрида в «Гарри Поттере». Но при этом, кстати говоря, пракриты не ассоциировались уже в литературе с некой некультурностью. Вот те пракриты, которые нам известны по дошедшим текстам – это уже, собственно, неживые языки. Они так же, как и санскрит, постепенно стали языками чисто литературными, не привязанными к конкретной местности. Вот, в частности, антология «Саттасаи», которую составил Хала (возможно, это был царь из династии Сатаваханов). Жил он во II веке новой эры. Это древнейший памятник индийской светской любовной лирики. Прежде всего – любовной. Не только на тему любви, но преимущественно. Который оказал влияние на всю санскритскую любовную поэзию. Даже в XII веке был написан такой ответ на санскрите. Поэт Говардхана написал свои «700 строф», но на санскрите, на те же любовные темы. Книга эта тоже достаточно хорошо была известна, это классическая литература.
Но на пракритах писали… Да, написано это было на пракрите махараштри, на котором говорили в Махараштри – районе Индии, где сейчас живут маратхи, но писали на этом языке на самом деле по всей Индии. Причем там была создана достаточно богатая литература на этом языке махараштри. Считалось, что он идеально подходит именно для любовной поэзии. И махараштри – это язык, на котором в пьесах поют песни. Ну, собственно, в тексте это стихи: стихи не читались, а пелись. Очень часто, когда женщина говорит стихи, то они именно на языке махараштри. Это один из известных приемов многоязычия санскритской драмы. На санскрите в драме говорили только мужчины и только высшего статуса, то есть, говорили боги и цари. А женщины, даже высокого статуса, должны были говорить на различного рода пракритах. Вот так.
– Вот, собственно у нас языки: санскрит ведический, эпический и классический. Пракриты — это пали, но он отдельный, чисто буддийский язык. Это языки шаурасени, магатхи, махараштри, ардхамагатхи и такой еще язык пайшачи – считалось, что он был языком пракритской прозы. Язык этот не сохранился, все тексты на нем погибли. Но нам известно одно произведение на этом языке. Называлось оно «Великий сказ». И дошло оно до нас в различных переложениях на санскрите, самым известным из которых является «Океан Сказаний» Самадевы, который переведен на русский язык.
Да, и вот у нас есть еще языки апабхранша. Это более поздние разговорные языки, уже такой переход от древнеиндийских к новоиндийским, таким как хинди и бенгали. Литературу на апабхранша мы брать не будем, она достаточно мало изучена, мало переводилась на русском языке. Кажется, единственное, что переведено с апабхранша – это сборник буддийской поэзии «Чарья-гити». Но не целиком, а отдельные тексты. Причем переводил это, подстрочники делал Сергей Дмитриевич Серебряный. Он говорит, что это, в общем, достаточно малопонятные тексты.
И вот еще один язык, о котором нельзя не упомянуть, это тамильский, на котором говорили и говорят сейчас на юге Индии. Это древнейший из письменных языков этого региона, древний тамильский язык, который сейчас считают таким же классическим языком, как и санскрит. Потому что первые тексты до нас дошли еще от 500 года до новой эры. И еще 2000 лет назад на нем существовала достаточно развитая поэзия. И о тамильском языке, который совершенно не родственен индоарийским языкам, об этой литературной традиции тоже стоит поговорить хотя бы кратко, потому что у нас есть переводы тамильской поэзии, она очень интересна. Конечно, нельзя о ней не упомянуть.
– Марцис, что ты хотел спросить?
– А у нас там два вопроса уже накопились. Во-первых, я не вижу противоречия между тем, что были пракриты, которые были до санскрита, и были пракриты, которые после санскрита. Я не вижу противоречия. То есть, в смысле: почему они должны быть именно только «до» или только «после».
– Вообще понятие пракрита… Индийцы, они же любят очень некую расплывчатость в определениях, которая пробуждает творческую энергию. Вот, например, в Бенгалии пандиты еще в XIX веке называли бенгальский язык пракритом, хотя, конечно, по этой классификации видно – это никакой не пракрит, а уже новый индийский язык. Так что, тут все сложно. Еще вопросы?
– Елена спрашивает: «Пракриты были кодифицированы?»
– Да, они со временем были кодифицированы. Создавались грамматики пракритов, прежде всего этим занимались джайны. Вообще у джайнов литература в значительной степени существовала на пракритах, в частности, на языке махараштри джайны создавали поэзию. Пали, естественно, кодифицировался, да. Но это так же, как и с санскритом. Санскрит, конечно, кодифицирован. Но существует эпический санскрит, который не очень кодифицирован. Существует буддийский гибридный санскрит, который тоже относится к пракритам. Поэтому, в общем, в реальности мы сталкиваемся с несколько, допустим, разными текстами, с разными вариантами языка разных эпох, разных жанров, поэтому здесь все тоже не так просто, как и санскритом.
– Следующий вопрос. Сперва задам то, что было последнее, потом то, что было пораньше. Виктор спрашивает: «Так называемый буддийский санскрит – это что? Просто санскрит с упором на термины буддизма или есть нюансы?»
– Нет! Значит, смотрите: буддисты изначально писали преимущественно на пали. Это язык южного канона. Существуют буддийские тексты, написанные на классическом санскрите. Вот, скажем, в рамках этого курса мы будем изучать поэта Ашвагхошу, автора поэмы «Жизнь Будды», который писал на вполне классическом санскрите. Что касается буддистского гибридного санскрита, его даже относят к пракритам. Потому что, скажем так, это язык, в котором очень много неправильностей, очень много элементов каких-то разговорных языков, которые были родными для авторов того или иного текста и которые просачивались в язык. То есть, буддистский гибридный санскрит – это, естественно, отдельный язык, который требует некоторого дополнительного изучения. Существуют учебные пособия по буддийскому гибридному санскриту. И он отличается от того классического санскрита, которым тоже пользовались буддисты.
