(от греч. μορφή — форма) — одна из основных единиц языка, часто определяемая как минимальный знак, т. е. такая единица, в которой за определённой фонетической формой (означающим) закреплено определённое содержание (означаемое) и которая не членится на более простые единицы того же рода. В определённых случаях допустимо говорить о нулевой морфеме (с фонетически не выраженным означающим), например нулевая флексия именительного падежа единственного числа слова «дом» («дом-ø»). Морфема — предельный результат так называемого первого лингвистического членения (по А. Мартине), т. е. сегментация речевого текста на двусторонние единицы — знаки языковые; этим морфема отличается от такой отчасти иерархически соотнесённой с ней единицы второго лингвистического членения (сегментации на односторонние, формальные единицы), как слог. Это различение существенно для языков синтетического типа (см. Синтетизм), в которых морфемное и слоговое членение не совпадают, ср. «берёз-а» — две морфемы (корневая и флексионная) и [б’и-р’о́-зъ] — 3 слога; в связи с этим иногда говорят, применительно к морфологической и фонетической структуре слова, соответственно о его глубине (количество морфем) и длине (количество слогов). Иная картина в языках изолирующе-силлабического типа, где морфема обычно совпадает со слогом, чем и обусловлено использование, например в китаистике, термина «морфосиллабема» (или «силлабоморфема»), означающего минимальную фономорфологическую единицу.
Понятие и термин «морфема», предложенные в 1881 И. А. Бодуэном де Куртенэ как обобщение понятий корень и аффикс, получают распространение в работах представителей пражской лингвистической школы, Л. Блумфилда и в дескриптивной лингвистике, а также в советском языкознании, развиваясь, переосмысляясь и получая новые интерпретации в ходе постепенного учёта асимметричного дуализма формы и функции в языковом знаке (ср. противопоставление морфемы и семы у В. Скалички, морфа и морфемы в позднем дескриптивизме, морфемы и монемы в работах Мартине и О. Лешки). Понятие морфемы, выйдя за пределы структурной лингвистики, стало одним из основных в общем языкознании, в описательных и исторических грамматиках.
Будучи, наряду со словом, основной единицей морфологии, морфема осмысляется, подобно фонеме, как абстрактный инвариант, реализующийся в виде конкретных вариантов — морфов (алломорфов); варьирование морфем связано с позицией — как грамматически (и тогда морфема предстаёт в виде грамматического или морфонологического варианта), так и фонетически (тогда морфема предстаёт в виде фонетического варианта). Например, в рус. «писать» — «пишу» корневая морфема находится в грамматической позиции (форма инфинитива — форма настоящего времени), вызывающей чередование морфов, а в английской морфеме множественного числа существительных варианты [s] —[z] — [ız] обусловлены фонетической позицией — качеством исхода основы, ср. bats ‘летучие мыши’ — birds ‘птицы’ — boxes ‘коробки’.
Понятие морфемы, как и большинство содержательных лингвистических понятий, отличается двойственностью, проистекающей из необходимости употреблять общее название и для неформального объекта, представляющего собой известный тип языковых сущностей (онтологический аспект), и для различных конструктов — его формальных аналогов (эпистемологический аспект). Поэтому единому по замыслу понятию морфемы соответствует значительное разнообразие более формальных его осмыслений, отражающих не столько различие теоретических предпосылок, сколько различие в исследовательских целях. Вместе с тем многократные попытки уточнения и формализации понятия морфемы не получили всеобщего признания. В идеале формальное определение морфемы должно было бы обеспечивать единство объёма этого понятия в каждом конкретном языке, одновременно не вступая в противоречие с интуитивным представлением о сущности морфемы как компонента слова и со стихийно сложившейся практикой морфологического анализа. Трудности, возникающие на этом пути, связаны, с одной стороны, с неопределённостью принципов парадигматического отождествления разных конкретных морфем (т. е. принципов сведения алломорфов в морфему; например, считать ли ‑ов в «отцов» и ‑ей в «матерей» или ‑s в англ. pen‑s и ‑en в ox‑en ‘быки’ представителями одной морфемы); с другой стороны, с неопределённостью пределов допустимого расширения понятия морфемы путём наделения морфемным статусом «остаточных» единиц типа ‑ярус в «стеклярус», ‑адья в «попадья» и т. п. Поэтому распространены различные употребления термина «морфема», отражающие те или иные сдвиги в содержании этого понятия (иногда и терминологическую небрежность). В частности, в многоуровневых динамических моделях языка морфема нередко теряет статус цельной двусторонней единицы вследствие расщепления её на отдельные элементы — семантический и формальный, которыми и оперируют при характеристике уровней языка. Так, под морфемой может пониматься, с одной стороны, только её означающее (ср. такие формулировки: «морфема состоит из фонем», «морфема состоит из морфонем» и т. п.) или относительно автономная часть означающего, т. е. дистрибутивно самостоятельный компонент, который скорее должен был бы трактоваться как «субморф», или морфемоид. Таковы, например, компоненты морфологических идиом типа рус. «за-быть», нем. Hoch-zeit ‘свадьба’ (букв. — высокое время).
