подгруппа нахско-дагестанских языков. На Л.-д. я. говорят даргинцы и лакцы, живущие в горном Дагестане, а также даргинцы, живущие на равнине в аулах Костек (Хасавюртовский район) и Герга (Каякентский район), часть лакцев — в Новолакском районе. Общее число говорящих 387 тыс. чел.
Лакско-даргинскую подгруппу составляют 2 языка — даргинский и лакский, по некоторым классификациям образующие самостоятельные подгруппы нахско-дагестанских языков — лакскую и даргинскую. Даргинский язык состоит из существенно отличающихся друг от друга диалектов — кубачинского, хайдакского, чирахского, цудахарского и др. (группа диалектов цудахарского типа); акушинского (лежит в основе литературного языка), урахинского, уркарахского и др. (группа диалектов акушинского типа). Различия между диалектами позволяют описывать их даже как близкородственные языки, имеющие единый общедаргинский этнос.
Лакский язык имеет диалекты — кумухский (лежит в основе литературного языка), вицхинский, вихлинский, бартхинский, аштикулинский, аракульский и шаднинский, отличающиеся друг от друга в меньшей степени, чем даргинские диалекты. Специфические черты в лексике обнаруживает шаднинский диалект (много заимствований из даргинского языка), в морфологии — аракульский диалект (указательные местоимения и наречия места имеют архаичные формы, не характерные для других диалектов, слабо развито личное спряжение).
Фонологическая система Л.-д. я. неоднородна. В даргинском языке имеются четыре простых гласных: и, у, е(э), а. Гласный звук ә встречается редко. В кубачинском диалекте есть долгие гласные, возникшие путём слияния простых гласных или же выпадением ряда согласных, например р: «ӯче» (ср. урахин. «урчи») ‘лошадь’. Имеются также фарингализованные гласные оь, эь, аь; среди них чаще встречается аь: «баьчес» ‘разбить’, «баьлсес» ‘измазаться’ (акушин.). В лакском языке простые гласные а, у, е(э), и во многих лексемах последовательно противопоставляются фарингализованные гласным аь, оь, еь (эь), ср. «ар» ‘равнина’— «аьр» ‘гнилой’, «у» ‘голозёрный ячмень’ — «оь» ‘кровь’. В балхарском говоре бартхинского диалекта и аракульском диалекте есть также гласный «о», возникший на месте выпадения комплекса кьу: ср. лит. «кьункьу-ла» — «он-ола» (балхар.) ‘замок’; лит. «кьува» — «оба» (аракульский) ‘двадцать’.
Более значительны расхождения Л.-д. я. в системе консонантизма. Диалекты даргинского языка различаются между собой наличием (диалекты цудахарского типа) или отсутствием (диалекты акушинского типа) геминированных, или сильных, согласных. В диалектах цудахарского типа, как в лакском и аваро-андийских языках, сильные и слабые согласные образуют десять коррелятивных пар: цц — ц, чч — ч (аффрикаты), сс — с, щ — ш, хх — х, хьхь — хь (спиранты), пп — п, тт — т, кк — к, къ — хъ (смычные). В акушинском, урахинском, уркарахском диалектах сильные согласные утрачены. Их смыслоразличительную функцию приняли на себя фонемы соответствующих коррелятивных рядов, ср. «кквачче» (кубачин.) — «гвадже» (урахин.) ‘сука’, «мацца» (чирах.) — «маза» (урахин.) ‘овца’. Диалекты цудахарского типа потеряли звонкие аффрикаты дз, дж. Они сохранились в урахинском диалекте. Этих согласных нет и в лакском языке. В обоих языках абруптив п′ встречается редко. Лабиализованные согласные не характерны для акушинского диалекта даргинского языка и вицхинского диалекта лакского языка, хотя имеются во всех остальных диалектах обоих языков: «кьваьл» (чирах.) ‘корова’, «квацца» (чирах.) — «кквацца» (лакский) ‘кобыла’, «гӀяркӀв» (чирах.) ‘ущелье’, «берччвара» (хайдак.) ‘расплавить’, «ква» (лакский литературный) — «ка» (вицхин.) ‘рука’.