– Это был ответ на второй вопрос. И третий вопрос. Елена давно уже спросила: «Переводят ли индийскую поэзию на индийские языки? Общаются ли эти литературы между собой?»
– Да. Ну, во-первых, безусловно, большинство индийцев санскрита не знает и читать могут только в переводе. Причем традиция перевода с санскрита существовала еще в Средневековье. Например, с «Махабхаратой» была такая история: ее переводили на язык телугу, это был, по-моему, век XIII или XIV. Поскольку «Махабхарата» огромная, переводили стихами – переводило три поколения поэтов, то есть, отец, дед, сын и внук. Естественно, существуют и современные переводы, допустим, на хинди, и существует богатая традиция переложений.
И, по сути дела, вот эта санскритская литература является основой для новоиндийских литератур. Потому что, скажем, самый известный пример: в XVII веке, поэт Тулсидас, писавший на одном из вариантов языка хинди, на языке авадхи, создал свою версию «Рамаяны» – то есть, это не перевод, это оригинальное произведение на сюжет «Рамаяны», которое было доступно широкому читателю. И скажем, отчасти это влияло даже на исламскую культуру. Вот, например, поэт Амир Хосров Дехлеви, делийский персидский поэт, живший в XIV веке в Индии, писавший на персидском – но также он писал на урду, языке индийских мусульман. И вот он написал цикл стихотворений, тематика, который восходит к санскритской лирике. Когда я познакомился с этим циклом, я сразу же увидел санскритские прототипы, потому что эти стихи из санскритских антологий я читал. Вот это влияние санскритской литературы на все остальные индийские литературы началось еще в Средневековье и, в общем, продолжается до сих пор, и все это – неотъемлемая часть культуры.
Плюс – на санскрите до сих пор пишут литературные произведения, в том числе и вполне современные. Есть переводы современных произведений: например, «Рассказов о Шерлоке Холмсе» на санскрит. Санскрит – это не язык какой-то уже совершенно позабытый, или которым пользуются исключительно для религиозных нужд.
Ну вот, я обрисовал языковую ситуацию с Древней Индией – это вот та литература (вернемся), которая существовала именно в древности. Потому что, скажем, эпос очень долго складывался, и сложился он уже в середине I тысячелетия новой эры. То есть, это уже самый конец древности. Но в центре нашего курса будет литература, которую можно назвать классической. Почему классической? Потому что это литература на классическом санскрите. Это то, что индийцы называют «кавья». Существует вот эта вот эпоха когда и возникла, как бы, кавья: истоки кавьи мы на самом деле не знаем. Это очень интересная особенность индийской культуры. Честно говоря, особенность досадная, особенно в сочетании с индийским климатом. Потому что индийцы все свои произведения, которые теряли для них актуальность, просто забывали. Индийский климат очень влажный. Это была надежная гарантия того, что тексты, которые регулярно не переписываются, просто погибнут.
Если, скажем, многие античные тексты мы находим в Египте, где климат сухой и они там хорошо хранятся, то древнеиндийские тексты, я думаю, никто даже не рассчитывает когда-либо обнаружить. Ведь, по сути дела, нам неизвестна даже и древняя философия до начала этого классического этапа, классического периода индийской культуры. Потому что тексты, скажем, древней сангхи, такого философского направления, тексты уже угасших традиций, как, например, традиция адживиков, которая была очень популярна в древности и существовала и в Средневековье, до XIV, примерно, века и потом угасла окончательно, они не сохранились – и мы можем изучать это лишь по каким-то косвенным признакам.
Есть такая хорошая книга, выходила в конце 90-х годов, Владимира Кирилловича Шохина, нашего одного из лучших специалистов по индийской философии: «Первые философы Индии». Там рассказывается о философах, которые были современниками Будды или его предшественниками. Вот это время. И все их учения сохранились, по сути дела, только в буддийских текстах – то есть, в текстах их оппонентов. Поэтому – да, мы из них можем извлечь какую-то информацию, но все равно мы не можем быть до конца уверенными, что обладаем всей полнотой знания совершенно не искаженного, как если бы у нас были бы тексты непосредственно этих философов – как мы, допустим, располагаем в случае с древними греками. Тексты Платона.
И то же самое происходит с литературой, потому что вот эта вот первая кавья, светские произведения – то есть, если у нас эпос, и ведийская литература, и буддийская литература, они сохранялись в рамках религиозной традиции – то вот первые произведения кавья просто не имели религиозной значимости, поэтому они уже как бы эстетически не устраивали читателей, они казались слишком простыми. Поэтому эти тексты до нас не дошли. Вообще мы знаем о том, что эта кавья древнейшая была по каким-то косвенным признакам. Например, у грамматика Патанджали, одного из величайших лингвистов Древней Индии, сохранились примеры из отдельных стихотворений, даже строки, по которым мы можем судить о древней индийской поэзии. И мы видим, что – да, она отличается несколько от классической. Язык ближе все-таки к языку эпоса, он более такой простой. И поэтому то, что мы знаем, возникает перед нами как бы внезапно.
Вот эта эпоха начинается примерно в III-IV веках новой эры. Это уже самый конец древности. Если мы посмотрим примерную хронологию, то есть первая индийская империя, охватившая почти весь Индостан – это империя Маурьев. Возникла она вскоре после похода Александра Македонского, который, кстати говоря, особого впечатления на индийцев не произвел и в памяти их, собственно, не остался. Просуществовала она недолго, потом появилось Кушанское царство, созданное завоевателями, пришедшими с территории нынешнего Китая. Вот к этой эпохе, I-III века, относятся древнейшие произведения, которые мы можем уже считать поэзией на классическом санскрите. Это прежде всего поэмы Ашвагхоши, буддийского патриарха – «Жизнь Будды» и «Прекрасный Нанда». Это своего рода переходный этап от стиля эпоса, стиля «Рамаяны», прежде всего, к стилю классических поэм махакавья, то есть, большой кавьи и большой поэзии.