Под морфемой может пониматься, с другой стороны, только её означаемое (например, когда говорится, что в русском языке морфема «им. п. мн. ч.» выражается морфом ‑и в слове «яблок‑и», но морфом ‑а в слове «город‑а»; такое употребление касается главным образом грамматических, «флективных», морфем) или относительно автономная часть означаемого, т. е., по существу, сема. Так нередко трактуют элементы содержания супплетивных форм: например, говорят, что английская словоформа (или «морф», «мегаморф») am выражает сочетание морфем be + praes. ind. + 1 sg. Иногда так же трактуются граммемы разных грамматических категорий, выражаемые во флективных языках в составе одной грамматической формы с помощью единой флексии (кумулятивно); например, Дж. Лайонз считает, что в латинском языке сочетание морфем masc. + sing. + nom. выражается морфом ‑us. Некоторые учёные статус морфемы приписывают единицам морфологически неэлементарным — таким, как основа или грамматическая часть словоформы, хотя основы обычно содержат более одной морфемы в традиционном понимании (ср. основу в слове «<на-ход-чив->-ый», состоящую из трёх морфем). Иногда подобная трактовка морфемы связана с выходом за пределы словоформы; например, З. З. Харрис выделяет «прерывную» (дистантную) морфему ‑us...-us в латинском словосочетании fili-us bon-us ‘хороший сын’. На функционировании морфемы в слове обычно не делается ограничений; единственное общее требование — чтобы морфема по протяженности не превышала слова. Однако Ж. Вандриес, Ч. Ф. Хоккетт, Э. Харрис считают возможным выделять так называемые надсловные, сверхсловные морфемы — порядок слов, интонацию, согласование, управление и т. п. Некоторые учёные, понимая морфему как «часть слова» («связанную форму»), отрицают универсальность морфемы: «аморфные» языки (древнекитайский, вьетнамский, йоруба, тайские, пиджин-инглиш) считаются «неморфемными»; существует мнение о «бессловном» характере этих языков (Т. Милевский), отражающее представление о предложении в «аморфном» языке как о цепочке морфем. По-видимому, корректнее говорить о слабой структурной противопоставленности слова и морфемы в ряде языков. Применительно к флективным языкам узкая трактовка морфемы как «части слова» приводит к тому, что значимые единицы, материально совпадающие со словом (ср. рус. «к», «при», «на», «и», «увы», «бац», «вчера», «очень», «там», «метро», «рагу» и т. п.), не получают порой статуса морфем. Некоторые французские языковеды вслед за Вандриесом употребляют термин «морфема» лишь по отношению к служебным единицам (аффиксам и служебным словам), называя знаменательные морфемы (корни) «семантемами» (Ш. Балли) или «лексемами» (Мартине); в качестве общего термина для служебных и знаменательных единиц используется термин «монема» (Мартине).
Следование принципу двусторонности морфемы проявляется в распространённом запрете на выделение «пустых» («асемантических») морфем. Если такого рода морфологические элементы появляются в ходе анализа, то либо говорят об исключениях из правила «безостаточной выделимости» морфем (т. е. сплошного членения слова на морфемы) и называют остатки членения «нерегулярными формальными наращениями», «интерфиксами», «структемами», «асемантемами», «соединителями», «формативами» и т. п., либо включают избыточный отрезок в состав одной из соседних морфем, либо (иногда с натяжкой) приписывают ему «полустёршееся» значение (например, уменьшительность в слове «нож-ик»), либо усматривают повторение (плеоназм, итерацию) избыточно выраженных значений (например, значение множественности в слове «чуд-ес‑а» и т. п.). Общепринятым является также требование непременной «материальности» означающего (не только по отношению к корневым морфемам, но и к некоторым типам словообразовательных морфем), запрещающее, например, постулировать «нулевую» деривационную морфему со значением «мясо X-а» в слове «лещ» (в значении «мясо леща»), синонимичную морфеме ‑ин- в слове «севрюжина». Некоторые учёные ещё более сужают понятие «морфема», требуя непременной сегментности (линейного характера) означающего морфемы (морфа), которое, таким образом, должно представлять собой цепочку фонем (или морфонем). В этом случае из числа экспонентов морфемы исключаются значащие супрасегментные средства — чередования, редупликации, тон, ударение; за пределами рассмотрения остаются при этом и такие явления, как конверсия и т. п.
В. А. Виноградов, С. А. Крылов, А. К. Поливанова.