Л.-д. я. имеют общие для них категории морфологических и именных классов, вида и времени, развитое личное спряжение и некоторые другие черты. Однако в даргинском языке названия животных и вещей относятся к разным именным классам в зависимости от их грамматического числа. В лакском языке обе формы грамматического числа этих же названий относятся к одному и тому же классу.
В даргинском языке наличие в исходе (конце) глагольных форм классного показателя является признаком однократного действия, а его отсутствие — признаком многократного действия. В лакском языке наличие классного показателя в конце слова и в исходе слова является признаком только перфектных форм.
Признаком вида в даргинском языке являются аблаутные чередования е — у («б-е-рхъес» ‘отправить’ — «б-у-рхьес» ‘отправлять’), а — у («б-а-ркьес» ‘сделать’— «б-у-ркьес» ‘делать’), что совершенно нехарактерно для лакского языка. Показателем многократности действия в обоих языках служит аффикс ‑л. Однако в даргинском глаголе он стоит перед корневой морфемой («би-л-шес» ‘потухать’), а в лакском — после неё («лас-л-ан» ‘брать’). Отсутствие этого аффикса в даргинском языке является признаком однократности действия, а в лакском языка — неопределённости действия. Редупликация основы — способ образования длительного вида в лакском языке («лас-лас-и» ‘берите’), что нехарактерно для даргинского языка.
Аффиксы личного спряжения в обоих языках имеют местоименное происхождение. В лакском глаголе они выражают грамматическое число («чича-ра» ‘пишу, пишешь’, «чичару» ‘пишем, пишете’), а в даргинском литературном языке форма 2‑го л. ед. ч. противостоит форме прочих лиц («лукӀул-ри» ‘пишешь’ — «лукӀул-ра» ‘пишу, пишем, пишете’).
Между диалектами даргинского языка имеются более или менее сильные различия в образовании форм будущего времени, форм наклонений, отрицательных форм и др. Формам будущего времени литературного языка («лукӀа-с» ‘напишу’, «лукӀа-д» ‘напишешь’, «лукӀе-хӀе» ‘напишем’, «лукӀадая» ‘напишете’) в хайдакском диалекте противостоят различающиеся по аффиксам формы («лучӀи-т» ‘напишу, напишешь’, «лучӀи-тта» ‘напишем’). В чирахском диалекте имперфект выполняет также функцию сослагательного наклонения, что отражает более древнее диффузное состояние в дифференциации наклонений: «гӀецце лукӀатте» ‘ты писал, писал бы’. В хайдакском и в некоторых других диалектах индикативный имперфект имеет особые формы, отличающиеся от форм ирреалиса (ср. хайдак. «дули лукӀив-да» ‘я писал’ — «дули лукӀа-ди» ‘я писал бы’, «или лучӀив-ди» ‘ты писал’ — «или лукӀа-тти» ‘ты писал бы’). В чирахском диалекте отрицательные формы образуются в зависимости от грамматического времени: при перфекте — с помощью аффикса гӀа- («гӀа-белкӀунда» ‘не написал’), при других временах — с помощью аффиксов ‑аччу, ‑акку («лукӀл-аччуда», «лукӀл-акку» ‘не пишет’).
Различия между Л.-д. я. наблюдаются и в последовательности образования местных падежей. В лакском языке от локатива, или падежа покоя («мурхьира-й» ‘на дереве’), образуется аблатив, или исходный падеж («мурхьира-й-а» ‘от дерева, с дерева’), а от исходного — аллатив, или направительный падеж: «мурхьира-й-а-н» ‘на дерево’. В даргинском языке эти падежи образуются в обратной последовательности: от направительного («галгали-чи» ‘на дерево’) — падеж покоя («галгали-чи-б» ‘на дереве’), от последнего — исходный падеж: «гьалгали-чи-б-ад» ‘от дерева’. Падеж покоя в даргинском языке, в отличие от лакского языка, маркируется классными показателями: «гьалгаличи-в (-р, ‑б)» ‘на дереве’. В чирахском диалекте падеж покоя и направительный падеж выражаются одной формой: «шинни-це» ‘в воде//в воду’.