А вот в эпоху Гуптов уже, вот к этому времени… Империя Гуптов была, собственно, ровесницей крушения Римской империи. Вот это, кстати, очень интересная разница между античной и индийской культурами. Потому что в античности, если, скажем, мы возьмем древнеримскую литературу, здесь у нас все понятно. У нас вся классика – она в древности, а вот уже в IV-V веках продолжают писаться поэмы на латыни в таком традиционном стиле на темы греческой мифологии, но это считается уже поздняя поэзия, поэзия эпохи упадка. А вот в Индии начинается в это время эпоха классики, и вот она продолжается уже и в Средневековье. Распадается империя Гуптов, в Индии заканчивается древность, но в культуре никакого разрыва на самом деле мы не видим. Все литературные, философские традиции продолжают развиваться. Да, можем сказать, что все-таки средневековая поэзия имеет отличие от древней, от той вот древней классической, от той, которая была в эпоху Гуптов. Более поздняя – она, все-таки, отличается. Но эти отличия не так-то просто определить.
И вот у нас дальше возникают индуистские уже средневековые империи, империя Харши недолговечная. Харша – это вообще очень интересный правитель. Во-первых, до нас дошло его жизнеописание. Один из классических санскритских романов представляет собой жизнеописание царя Харши. И, во-вторых, он сам был крупным писателем, драматургом, поэтому когда речь пойдет уже конкретно о санскритской драме, мы будем упоминать и произведение Харши.
Дальше у нас возникает империя Пала, империя Сена в Бенгалии. Здесь у нас тоже активно развивается литература на санскрите, и в центральной части Индии существует империя Пратихара. И вот такой золотой век санскритской литературы заканчивается, в принципе, с империей Сена, с империей Пратихара, то есть, в XII-XIII веках. Прежде всего, все-таки, литература на санскрите себя в значительной степени исчерпала. Если мы посмотрим на эту позднюю литературу XI-XII веков, во многом это подражание. Вот, например, был такой крупный поэт в империи Сена, которого звали Дхойи. Он действительно очень почитался, но его произведение, которое до нас дошло, его лучшее произведение – это подражание более ранней поэме Калидасы «Облако-вестник», она называлась «Ветер-вестник».
В определенном смысле уже такое ощущение, что активное развитие этой литературы прекратилось, пора подводить итоги, проявилось в том, что начали составляться антологии. Древнейшая антология санскритской поэзии, которая до нас дошла, это антология «Субхашитаратнакоша«, что переводится как «Сокровищница изящных стихов» или «Сокровищница изящных речений», и она была составлена на рубеже XI — XII веков в Бенгалии буддийским монахом Видьякарой.
– То есть, ты – переводчик упадочной литературы, получается?
– Знаешь, дело в том, что если говорить об антологии, то она, конечно, не упадочная, потому что там собрана… Там есть и Калидаса, и даже более ранние авторы, скажем так.
– Cам жанр, получается, да, такой?
– Ну да, собранная антология обычно подразумевает, что где-то уже лет пятьсот, а то и тысячу жанр развивался. Потом, скажем так, крупные формы – они стали стираться несколько раньше. Лирика все-таки обрела популярность позже. В общем, лирика еще осталась живой. Однако все-таки в этот период возникают интересные произведения. Последнее – это поэма «Гитаговинда» Джаядевы – знаменитое произведение, которое потом было воспринято как памятник религиозный, хотя до сих пор ведутся споры, насколько вообще сам Джаядева собирался писать религиозное сочинение или он писал все-таки светское. Об этом еще поговорим, когда дойдем до «Гитаговинды», но главное – что это произведение авангардное по своей форме, это не подражание классической кавье, это нечто новое.
Но дальше, все-таки, уже на первый план выступает литература на новоиндийских языках, начинает складываться литература на хинди. Отчасти это, кстати, связано еще и с упадком индуистских государств. С тем, что на севере Индии власть переходит к мусульманским правителям, которые не поддерживали особо вот эту традиционную индийскую ученость – санскрит. При дворах индийских правителей процветала литература на персидском языке, развивалась литература на урду. Центром санскритской учености стал все-таки юг полуострова, где сохранились крупные индуистские царства крупные, но там тоже развивается традиция на дравидских языках. Продолжается развитие литературы на тамильском языке, возникает литература на телугу и других дравидских языках. В общем, это такой упадок, хотя какие-то интересные произведения все равно создавались. Но все-таки классический период охватывает примерно с эпохи Гуптов и до XII – максимум начала XIII века. Вот, собственно, этот период мы и будем в первую очередь рассматривать.
Как мы его будем рассматривать? Еще одной особенностью индийской культуры является то, что интерес к личности, к биографии автора был невелик, а еще отсутствовало такое чувство историчности. То есть, о многих авторах у нас нет никакой вообще информации, кроме имени. О других – ну, скажем, что вот такой-то был придворным поэтом. Жил он примерно, видимо, в IX веке, при дворе, возможно, такого-то царя, а возможно – такого-то. Иногда до нас доходят какие-то легенды или анекдоты исторические, которые, в общем, с одной стороны интересны, а с другой стороны – мало достоверны. Поэтому изучать биографию поэта всерьез по ним нельзя. Поэтому вот этот связанный с биографиями поэтов пласт у нас практически выпадает.
Сначала мы изучим древний этап литературы – до появления классической санскритской поэзии, а дальше мы будем рассматривать, собственно, не столько исторически, сколько жанрово. Потому что жанр, на самом деле, был важнее, чем конкретная личность. Жанры определяли то, как поэт будет писать. В больших поэмах у него один язык, в лирических стихотворениях – уже несколько другой, в прозе он может быть третий. Все это обусловлено именно жанровыми особенностями. Сначала – вообще о кавье. Как назывались поэты? Риши – самое известное, наверное, обозначение. Риши – это, все-таки, обозначение создателей ведийских гимнов. Происходит от корня «рш» или «арш» – «изливаться, течь». И вот эта идеология, она связана, как считается, с ритуалом выжимания сомы, священного, загадочного напитка, поскольку первоначально риши были участниками жреческого ритуала. И лишь потом, несколько позже, за ними, видимо, закрепилась функция создателей гимнов. Причем гимны-то они, собственно, и не создавали, они как бы с помощью своих сверхспособностей их «видели».
Другое обозначение – випра, от праиндоевропейского корня «уэт» – «дуть», «вдувать». То есть, випра – это вдохновленный. Слово «випра» было родственно латинскому слову vates, которое обозначало и «поэт», и «пророк», и славянскому слову «вития», которое означает «поэт» и тоже как бы служит признаком общения с некими сверхъестественными силами. И вот слово «кави». Да, кави, производят традиционно от корня «ку», который означает и «кричать», и «смотреть», такой очень неясный корень.
Современные исследователи возводят его к индоевропейскому корню «ков», который есть и в русском языке, да – это слово «ковать». То есть, кави – это как бы кузнец. Ну, собственно, у нас есть родственные слова, например, кави – это титул древнеиранских правителей, известных нам из «Авесты», и, например, лидийские цари в Малой Азии именовались каве. То есть, каве – это как бы жрец, да, но еще и мастер.
По-видимому, это восходит к восприятию кузнеца как некоего мага-кузнеца. В первобытном обществе был первый ремесленник, он владел неким искусством, которое было другим недоступно, поэтому фигура кузнеца в древних мифах, легендах окутана таким ореолом магическим – как, допустим, кузнец Вёлунд в скандинавских сказаниях или, скажем, Ильмаринен в «Калевале», божественный кузнец. И вот здесь мы видим изначальную двойственность санскрита, которая характерна для поэта в индийской культуре. С одной стороны, он такой вдохновенный пророк, он творит, потому что связан с некими высшими силами, с неким высшим миром. Важным качеством уже в классическую эпоху считалось озарение – «пратибха», которое охватывало поэта, и он мог создавать настоящие произведения искусства. Но при этом в индийской культуре было всегда восприятие поэта как мастера, как человека, который буквально «плетет» стихи. То есть, когда на санскрите пишут, что это произведение, созданное Калидасой, используя слово «вирачита» или «рачита», то есть, буквально «сплетенное Калидасой» – это и есть такое вот зримое, наглядное представление о создании поэтического произведения как ремесленной некой работы.
Кстати говоря, кто такой вообще поэт в индийской культуре, санскритский поэт прежде всего? Это придворный поэт. Мы вот как-то к придворным поэтам относимся с пренебрежением, к этому званию, да? Сразу такой образ восточного придворного поэта, который восславляет в бездарных стихах любое деяние своего повелителя, даже самое глупое или жестокое. На самом деле то, что индийские поэты и санскритские поэты были придворными, не мешало им создавать интересную, глубокую поэзию. Хотя сам жанр славословий царям существовал, и, например, в той же антологии «Субхашитаратнакоша«, о которой я упоминал, он занимает раздел, посвященный славословиям царей. Он, правда, небольшой, но в других, более поздних антологиях есть такие разделы, которые занимают больший объем.
При этом ощущение, что поэт – это все-таки нечто высшее, всегда сохранялось в санскритской культуре. Есть такая история апокрифическая про великого поэта Калидасу – о том, что он был придворным поэтом и, естественно, однажды завистники обвинили его, оклеветали перед царем: якобы он является любовником царицы. Царь разгневался на Калидасу, ему были предъявлены сфабрикованные доказательства. Царь разгневался, но он сказал себе: «Но ведь Калидаса, это не простой человек, это воплощение богини Сарасвати. Я не могу его казнить». И он ограничился тем, что изгнал Калидасу из своего царства. Калидаса, правда, не покинул царство. Он затаился у знакомой гетеры, а тем временем его друзья всячески действовали в его пользу, разоблачили этих завистников. Царь раскаялся, он понял, что Калидаса ни в чем не виновен, и разрешил ему вернуться ко двору и щедро одарил в качестве компенсации за обиду.
Вот этот двойственный образ поэта как вдохновенного пророка и поэта как мастера существовал в индийской культуре с глубокой древности. И если говорить о кавье, вот этом понятии, да, поэзия кавья – это ведь не совсем поэзия в нашем понимании. Для нас поэзия – это все-таки то, что подразумевает стихотворный размер, зачастую даже рифму. Хотя у нас, конечно, есть нерифмованная поэзия. Но, во-первых, в санскрите не существовало рифмы в нашем понимании, как некой системы. Существовал один из приемов – конечное созвучие на концах строк (то есть, рифма в нашем понимании), но он использовался очень непоследовательно. Например, даже в «Рамаяне» мы встречаем какие-то строфы, которые вроде как зарифмованы. Идет такая зарифмованная строфа, потом незарифмованные, незарифмованные… В общем, большинство строф там без рифмы.