В кубачинском диалекте даргинского языка прилагательное и причастие в исходе слова маркируются отличающими их классными показателями (в этом плане диалект обнаруживает сходство с аваро-андийскими языками): «ххвалази-в» (I кл.) ‘большой’, «калачӀунзи-в, ‑й, ‑б» ‘читающий, читающая, читающие’.
Л.-д. я., как и другие дагестанские языки, являются языками эргативного строя. Эргатив в Л.-д. я.— полифункциональный падеж, что обусловливает разные формы его функционирования. В лакском языке он выполняет функции 3 падежей: родительного падежа («арснал кьяпа» ‘сына шапка’), эргативного субъекта и творительного падежа — «арсна-л (эргативный субъект) хъу лачӀа-л (эргатив в функции тв. п.) дургьун-и» ‘сын поле пшеницей засеял’. В даргинском языке эргатив выполняет также функцию творительного падежа — «дудеш-ли бадира шин-ни (>шин-ли) бицӀира» ‘отец ведро водой наполнил’. Наличие в одном предложении двух эргативов — одного в функции субъекта (ср. лакское «арснал» ‘сын’, даргин. «дудешли» ‘отец’), а другого — в функции творительного падежа (ср. лакское «лачӀал» ‘пшеницей’, даргин. «шинни» ‘водой’) вместе с прямым дополнением в форме именительного падежа (ср. лакское «хъу», ‘поле’, даргин. «бадира» ‘ведро’) закономерно для Л.-д. я. Однако для даргинского языка, в отличие от лакского, характерна так называемая обратная эргативная конструкция, в которой субъект и объект как бы меняются падежными формами, в результате чего происходят сдвиги в членении предложения, обусловленные природой многократного действия переходного глагола. Многократное действие во всех даргинских диалектах (за исключением чирахского) может мыслиться двояко — как цельное или дробное. При цельном, неделимом многократном действии функционирует «нормальная» эргативная конструкция. При дробном многократном действии субъект действия стоит не в эргативе, а в абсолютиве, поскольку «ослабленное» действие требует такого же «ослабленного» субъекта, что автоматически ведёт к изменению прямого объекта — он становится объектом, оформляемым в эргативе: «узи жуз-ли учӀули сай» ‘братом книга читается’ (литературный язык), «дярхӀя китавли улчӀун цай» ‘сыном книга читается’ (хайдакский диалект). Однократное действие мыслится как цельное, неделимое и, следовательно, непосредственно направленное на прямой объект, что исключает функционирование «обратной» эргативной конструкции: «узи-ни жуз белкӀун» ‘брат прочитал книгу’ (литературный язык), «дярхӀялли китав белчӀун» ‘сын книгу прочитал’ (хайдакский диалект). Личные местоимения лакского языка не различают номинативной и эргативной конструкций: значение обоих ядерных падежей выражается одной формой («на ивзра» ‘я встал’ — «на ласав» ‘я взял’). В даргинском языке каждый их падеж имеет свою форму. В чирахском диалекте дифференцировались только формы личных местоимений в единственном числе, ср. «ду вахьуд» ‘я хожу’ — «дицце лучӀид» ‘я пишу’), «о вахьутте» ‘ты ходишь’ — «гӀецце лукӀанде» ‘ты пишешь’. В формах местоимений множественного числа значение номинатива и эргатива выражается нерасчленённо, диффузно: «нусса вахьуд» ‘мы ходим’— «нусса лучӀид» ‘мы пишем’, «нуша вахьутта» ‘вы ходите’ — «нуша лукӀанда» ‘вы пишете’. В Л.-д. я. есть и дативная конструкция, обусловливаемая глаголами чувственного восприятия (Verba Sentiendi): лакское «ттун чани чӀалай бур» ‘я вижу свет’ (букв. — ‘мне видится свет’), дарг. «наб жуз дигулра» ‘я люблю книгу’.
Для лакского и даргинского языков характерны три способа словообразования: префиксальный (более развит в даргинском и менее в лакском языках), суффиксальный и словосложение. В даргинском литературном языке в функции префиксов употребляются также и некоторые наречия места.
Об истории изучения Л.-д. я. см. Кавказоведение.
С. М. Хайдаков.