Вот деление, да, изначально, скажем так, два вида главных – это шравья и дришья. Шравья – та, которую нужно слушать, потому что в индийской культуре письменное слово значило немного. Главное – это культура именно устного слова. У индийцев вообще письменность появляется достаточно поздно. Первые памятники – это III век до новой эры, когда уже возникла первая империя общеиндийская Маурьев. И вот только от этой эпохи – уже развитая городская цивилизация, уже развитая наука, в частности, к этому времени уже и лингвистика существовала, и философия… А вот письменности еще, по всей видимости, не было или она была не слишком развита. Поэтому стихи – это та поэзия, которую нужно слушать, Хотя вот классическая поэзия уже во многом рассчитана не на восприятие на слух, а на восприятие визуальное. То есть, надо было читать, потому что она все более и более усложнялась, и даже возник такой вид поэзии, которая называлась «читра», картинка. То есть, стихи, которые писались, создавались в форме каких-то геометрических фигур.
– Змейка, например.
– Змейка, да-да. Не все, кстати, почитали такую поэзию – но тем не менее. Ну и просто, даже если фигур никаких не было, то очень часто слишком сложные были стихи, чтобы их вот так вот воспринимать на слух. И даже в определении поэмы говорилось, что большая поэма, махакавья – это то, что не требует особого комментария, то есть подразумевалось, что все-таки иногда какой-то комментарий к этой поэме требуется. А вот дришья, зрительный – это, собственно, драматургия, которую можно пожалуй считать главным видом индийской литературы во многом.
И второе: кавья не обязательно в стихах. В стихах, со стихотворными размерами – это называлось «падья». От слова «пада» – единица размера, стопа. Была еще «гадья» – прозаическая. И, наконец, «мишра» – смешанные, то есть, смешение стихов и прозы, которые вообще индийцы очень любили. И если кто-то читал, а я думаю, что многие читали басни, то в них как раз мы видим постоянное чередование стихов и прозы. Это как раз пример мишры.
Как делилось дальше? Значит, стихотворная кавья. Здесь у нас махакавья – большие поэмы; маха – великий, кавья – поэма; кхандакавья – это такой переход от большой поэмы эпической к лирике. Очень часто кхандакавья называют лирическими поэмами. Они небольшого объема, там 50, 100, 150 строф. У них ослабленный сюжет, много описаний, они пишутся более длинными размерами. Кстати, стихотворные размеры… Для санскритской поэзии характерно обилие стихотворных размеров. В ведийской поэзии существовали одни стихотворные размеры, в классической поэзии и эпической мы уже встречаемся с другими стихотворными размерами. Если в махакавье обычно использовали достаточно короткие размеры: там восемь слогов в строке, одиннадцать, двенадцать, иногда в завершающих стихах, которые завершали главу и показывали, что это окончание главы, использовались до четырнадцати слогов размеры, то в лирике очень распространен длинный размер: девятнадцать слогов, двадцать один… Такие строки обычно передаются по-русски двумя строками, для того чтобы просто удобнее влезала на страницу.
И вот – легкая поэзия, собственно лирика. Основой вообще санскритской поэзии является одна строфа, поэтому в основном лирика – это одно стихотворение, состоящее из одной строфы. Очень часто эта строфа представляла собой единое предложение, что, кстати говоря, затрудняет понимание этих стихов. Но иногда это могло быть несколько стихотворений, мог быть это и диалог. Причем не всегда там четко выражено, что здесь закончилась реплика одного персонажа и начинается реплика другого, что тоже затрудняет восприятие. Иногда эти строфы соединялись вместе, то есть, было стихотворение из двух строф – они назывались югмака. Причем и в этом случае первое стихотворение в паре должно было восприниматься как-то все-таки более-менее отдельно. Иногда бывает, скажем, в одном варианте сборника это – одинарное стихотворение, а в другом варианте к нему еще такое продолжение дописано.
Существовали более длинные сцепления строф. Об этом мы поговорим, когда будем уже говорить конкретно о лирике, а два все-таки понятия, которые я хотел бы упомянуть уже сейчас, это шатака, то есть, соединение из ста строф обычно по какой-то теме. Иногда шатаки объединялись просто потому, что там были стихии одного стихотворного размера, иногда и то, и другое. Например, известна такая «Чандишатака», «Сто строф о богине Чанди», написанная Баной, одна из старейших шатак. Более известны шатаки поэта Бхартрихари, это философская и любовная поэзия, и любовная поэзия Амару – знаменитый сборник «Амару Шатака», о котором мы будем еще говорить подробно. И коша – антология. Это собрание стихотворений разных поэтов, которые, кстати говоря, располагались не по авторам, как нам привычно (потому что, как я говорил, автор не очень значим, и зачастую составитель антологии даже не указывал, чье это произведение, стихотворение), а создавалась по темам. Вот, это – о стихотворной кавье.
Теперь о прозаической кавье. К прозаической кавье прежде всего относился роман, но такого жанра индийцы не выделяли. У них было два термина: акхьяика и катха. Значение их достаточно расплывчато, каждый теоретик несколько уточнял, но в общем считается, в целом, что акхьяика – это некая история, основанная на подлинных событиях, целью которой было именно описание чьей-то жизни, обычно – выдающегося правителя. Скажем, жизнеописание царя Харша – один из классических санскритских романов. А катха – это в большей степени основанное на вымысле произведение, связанное все-таки скорее с любовной тематикой, авантюрное, любовное. И вот катха – это, например, роман «Приключения десяти принцев», авантюрный, любовный, очень увлекательный роман, написанный Дандином, который тоже является одним из классических санскритских романов.
Ну и жанр чампу, достаточно поздно возникший. На русский, кажется, чампу не переводились – по крайней мере целиком, я вот не помню. По-моему, нет. Сочетание стихов и прозы. И – драма. На самом деле жанров драмы было намного больше. Два основных жанра: натака и пракарана. Что интересно: в индийской культуре отсутствует такое понятие как трагедия. Жанр трагедии. Для индийца закончить произведение: несчастный конец, гибель героя, никакого нет исхода – это было совершенно невозможно. В лирике допускались такие достаточно мрачные стихи с плохим исходом. Возможно, из соображений, что все-таки лирическому стихотворению свойственна некая незаконченность, то есть, может быть, ситуация исправится. Возможно, так. А вот если мы берем драматургию, если мы берем поэзию, романы, то здесь трагедия исключалась, в отличие от древнегреческой культуры. Поэтому два жанра: натака и пракарана.
Основные натака – это повествования о богах, царях, героях, то есть это такая высокая драма. И пракарана – это более, так сказать, бытовая драма, бытовые сюжеты о вымышленных, не мифологических персонажах, не о царях. Самой известной прокараной является пьеса «Глиняная повозка» Шудраки, она есть переводе на русский, где речь идет о любви купца и гетеры. Герои проходят множество испытаний, в конце концов они счастливо становятся мужем и женой. И в общем, я бы сказал, что пракарана для современного читателя даже, пожалуй, интереснее, чем натака, потому что она как-то живее, она больше дает представлений о жизни обычного индийца, индийца среднего класса того времени. Там больше юмора, больше эмоций, пожалуй. Хотя самая известная индийская драма «Шакунтала» Калидасы, первая драма, которая была переведена с санскрита на европейские языки и стала своего рода бестселлером того времени, она является, конечно, натакой.
– У нас осталось минут двадцать.
– Тогда я уже, наверное, кратко пройдусь по основным сочинениям, которые мы будем так или иначе затрагивать. То есть, у нас буддийская поэзия на санскрите: Ашвагхоша с его поэмами, о которых я уже говорил, и Арья Шура с его произведением «Гирлянда джатак» – это переработка древних джатак во вкусе классической кавьи. Шесть классических поэм, две из которых, самые древние, принадлежат Калидасе: «Рождение Кумары» – о любви Шивы к Парвати и «Род Рагху» – о династии мифологических царей, к которой относился Рама. Поэма Бхарави «Горец и Арджуна», которая написана на тему «Махабхараты», встреча героя Арджуны с Шивой.
Поэма Магхи «Убиение Шишупалы» – о том, как Кришна победил царя Шишупалу – это тоже эпизод из «Махабхараты». Самая поздняя из классических поэм принадлежит Шрихаше – «Деяния Нишадхи» или «Деяния нишадхца», «Найяшадхиячарита». Тоже на сюжет «Махабхараты», собственно говоря: это пересказ, точнее, не пересказ, а переработка первой части «Сказания о Нале и Дамаянти», которое здесь уже упоминалось. Во многом поэма тоже достаточно интересная, многими была воспринята критически, но мы об этом еще будем говорить. И поэма Бхати «Раванвадха» – «Убиение Раваны». Эта поэма интересна тем, что она написана не просто так, не для развлечения, а для изучения санскрита. Это учебная поэма, где каждая глава представляет собой определенную тему для изучения грамматики. Тем не менее, было признано, что она обладает немалыми чисто литературными достоинствами, поэтому она тоже входит в число шести классических поэм.
Вот четыре классических романа: Суббандху, «Васавадатта» – роман, прославившийся прежде всего за свой исключительно сложный стиль, «Дашакумарачарита» – «Приключения десяти принцев» Дандина, более поздний, как считается, он авантюрно- приключенческий. И Бана, величайший прозаик Древней Индии, точнее, уже раннее Средневековье. Его любовный роман «Кадамбари», который есть на русском языке в замечательном переводе Гринцера. Любовный роман с большим количеством очень изысканных описаний, вниманием к психологии персонажей. И «Деяния Харши» – это роман, который в значительной степени является жизнеописанием царя Харши, туда же Бана еще включил свою автобиографию – это вообще уникальный случай в индийской литературе, такая автобиография, да еще для того времени.
И лирика, да. Я уже упомянул об антологии «Саттасаи» на языке махараштри, более поздний – Бхартрихари, который относится, может быть, к древней поэзии, может быть, уже к ранней средневековой, со своим сборником «Триста стихотворений», поэт-философ, наиболее, пожалуй, известный из лириков, наиболее нам близкий. Амару, сборник «Амару Шатака». Амару – поэт, о котором мы практически ничего не знаем. Даже есть мнение, что это сборник коллективный. «Амару Шатака» – «Сто стихотворений Амару». Это одна из вершин средневековой любовной поэзии на санскрите. И уже неоднократно упоминавшаяся антология Видьякары – «Сокровищница изящных стихов», «Субхашитаратнакоша«, такое подведение итогов санскритской лирики.
И, наконец, основные лирические поэмы. Калидаса, величайший поэт, и здесь оставил след. Ему принадлежат две лирические поэмы: «Времена года» и «Облако-вестник». «Облако-вестник» породило целую традицию подражаний, о которой мы тоже будем говорить. «Времена года» – интересная описательная поэма, правда, не все согласны, что она принадлежит Калидасе, но по крайней мере, видимо, она была создана в это время и вообще произведение достаточно интересное. А вот как раз Дхойи, XII век, его поэма «Паванадута», «Ветер-вестник», продолживший традицию Калидасы, Бильхана – «Чаурапанчашика», «50 строф вора», дословно, или «50 строф тайного любовника», или «50 строф о тайной любви». Очень интересное произведение, но достаточно позднее. Всего из 50 строф лирическая поэма, тоже мы об этом подробнее поговорим.
И Джаядева, «Гитаговинда». На самом деле ее относят и к махакавье. Надо всегда учитывать, что эта классификация могла отличаться у разных древних средневековых индийских авторов. Некоторые, например, и «Облако-вестника» определяли как махакавью, и «Гитаговинду» часто определяют как махакавью традиционные авторы. А современные исследователи говорят, что вообще жанр этого произведения определить достаточно сложно.
Ну вот, и драма, да. Бхаса – древнейший драматург, о нем упоминает Калидаса как об одном из своих предшественников. Его произведения долгое время считались утраченными, и только в ХХ веке были обнаружены рукописи, которые, возможно, принадлежат Бхасе. И опять же идет такой спор о Бхасе: это он, или это более поздние переделки его пьес. Есть разные точки зрения, но, тем не менее, какое-то представление о Бхасе мы можем составить. Некоторые пьесы Бхасы переведены на русский язык, изданы. Калидаса, он оставил три пьесы: «Малявика и Агнимитра», «Шакунтала» и «Мужеством завоеванная Урваши» на мифологический сюжет, восходящий к «Ригведе». Шудрака, «Глиняная повозка», о ней я уже говорил. Харша, тот самый царь-правитель, ему принадлежит пьеса «Жемчужины ожерелья», которая тоже считается одной из самых известных поэм, частично она переведена на русский язык.
И, пожалуй, последний такой великий драматург, живший уже в раннем Средневековье, это Бхавабхути. Он написал две пьесы на сюжет «Рамаяны», и написал также любовно-авантюрную пьесу «Малати и Мадхава». Вот с фрагментами из последней можно ознакомиться в переводах на русский язык.
О размерах я уже, пожалуй, рассказать не успею. Это мы будем, естественно, проходить дальше. И я все-таки хотел бы поговорить о том, что, собственно, делает кавью – кавьей, поэзию – поэзией, если это не стихотворный размер, как считаем мы.
– Но если непонятно, то значит – кавья!
– Ну, мало ли, что кому непонятно. Знаешь, вот философские произведения тоже, я бы сказал, не слишком понятны. Изначально считалось, что кавью отличает от остальных произведений наличие так называемых «украшений». Что такое украшение? Это могут быть звуковые украшения, допустим, аллитерации, те же рифмы, повторы звуков и слогов в середине слова, это могут быть сравнения различные, преувеличения поэтические тропы. И вот именно это, то, что называли «гнутая речь», «вакрокти», «гнутая» или «изогнутая речь» – вот это считалось основным признаком, отличающим кавью от остальных произведений.
Потом была создана концепция, более развитая, дхвани, отзвука. Что такое дхвани? Понятие дхвани неразрывно связано с понятием расы. Собственно, пожалуй, раса – это главное, что отличает кавью от научной литературы, философской литературы, которая тоже могла быть вполне в стихах, потому что стихи использовались для лучшего запоминания текстов. Тексты нужно было запоминать наизусть! Раса – это не эмоция, скажем так, эстетически переживаемая эмоция. То есть: есть эмоция от некоего реального события. Я узнаю какое-то печальное сообщение, допустим, что-то плохое случилось с кем-то из родственников, близких людей. Мне просто плохо – и все, никакого в этом смысла нет. Если мы узнаем это через литературное произведение, через пьесу или поэму, то это на нас воздействует не напрямую, это воздействует на нас эстетически, мы как бы проникаемся чувствами героя, это нас возвышает, облагораживает душу. Например, Абхинавагупта, философ кашмирского шиваизма и теоретик поэзии, уподоблял вкушение расы, а раса – это изначально означает сок, то есть вот: вкушение, вкушение поэзии понималось достаточно конкретно, как ее создание, да – «он вкушает» – как один из способов постижения Брахмана, объединение с Брахманом, такое же, как, например йога. И если она чем-то уступает, то тем, что вкушение расы не дает окончательного освобождения от этого мира. Но с другой стороны, оно имеет то достоинство, что оно доступно большему количеству людей.
Раса, путь восприятия расы более прост и тоже дает определенный эффект озарения. То есть, поэт, переживая озарение, вот это вот поэтическое пратибха, он как бы посредством стихов передает его читателю. «Умелый читатель», которого называли «сахридая», то есть, как бы, «единосердечник», от слова «хрдая», сердце – он, который умеет воспринимать поэзию. Поэтому восприятие поэзии воспринималось индийцами тоже как своего рода искусство и наука, которую надо постигать.
Как сказал один поэт: «Мои стихи – это наслаждение для знатоков и мучение для невежд». Потому что надо было пройти определенный путь, потому что это давало благо, это не просто развлечение. И вот создание расы – это главная цель поэзии, да! Если цель трактата, шастры – это сообщить некую информацию, то поэзия – да, она, конечно, могла сообщать и информацию, и санскритские поэты любили блистать своей эрудицией в различных сферах философии, допустим, в географии, мифологии и так далее. Но все-таки главное – это создание вот этой вот расы. А дхвани (отзвук) и украшения – это только способы, чтобы передать расу.
Что такое дхвани? Дхвани, кратко скажу, потом еще поговорим, это не некий глубокий, скрытый смысл, что надо понимать. Это именно некое непрямое, скрытое значение, содержащееся в стихах, которое вызывает расу. Ну, какие можно примеры? Допустим, героиня говорит герою: «Уходи, убирайся!» Это не просто некая инструкция к действию, если брать прямой смысл. Этим она выражает свое эмоциональное состояние в этот момент. Она обижена этим! Да, она хочет, чтобы он ушел, она несчастна! И вот по этому намеку мы прочитываем это, оно нам передается, и мы начинаем сопереживать героине, мы начинаем вкушать эту расу. Причем раса в дхвани может передаваться и через звуки, и через какие-то, допустим, даже частицы иногда, через определенное использование падежей. Но мы это уже рассмотрим позже, поскольку сейчас у нас не остается времени, в том числе и классификацию различных рас, из которой главной считалась шрингара, любовная раса. И санскритская поэзия, она весьма разнообразна по тематике, но все-таки главной темой в ней является тематика любовная.
Ну вот, собственно, темы санскритской поэзии. И дальше я хотел продемонстрировать фрагмент из «Облака-вестника» Калидасы, но это мы уже не успеваем. Поэтому, собственно, на этом, я думаю, пожалуй, можно уже как-то завершать.
– Есть ли у кого какие-то вопросы? Может быть, какие-то по тому, как будет проходить курс? Может быть еще какие-то? Что-то есть? Может, как-то нет больше?
– Нет, они сражены и лежат под грудой слов! Да, Елена?
– Можно я голосом? Мой первый вопрос про перевод на индийские языки был, скорее, связан не по вертикали через санскрит, а между собой. Они между собой интересуются друг другом? Вот такой вопрос.
– То есть, вы имеете ввиду именно современные?
– Современные и раньше там, вот эти вот пракриты.
– Понимаете, в чем дело: современные, ну да, насколько я знаю, существуют. Хотя, например, вот, допустим, урду и хинди – здесь даже, насколько я знаю, не переводят, потому что достаточно близкие языки урду пользуются арабской письменностью хинди и пользуются деванагари. И, в общем, они просто переписывают стихи на урду в деванагари – и все. А что касается древности и Средневековья, то здесь, опять же, это еще не совсем перевод. Все-таки, здесь, скорее, речь идет о неких переложениях более или менее самостоятельных. Иногда это порождало целые шедевры. Вот я сталкивался, например, с переводом «Амару Шатаки» на брадж, один из вариантов средневекового хинди. Перевод был сделан где-то XVI-XVII век. Видел я переводы стихов Кабира, которые изначально писались на том же брадже, на санскрит. Я, правда, не могу поручиться, что это не современный перевод.
– Ну, Кабира на санскрит – это вообще что-то, жуть какая-то.
– Ну почему?
– Вот, например, Достоевского переводят на пракриты.
– Нет, мой вопрос был про то: они вообще друг другом-то интересуются, или все через санскрит? Ну, скажем так, довольно дальние, там, с бенгали, не знаю, на гурджарати.
– Та же «Рамаяна», она же переведена на все основные…
– А, помимо санскрита? Насколько я знаю, да, но я не особо интересовался этой тематикой, но вроде – да. Потому что, скажем, тот же Тагор достаточно известен, наверняка он переводился. Ну да, вроде переводят.
– И второй вопрос, он меня давно мучает. Вот я просила Марциса Юрьевича спросить у вас, почему… Он такой более частный. Почему все-таки «Прекрасный Нанда», а не «Нанда из Сундари»?
– Хороший вопрос. А переводят и так, и так, на самом деле.
– Ну вот да, я встречала оба варианта.
– Изначально в названии заложена какая-то двойственность. Я видел и такие, и такие варианты перевода. Ну, дойдем, мы еще поговорим. Потому что поэма-то не очень известная, я ею еще собирался заняться более плотно, и если интерес есть, то мы поговорим подробнее, тогда подниму информацию.
– В завершении у меня анонс организационного характера.
– Извините, а можно еще вопрос? Я быстро. Вот эти произведения, которые были перечислены, в каком виде, форме или объеме мы будем изучать? Это как в учебнике, по хрестоматии или что-то предполагается читать?
– Большие! Собственно, список литературы – я могу перечислить, не все есть на русском, есть некоторые произведения других жанров, которые я не упомянул, Можно читать, можно не читать, мы так или иначе будем знакомиться с их сюжетами.
– А, то есть вы будете как лекцию рассказывать?
– Домашки же не будет!
– Собственно, я не предполагал давать именно какую-то обязательность, и никакой обязательности и не будет. Я могу рекомендовать, что-то рассказать, рассказывать буду и во время лекции. А если у кого-то возникнет интерес к какому-то произведению, то уже можно его будет, естественно, прочитать. Я могу даже издания назвать, но и они есть в значительной степени в Интернете, практически все.
– То есть, как у нас устроено? Вы платите деньги и Максим за вас читает. Значит, мы встречаемся по понедельникам в 18:00, занятие длится 2 часа, ни разу не больше, это максимум. Значит, если вы платите поблочно, то есть за 4 занятия, это стоит 4800 рублей, если вы сразу платите за весь 4-месячный курс – это 17 000 российских рублей. Вот. И Максим за вас читает и вам пересказывает. Вот так у нас устроено. Самим ничего читать не надо!
– Мы будем изучать и историю жанров, и основные театроведческие понятия, и многое другое, и образы, ну и так далее.
– Не надо за нас читать, мы сами!
– А если сами читать, это дороже, Елена, тогда.
– Надо читать. Ну, надо книжку еще купить, как минимум, или скачать где-то.
– Спасибо большое, понятно.
– Максим – прекрасный лектор, он создан для того, чтобы вести подобные занятия.
– Спасибо, Марцис, мне приятно, что ты так высоко меня ценишь.
– Да, я и правда так считаю. Так что мы начинаем на следующей неделе, то есть, 29-го, получается, сентября, что ли, начинаем?
– Нет, подожди, у нас разве 29?
– Шестого начинаем, да? С шестого, потому что выступление.
– Через две недели получается, да, правильно!
– Мы начинаем через две недели, потому что будет выступление в Библиотеке иностранной литературы.
– Максим же будет очно выступать в Иностранке в Москве, поэтому мы начинаем через две недели. Точно!
– Расписание закреплено в чате курса, так что, пожалуйста, приходите.
– Точно-точно, через две недели начинаем, четыре месяца читаем, потом у нас эротика пойдет, летом мы отдохнем, а весной – Веды. Вот у нас такая очередность. Вот все, на этом наше заседание завершено, спасибо за внимание и до встречи через две недели. До свидания!
– До свидания!